Читаем без скачивания Тропы Алтая - Сергей Залыгин

Муж — человек хороший, справедливый, и на первого она тоже не жалуется. Жалуется на себя: почему нет маленького? Маленького нет, и людей кругом нет, и нет забот… А ей трудно без забот. Чтобы было легче, день-деньской думает о старших детях. О знакомых.

Рита вспомнила мать, вспомнила тетю — им тоже обязательно нужны были чьи-то «драмы», нужно было знать, кто с кем и как живет. И для них «знакомые» были чуть ли не то же самое, что весь белый свет.

Они о знакомых без конца друг с другом говорили, и когда Рита стала уже студенткой горного института и ей всегда или почти всегда позволялось присутствовать и даже принимать участие в таких беседах, она всякий раз переживала какое-то опьянение от слов, которые там произносились.

Такими были там слова, что они мурлыкать начинали вместе с серым котом, развалившимся на пуфе.

Удивительно похожи были слова и фразы женщин, собиравшихся в материной комнате, на все то, что слышала Рита сейчас, сидя за дощатым столом в тени лиственницы. Почти те же самые были слова, но только здесь они звучали робко — не в силах были выразить желание забот и всю ту ласку, которая в глазах женщины светилась. Маленького нужно было ей, пожилой. Лицо у нее было в морщинах. От забот или потому, что ей забот не хватало, она томилась по ним?

Сколько раз Рита слушала женщин в материной комнате и в гостиной тети, когда там отсутствовал тетин муж-логик, но никогда она не почувствовала, будто действительно входит в тот необъяснимо желанный мир женщин, в который она стремилась с самого детства. Оно, это чувство, пришло впервые к ней сейчас, вот здесь.

И, должно быть, это не случайно — всякий раз, когда она возвращалась, бывало, от тети в студенческое общежитие, дорогой возникала у нее одна и та же глупая мысль: а не лучше ли было ей родиться мужчиной?

Родиться мужчиной, но только после того, как она уже побывала в гостиной у тети, послушала, что там говорят, когда дядя-логик отсутствует! Вот тогда она, только уже не она, а он — мужчина Рита — стал бы женщин покорять, потрясать их!

Теперь же ей вдруг захотелось надеть на себя темно-зеленую ситцевую кофту хозяйки, рукава на кофте засучить повыше и пуговицы расстегнуть все до одной, покуда нет никого из мужчин, подол также подоткнуть, обуться в сапоги на босу ногу. Косынкой повязаться. Даже такой же полной ей захотелось быть и такой же сильной.

И еще она подумала: «То, отчего я проснулась сегодня утром, знает эта женщина! — Посидела некоторое время молча. — Нужно, чтобы женщина заговорила обо мне. Тогда я обо всем догадаюсь!»

Если Рита хотела, чтобы говорили о ней, это ей всегда удавалось. Она сказала задумчиво:

— Вот и мне тоже надо бабий век прожить. — Сама себе удивилась: «Какие слова способна произносить!»

Но еще больше удивилась, когда женщина ответила ей:

— Проживешь! Мужик у тебя сурьезный!

— Какой мужик?!

— А вот такой — сурьезный. Строгий очень.

Когда Рита поняла, что женщина об Андрюше говорит, о ней и об Андрюше, она долго ничего не могла сказать в ответ, сидела неподвижно и таращила глаза. Потом ей смешно стало, но, прежде чем свою собеседницу разубеждать, она спросила:

— Так, значит, строгий? А почему же это хорошо?

— А то плохо?

— Конечно же, плохо.

— Много ли понимаешь?! Строгий — он сам вольничать не станет и тебе воли не даст.

Снова Рита засмеялась:

— Так почему же это хорошо?

Женщина ответила не сразу:

— Тебе, девка, дать волю — ты сама себе рада не будешь. Точно, не будешь! Не говоря об других. Тебе строгого и нужно. Верно говорят: кто для кого родится, тот в того и влюбится.

— Выдумываете? Правда, нарочно выдумываете?

— Кого выдумывать? Тебя? А зачем? Ты и без выдумки вся как есть на виду. Вот она — ты! — показала н.1 Риту пальцем.

— Почем вы знаете? Вовсе вы меня не за ту принимаете. Ошибаетесь во мне. Честное слово! Совсем я не вся здесь. Совсем не вся.

— Ну, где ж тебе признаться. Молодая, норовистая. Глазищи-то! В кино такие показывают. Чистотелая. Одно слово — прелесть! Вот время и не вышло об себе отмечтаться.

— А выйдет?

— Само собой…

— Когда же? Скоро?

— Тебе видней.

— А по-моему, не выйдет. Никогда.

— Выйдет, девка. Ребятишек народишь, мечты на них обернутся… Это пока ты замужняя девка, не более того. Вот по-девичьи и не разучилась об себе думать. А мужик у тебя строгий, рукодельный мужик. Он тебе не позволит долгое время в замужних девках бегать. Такие семью уважают. Чтобы все было прочно-крепко. Мой тоже строгий, без баловства. Моего ты и не поглядела, пришел ночью, а чуть свет — обратно в лес…

И тогда Рита вспомнила, как в кухне хлопнула дверь, раздались тяжелые шаги мужчины. Сильный, несдержанный голос тут же спросил:

— Ты что, в гостях или дома у себя?

Женщина ответила что-то.

— Кто такие? Откуда?

Снова шепот…

— Не ждала — горницу заняла ими?

Слов женщины совсем не слышно стало, но волнение ее, ее нежность слышались без слов. Мужчина вздохнул громко и негромко сказал:

— Как раз молодым-то здесь постелила бы, а себе в горнице!

Вот что было ночью! Вот каким был потом у Риты сон: будто она все время слушала этот разговор, но только слушала не слова мужчины и даже не шепот женщины, а то волнение, которое было в этом шепоте.

Хозяйка сидела по-прежнему напротив за столиком, с тем же добрым участием пристально вглядывалась в лицо Риты, все та же грусть была в ее глазах, и та же строгость к самой себе.

Так могло продолжаться еще несколько мгновений, не больше. И в самом деле, недоумение возникло в глазах женщины, сначала в самых краешках глаз, легкое, едва заметное, потом оно, это недоумение, стало единственным выражением лица, и движение руки, когда она подтягивала косынку повыше, тоже было недоуменным. Словно она хотела, но не решалась что-то у Риты спросить, о чем-то почти догадалась, но не догадалась ни о чем.

Рита встала из-за стола.

Стоя хотела сказать женщине все то, о чем та не догадалась, хотела сказать уже от крыльца, хотела из окон горницы крикнуть ей во двор. Не крикнула.

Легла на кровать и подумала: «А если Андрей так и объяснил в этом доме? Может быть, так действительно нужно было сказать, чтобы нас приняли здесь? Так проще и удобнее было: солгать один раз и все сразу объяснить хозяйке? Может быть, Андрей тоже слышал ночью хозяина, наверно даже слышал — он всегда спит чутко, настороженно…»

Что-то ее ошеломило… «А вдруг это игра с его стороны?» — подумала она. Вдруг Андрей нарочно так сделал — ее подразнить, в глупое положение захотел ее поставить?

Лишь только эта мысль пришла к ней, она преобразилась, воспрянула вся.

Если он это затеял, если даже нечаянно, но все-таки и ее заставил играть, пусть на себя пеняет! Па-а-жалуйста! И еще раз па-а-жалуйста!

Присела на кровати, шляпу повертела в руках. Косынки не было, она полотенцем повязала голову, на лоб и сбоку над левым ухом выпустила концы — длинные и небрежные.

Юбки у нее с собой тоже не было, только походные брюки, она еще другое полотенце повязала вокруг талии поверх брюк. Кофты не было, была майка-безрукавка и теплая тужурка, она решила, что это, пожалуй, к лучшему — больше идет безрукавка.

Конечно, посмотрелась в зеркало — сначала в свое, маленькое, потом в хозяйское.

Нашла новый стиль приемлемым для данного момента. Подумала: «Стряпуха, которая для тетиных гостей готовит пирожки! Когда за плечами есть производственный опыт, это хорошо!» Спела какую-то песенку, которую, кстати, сама не слушала — занята была своей внешностью. Припадая на больную ногу, сделала несколько па. Представилось ей, будто она польку танцует с каким-то очень красивым партнером: тра-та-та-та, тра-та-та-та!

Не хотела даже подумать заранее, как она встретит Андрея, когда он вернется из леса, — какими словами, какими жестами. Само собой все должно было получиться гораздо лучше, чем по обдуманному плану.

Решив так, отправилась к хозяйке, помогала ей мыть поросят, чистила песком страшно закопченный тяжеленный чугун, кур училась щупать.

Нынешний сон и утро нынешнего дня, когда они сидели вдвоем с женщиной за столиком в тени высоких лиственниц, ели горячую картошку с холодным молоком, посыпали картошку крупной горьковатой солью и Рита видела себя в зеленой расстегнутой кофте, в косынке, в сапогах, — все это чем дальше, тем больше и больше казалось ей исполнением чего-то давным-давно задуманного.

И когда из леса вернулся Андрюша, ей тоже показалось, будто он не в первый раз входит вот в эту калитку и вот так сбрасывает тяжелый рюкзак у крыльца и топор вынимает из-за пояса, небрежным, но точным движением вонзает его в старую колоду — тоже не в первый раз, — все это уже бывало у нее на глазах.

И она встречает его не в первый, а будто в тысячный раз и спрашивает: «Ну как? Притомился?» И даже его удивленный взгляд ощущает на своем лице, на всей своей фигуре, уже привыкнув когда-то и где-то к этому взгляду.