Читаем без скачивания Шлейф - Елена Григорьевна Макарова

Не прошло и двух лет, как Павлу Исаевичу выпала честь воплотить мечту Якова Абрамовича в кладбищенскую действительность.

Опять осень, только ее середина, под ногами ковер из кленовых листьев, которые при безветренности не взлетают в воздух, опять Преображенское кладбище, опять собрались все, кто два года тому назад хоронил Владимира Абрамовича, плюс Володя, прибывший из Москвы, и Анатолий из далекого Китая. Пока он добирался, бедного Якова Абрамовича держали в заморозке. Плюс, конечно же, безутешная вдова, имени которой не знает интернет, что не мешает ей здесь присутствовать и рыдать у гроба.

На сей раз отмороженного и приведенного в надлежащий вид покойника опустили в яму без предварительных речей. Когда же могила покрылась цветами и венками, Павел Исаевич взял слово:

«Яков Абрамович Канторович, несмотря на преклонные годы, являлся в последнее время одним из активнейших авторов по вопросам советского права, соединявших прекрасную эрудицию со знанием практических нужд эпохи. Окончив в конце 80-х годов Петербургский юридический факультет, он поступает в адвокатуру, но бесправное положение еврея не дало ему возможности выдвинуться на этой стезе. С середины 90-х он целиком уходит в литературную работу и на свои средства печатает ряд юридических исследований научно-исторического характера. Некоторые из них не утратили своего значения и до сих пор».

Чирк спичкой о коробок. Сопение. Табачный дым из Ароновой трубки клубится у нее в ухе.

Он ждет ответа на вопрос, который задал ей два дня тому назад.

— Какой вопрос?

— Как ты?

— Нормально. Временами замыкает то букву «у», то букву «я».

— Проклевывается эго?

— Увы… Одни ВОЗы, МЮДы, и ты со своим ZOOMом неплохо вписываешься. Семейный портрет на фоне общего маразма.

— В чем ты видишь общий маразм?

— В отсроченных некрологах. В физиологической потребности очищения организма от памяти, в бессовестности, во лжи… Ну вот зачем ты подослал сантехника с чемоданами?

— Анна, ты бредишь…

— Нет. Алексей Федорович был твоим пациентом. Он чем-то серьезно болел, судя по блокноту с заданиями, которые кое-кому тоже приходилось выполнять. Хотя тебе должно было быть известно, что психотерапевтические методики не дают результата. А электрошок плохо влияет на память. Тебя им, случайно, не лечат?

— Ты о чем?

— О рецепте на снотворное, которое ты выписал Алексею Федоровичу собственной рукой. Он лежит в чемодане.

— Если бы все пациенты, которых я лечил, сдавали мне чемоданы…

— Твои Христы тоже друг от друга открещиваются.

— Они психически больны!

— Это мы уже обсуждали… Тот, кто режет вены и готов лезть в петлю, по-твоему, болен психически, а тот, кто истязает, расстреливает — просто сволочь?

— Совершенно верно, одних следует лечить, других — отдавать под трибунал.

— Проще всех усыпить. Рецепт есть.

Право на истину

Прерванный на полуслове Павел Исаевич Люблинский завелся от легкого прикосновения к клавише.

«…„Средневековые процессы о ведьмах“, „Процессы против животных в средние века“, этно-юридический очерк „Человек и животное“, „Из области веротерпимости“, „Клятва по современным учениям“, „Женщина в праве“, изданная под псевдонимом Орович…»

Из-за Арона улетучилась часть некролога.

Ладно.

«К началу 1900 годов у Якова Абрамовича наметился «определенный поворот от историко-юридических очерков к освещению новых вопросов из области цивилистики. Признанию прав собственности на так называемые нематериальные блага посвящена книга „О литературной собственности“, выдержавшая три издания. Наряду с этим его интересует право на собственное изображение, которому он посвящает несколько очерков в журнале „Судебное обозрение“, и „Вопрос о праве на истину“. Расширение прав собственности в сторону охраны нематериальных благ автор считал одним из ценных достижений правовой культуры.

Много сил отдал Яков Абрамович делу просвещения. Как основатель юридического издательства он выпускает еженедельный журнал „Судебное обозрение“, а также „Вестник законодательства“ и „Вестник судебной практики“. В 1907 году Яков Абрамович вступает в ряды адвокатуры Петербургского округа и занимает в ней почетное место. Дальнейшая его литературная работа приобретает уклон более практический, о чем свидетельствуют статья „Законы о состояниях“ и прочие сочинения по вопросам практики для „Журнала Министерства юстиции“.

С началом войны литературная деятельность его замирает, и к этой полосе относится лишь небольшая статья «Война и исполнение обязательств». После возрождения у нас юридической литературы Яков Канторович, находясь еще в Германии, помещает в журналах ряд статей и заметок».

Перечислив два десятка названий и держа между ними равные по длине паузы: «Психология свидетельских показаний» — раз-два-три, — «Хозяйственная система СССР» — раз-два-три, — Павел Исаевич перевел дух и перешел к завершающему пассажу.

«Со смертью Канторовича редакция „Права и Жизни“ лишается одного из деятельных своих сотрудников, а наша новая юридическая литература — одного из талантливых своих популяризаторов».

«Смерть — это лекарство, коим природа излечивает все» — так начал свою речь Анатолий Яковлевич. Обнажив голову и держа в одной руке черную кепку, а другой прижимая к себе несчастную мать, он говорил о безупречной