Читаем без скачивания Последние Горбатовы - Всеволод Соловьев

Княжна была неглупа от природы, но она не получила почти никакого образования, училась урывками, кое-чему и кое-как, а к пятнадцати годам и совсем прекратила ученье — некогда было. Дома она являлась хозяйкой, а то гостила у тетки, и тогда, конечно, никто не думал об ее учении. Даже непонятно, как еще она приучилась бойко болтать по-французски и немного по-английски и, когда было нужно, удачно играть роль светской барышни.

Дома, без посторонних, она делалась совсем другою. Единственным ее занятием в часы досуга было чтение романов — но каких?? Никто никогда, конечно, не руководил выбором ее книг, и она, к семнадцати годам, начиталась всяких пошлостей и гадостей, всяких бульварных французских романов в оригинале и в плохих русских переводах. Ее воображение было расстроено и извращено до последней степени, хотя она, конечно, не сознавала этого и хотя до сих пор еще не проводила своих фантазий в действительность.

Конечно, если бы княжна захотела, она могла бы, пожалуй, настоять на своем, заставить отца согласиться на предложения его кузин. Она даже очень желала этого. Но тут оказывалось нечто странное. Ее отношения к отцу были совсем особенные. Она его вовсе не любила, еще менее того уважала. Она знала о нем даже многое такое, чего не знали рассказчики его всевозможных приключений. Иногда он казался ей просто страшным, она его боялась. К этому страху примешивалось порою почти отвращение. Но, несмотря на это, он имел над нею огромное влияние. Откуда оно происходило — неизвестно. Сама она, а уж тем менее кто-нибудь из посторонних, никогда не задавали себе этого вопроса.

Получает княжна письмо из Москвы: тетка ее приглашает на праздники, обещая ей всякое веселье. Она в восторге. Приходит проситься у отца.

Тот глядит на нее своими вытаращенными глазами и отвечает:

— Нет, к чему тебе ехать, нечего у этой старухи нахлебничать… знаю я ее — зовет… зовет, а потом станет по всей Москве трубить, что мы ее объедаем… оставайся — и здесь на праздниках будет тебе весело…

Княжна очень хорошо знает, что отец неправ относительно тетки, особы очень доброй и деликатной, и еще лучше знает, что в Петербурге, кроме скуки и унизительных домашних сцен, ничего не придется видеть. Но она не возражает, она опускает глаза под отцовским взглядом, возбуждающим в ней какой-то странный трепет, и покорно говорит: «Хорошо». Она идет в свою комнату, пишет тетке, что ехать не может, а затем ложится на кровать и выходит через часа два-три, к обеду, с опухшими от слез глазами…

Иногда отец вдруг войдет к ней и скажет:

— Одевайся, едем в театр!

Она располагала совсем иначе провести вечер, ее ждут у знакомых, где ей непременно было бы очень весело, где есть красивый молодой офицер, который за нею сильно ухаживает. Она сама себе уже призналась, что влюблена в него. Там устраивается катанье на тройках, она должна ехать с ним, обещала ему.

— Что же ты молчишь… одевайся скорее, не то мы опоздаем, — раздраженно говорит отец, пронизывая ее своим взглядом.

— Хорошо, я сейчас… — шепчет княжна и едет с отцом, и весь вечер волнуется, доходит чуть не до истерики…

Если ее кто-нибудь спрашивал об ее здоровье, она всегда со смехом отвечала:

— Да разве я могу быть больна? Я всегда здорова!

Но ей это только так казалось. На нее несколько раз в год находило какое-то странное состояние, что-то вроде спячки, спячки даже наяву, с открытыми глазами. Она дня два-три ходила, говорила, ела, одним словом, жила как бы машинально, в каком-то тумане. Затем это странное состояние разрешалось уже настоящим сном. Она спала иногда часов двадцать подряд, не шевелясь и не просыпаясь ни на минуту.

Когда же сон этот проходил, она оказывалась совсем здоровой, бодрой. Тумана уже никакого не было. Только она совсем не помнила, что было с нею в предыдущие два-три странных дня. А если кое-что и вспоминала, то как будто это произошло не в действительности, а в далеком, неясном сновидении.

Княжна почему-то никому не говорила об этих странностях и совсем о них не думала. Она была убеждена, неизвестно на каком основании, что это «так», ничего, что это со всяким человеком бывает.

IX. ОПЯТЬ КОКУШКА

Конец прошедшего лета княжна провела у своей московской тетки, Кашиной.

Эта Кашина была очень богатая вдова, оставшаяся с тремя дочерьми, из которых старшая только что вышла замуж, а две младшие были большими приятельницами княжны.

Кашина, после смерти мужа, вела довольно скромный образ жизни, и в доме у нее, по общему мнению, было скучно. Летом она неизменно жила в Сокольниках, зимой — в своем московском доме.

Ее дочери были необыкновенно рады приезду петербургской кузины. Она вносила всегда с собою оживление. При ней, ради того чтобы ей не было скучно, их мать допускала в доме многое экстраординарное.

Девушки Кашины были некрасивы, застенчивы. Молодежь к ним не льнула и, скорее, даже от них бегала. Приезд хорошенькой, ничем не смущавшейся княжны тотчас же привлекал эту молодежь. Так случилось и на этот раз. У Кашиных в Сокольниках было очень весело благодаря приезжей, а когда, в половине августа, переехали в Москву, то это веселье еще больше увеличилось.

В числе молодых людей, зачастивших теперь к Кашиным, был и Кокушка. Положение его здесь, как и везде, было совсем особенное. Строгая Кашина, неустанно следившая за дочерьми и за тем, чтобы молодые люди у нее в доме не забывались, смотрела на Кокушку как на существо безобидное, безвредное.

Он являлся, когда ему вздумается, и пользовался всеми привилегиями. Он мог беспрепятственно проходить даже в комнаты барышень. И в скучные часы они забавлялись бедным шутом без зазрения совести.

Кашина, как и многие, заблуждалась на его счет. Он вовсе уж не был так безвреден, как можно было сразу подумать. От него барышни часто узнавали такие вещи, каких им вовсе бы знать не следовало. Он был для них ежедневной подробной газетой всех московских сплетен. И в этой газете подобающее место занимал отдел скабрезностей.

Кокушка повторял эти скабрезности, по-видимому, с полнейшей наивностью. Барышни делали вид, что пропускают мимо ушей его иногда очень яркие, даже циничные фразы.

«Разве на Кокушку можно обижаться, разве можно ему запретить, ведь он ничего не понимает!..»

Но если бы они захотели наблюдать, то убедились бы, что этот наивный, ничего не понимающий Кокушка тем не менее ни разу не проговорился перед их мамашей, что вообще со старшими он никогда себе не позволяет того, что позволяет с ними.

Особенно на этот раз княжна затормошила Кокушку, сделала его своей игрушкой, дурачилась напропалую. Он, по своему обыкновению, недолго думая, признался ей в любви и сделал ей предложение. Она согласилась и стала называть его своим женихом.

Затем она объявила ему, что она ревнива, а он очень легкомыслен.

— Ка-как легкомышлен? — стал заикаться Кокушка, тараща свои бесцветные глаза. — Я ваш обожаю, княжна!

— Да, на словах только! — смеялась она, но вдруг прекратила смех, сделала страшное лицо. — А вы думаете, что я не замечаю, как вы ухаживаете за кузиной Надей…

— Как?.. — завопил Кокушка. — Я… я ухаживаю?.. Надежда Павловна, — обратился он к одной из Кашиных, — ра-ра-жве я жа вами ухаживаю?

— Конечно, ухаживаете, а то как же?

Кокушка ошалел, стал сопеть и грызть ногти.

Вдруг у него, очевидно, мелькнула счастливая мысль: он сделал самую лукавую мину и крикнул:

— А жнаете… Ва-ва-ня Проншкий про-прошадил шорок тышач на танцовщицу Штрумилину… это ве-ве-рно… верно! И отец его откаживается платить… в гажетах объявить, да… да, в гажетах…

Это значило, что Кокушка переменил разговор, желая замять предыдущий.

Ему понравилось, что княжна его ревнует, и с этого дня он стал ее поддразнивать. На другой день он привез барышням бонбоньерки с конфетками и сам всячески обратил внимание на то, чтобы бонбоньерка Нади Кашиной была лучшая. Но все же он продолжал называть княжну своей невестой, только теперь объявил, что женится не иначе, как если отец ее даст за нею в приданое не менее как триста тысяч.

— А если он не даст ничего?! — воскликнула княжна, заливаясь смехом.

— Я… я его жаштавлю! — кричал Кокушка. — Дураком не буду, дудки!..

— Так вы такой алчный, Кокушка, такой корыстолюбивый?! Мы не знали!.. Как вам не стыдно… фи!.. Мы думали, что вы хотите жениться на княжне по любви, а не по расчету…

— А то как же?!. То-то-только дураки женятша без расчету… дудки!!

— Ну, если бы теперь вы встретили такую невесту, у которой было бы десять миллионов, вы бы от меня отказались? — спросила княжна.

Кокушка молчал, таращил глаза и уже поднял руку ко рту, чтобы грызть ногти.

— Опять?! — строго крикнула княжна.

Кокушка быстро опустил руку. Он продолжал упорно молчать.