Читаем без скачивания Музыка грязи - Тим Уинтон

Не успела Джорджи приступить к разговору, который, конечно же, должен был касаться непосредственного будущего Джуд, старик сунул ей в руки кипу бумаг. Это были регистрационные и страховые документы на судно под названием «Последний адрес». Бумаги были уже на ее имя. Джорджи посмотрела на отца. Лицо у него все перекосилось от удовольствия.

– Покатай нас как-нибудь, – сказал он, ступая на палубу большого белого «Бертрама», моторы которого, как она сообразила, все это время уже работали.

Грета клюнула ее в щеку и, лучась эмоциями, о которых Джорджи могла только догадываться, отдала швартовы и ступила на палубу. Мачеха. Грета помахала, все еще сияя, и, когда яхта отвалила от причала и повернулась, Джорджи увидела пышно написанное на корме название: «Итоговое дело». Господи. Почему уж не «Расчетные часы»?

Глядя, как они скользят от пристани, Джорджи пришлось признать, что он любит ее. Она видела это в его ухмылке. Кроме мужской спеси, там была любовь. Но такая, что сбивала ее с толку. За этими годами раненых взглядов было задиристое неподчинение; и все же никогда это не было очень личным или даже просто личным. Его преданность была неестественно стратегической. Последние несколько недель он пытался этим подарком выказать свою привязанность, а Джорджи ее отвергала. Она чувствовала, что отец очень старается что-то сделать; она почти ощущала себя виноватой. Но вот она, холодная суть: даже при полном напряжении ему нужно было что-то замышлять, ухищряться и затем выигрывать. Джорджи знала, что ей оказали услугу. Дар был вручен так, будто это была повестка в суд или иск. Хитрая западня. Даже в отцовской любви – великая игра. Служить, угрожая. Вот его представление об услуге. Это была любовь.

У яхт-клуба Джорджи направили к доку; направлял бойкий молодой матросик, который все не отводил взгляда от ее ног. «Последний адрес» стоял на клиньях и раме, его киль был отдраен до блеска.

– «Жанно», – сказал паренек. – Отличное судно.

Это был «Сан Одиссей»[25]; Джорджи знала дизайн.

Сорок футов сияющего кевлара чудных обводов, со стройной, низкой крышей рубки. Кокпит был просторен, несмотря на разделенную рубку и двойные рули. Мачта, лини, сталь – все сияло. Это была настоящая мечта; на этой яхте можно было плыть куда хочешь.

– Почти и не плавала, – сказал паренек. – Цимес. Интересуетесь судами?

– Только моими собственными.

– А у вас есть?

– Да, – сказала она, указывая на яхту.

– Е-мое, – сказал он.

Это прозвучало как приглашение.

Джорджи прошла по бетонированной площадке к конторе, нашла брокера и через двадцать минут уже продала судно.

Когда Джорджи снова увидела ее – не прошло и часа, – Джуд была в замешательстве. Ее прежняя чистая грусть исчезла. Казалось, она медленно всплывает из какой-то счастливой мечтательности, когда Джорджи подошла к ней, но уже через несколько секунд Джуд овладело возбуждение. Уже приступив к делу, Джорджи знала, что это вызовет неловкость, но она чувствовала настоятельную необходимость положить чек на покрывало рядом с рукой сестры. Несмотря на поспешность продажи, это все равно были большие деньги.

– Ты можешь уйти от него, Джуд. На эти деньги ты можешь купить себе дом где-нибудь подальше от него. Найди адвоката, все, что понадобится. Ты не застряла в этой ситуации, поняла? Когда тебе полегчает, ты можешь уйти. Бери Хлою. Живи своей жизнью.

– Но это воровство, – сказала ее сестра, потрясенная. – На нем твое имя.

– Я с этим разберусь, сестренка. Господи, да проще простого.

– Нас поймают.

– Джуд, я принесу тебе другой чек. Забудь, что видела этот.

– Я не могу забыть! – заорала Джуд.

Надушенная медсестра появилась в дверях.

– Пожалуйста, – взмолилась Джуд, обращаясь к сестре. – Скажите ей, что я не могу забыть.

Джорджи свернула оскорбительный чек и ушла, не дожидаясь приглашения.

Два раза за ту неделю Джорджи ездила в город повидать сестру. Она уезжала в девять, когда мальчики уходили в школу, и возвращалась каждый раз задолго до трех часов. Джуд была похожа на безумную; у Джорджи разрывалось сердце, когда она смотрела на сестру.

В субботу она взяла с собой Брэда и Джоша. Им нужна была обувь. К их ужасу, сначала она отвела их в научный музей, а потом оставила ждать в холле больницы, пока навещала Джуд. Это были угрюмые, унылые полчаса. Она не поднимала денежного вопроса – отношение Джуд иррациональным образом испортилось за прошедшие дни, и чек теперь завис на банковском счете Джорджи непонятной суммой.

Возвращаясь домой – день был длинный и сонный, – она обернулась, проезжая мимо фруктового киоска. Над деревьями за поворотом поднимались клубы дыма. Мальчики заволновались, показывая пальцами.

Это была пыль, а не дым.

Повернув, они увидели ребенка, который бежал вдоль дороги, спотыкаясь на голеньких ножках. В кювете была машина.

Джорджи затормозила и остановилась.

– Я знаю, кто это, – сказал Брэд.

– Оставайся здесь, – сказала Джорджи. – Не выходи из машины. У вас будет чем заняться через минуту, ты меня понял? Когда я приведу ее, вы будете держать эту девочку, говорить с ней и не давать ей вылезти из машины.

– Жарко, – сказал Джош.

– Это Шарлотта, – сказал Брэд.

Джорджи щелчком врубила аварийные фары и побежала за всхлипывающей девочкой вдоль по дороге, пока не ухватила ее за руку и не отвела обратно. Рука и одежда девочки были в крови, но, скорее всего, не в ее собственной. Она выглядела лет на девять; она вся похолодела от шока. У мальчиков были белые лица, когда Джорджи открыла дверцу «Мазды».

– Привет, Шарлотта, – робко сказал Джош.

Девочка икнула. Она неподвижно сидела между мальчиками, которые смотрели на нее, не отводя глаз. Джорджи закрыла дверь и перевела дух.

Машина на той стороне дороги перевернулась и снова встала на колеса. Она застряла в известняковой крошке в кювете, и кузов весь погнулся. Вся передняя дверца со стороны шофера была залита кровью. Голова с черными кудрями свешивалась из раскрытого окна.

Джорджи подергала дверцу со стороны пассажира, но она помялась, и открыть ее было невозможно. Стекло было опущено; Джорджи просунула голову внутрь; ее тошнило от ужаса.

– Эй? – сказала женщина за рулем.

Джорджи втиснулась в окно, пролезла через стекло и камни на сиденье и ухватилась за стойку, чтобы успокоиться. Лицо женщины было покрыто запекшейся кровью, и его не было видно, потому что подбородок был прижат к плечу. И волосы. Кожа была поднята со лба настолько, что эти черные кудри казались не на своем месте. Глаза женщины были закрыты и покрыты коричневой коркой, и кровь стекала в ложбину, образовавшуюся между грудью и коленями. Блузка поблескивала от крови.

Она прошептала что-то, чего Джорджи не смогла разобрать.

– Что вы сказали? Машина? Черт с ней, с машиной!

– Шина, – сказала женщина. – Пропорола шину.

Джорджи подобралась ближе, думая, что все не так страшно, просто слишком много крови, и тут увидела руку женщины. Правая рука. Из нее торчала кость. Мышца превратилась в извитой кусок мяса и сухожилий. Кажется, когда все произошло, ее локоть лежал на окне; весь вес машины прокатился по этой руке. Она уже стала красновато-коричневого цвета. Плохо.

– Шарлотта? – спросила женщина.

– Она в моей машине. С ней все в порядке. С ней все хорошо. Был еще кто-нибудь?

– Нет.

– Вы отлично держитесь, – сказала Джорджи, пытаясь овладеть собой, пытаясь обрести обычную уверенность, которую она раньше могла излучать по девять часов на дню. Она в ужасе смотрела на руку, замечая, как с нее постепенно уходит цвет. Сосудов, из которых хлестала бы кровь, не было видно. Джорджи осмотрелась вокруг, пытаясь найти в этом беспорядке хоть что-нибудь, что могло бы послужить жгутом. Застряв в окне, Джорджи выпуталась из лифчика под майкой и завязала его над локтем, где плоть собралась в складки, как дутый рукав. Женщина взвизгнула, но не потеряла сознания, и, когда она сменила позу, с ковшеобразного сиденья послышалось жуткое хлюпанье натекшей крови.

Кажется, подъехала и остановилась машина. «Господи, – подумала Джорджи, – пусть это окажется кто-нибудь, кто знает, что надо делать! Пусть они возьмут все на себя, пусть они со всем разберутся».

Успокаивая раненую женщину, обещая, что вернется через секунду, она вылезла наружу.

Рядом остановилась женщина в серебристом «Паджеро». Она была то ли потрясена, то ли слишком осторожна, потому что окно опустила только через несколько секунд.

– О Господи! – сказала она. – Вы в порядке?

Со всем спокойствием, которое только смогла из себя выжать, Джорджи велела женщине вызвать по сотовому «скорую», спросить «скорую» из Уайт-Пойнта, потому что он ближе, развернуться и ехать назад в Уайт-Пойнт, забрав детей, которые сидят в той машине через дорогу. Они покажут ей, куда их отвезти.