Читаем без скачивания Знание-сила, 2009 № 09 (987) - Тун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обложка поэмы «Метаморфозы» (1632 г.) Публия Овидия Назона
Но самой успешной подделкой оказалась не возрожденческая, а позднеантичная — письма, написанные начинающими риторами от лица деятелей древности. За два века «Письма великих людей» античности стали неотъемлемой частью школьных хрестоматий. Их было легко читать, еще легче запоминать, и нравственные уроки из этих писем усваивались хорошо. Всем казалось, что античные политики и сами пытались понять, что с ними происходит, и объяснить это другим. Последний тезис поставил под сомнение философ Лейбниц: он сказал, что люди, загруженные государственными делами, не будут сочинять простодушные моральные сочинения. Еще радикальнее к этим письмам отнесся Ричард Бентли, британский филолог и богослов, заявивший, что государственные деятели не позорят себя: не делятся в письмах, неизбежно превращающихся в инструмент политики, своими интимными переживаниями.
Поразительно, что выступление Бентли, объявившего «Письма» исторически малосодержательными и психологически невероятными, было воспринято как скандал. Успешного ученого обвинили в том, что вскоре он провозгласит, что ни один античный автор не существовал, что античные произведения упали из воздуха, чтобы доставить пищу филологам и неприятности школьникам. Среди хулителей Бентли оказался и Джонатан Свифт, заявивший, что место «критикану» не на Парнасе, а среди наглых и мелочных божков.
Но строгая наука победила. Бентли и его коллеги создали надежные принципы, по которым можно было проверить подлинность документа. Сначала требовалось посмотреть, нет ли в письме анахронизмов: например, не исчисляет ли житель Коринфа деньги в драхмах, которые имели хождение только в Афинах. Затем нужно было реконструировать отношения между историческими деятелями на основании трудов древних историков: если из их сообщений явствует, что люди были в ссоре или просто недолюбливали друг друга, то вряд ли они будут писать друг другу об успешном сотрудничестве. И наконец, нужно проникнуть в психологию древнего политика: стал бы он, находясь среди гражданских бурь и тяжких волнений, вообще писать письмо, тем более раздавать обещания или брать на себя какие-то обязательства?
Альбрехт Дюрер, «Умирающий Катон дает наставления Катону Младшему»
Критическая энергия Бентли и его коллег оказала необратимое влияние на европейскую культуру. Никто не спешил заявлять о том, что нашел новое письмо Александра Македонского или неизвестную книгу Плутарха. Несколько раз, правда, фальсификаторы заявляли о новонайденных отрывках из римлянина Петрония (скажем, французский ученый Нодо рассказывал, что он купил рукопись в Белграде у безвестного грека), а венецианский поэт Коррадино составил расширенного Катулла по некоему «римскому списку». Но здесь как раз те случаи, когда тексты античных классиков дошли не полностью, поврежденные, и главное — в единственной рукописи, и любые реконструкции принимались как должная часть филологической работы. Корпус античной литературы был раз и навсегда определен, и ученые посвящали большую часть жизни какому-нибудь античному произведению.
Совершенно по другим законам создавались памятники народного самосознания, претендовавшие стать новой классикой, но лишь отдаленно напоминавшие настоящую классику. Первый из них — «Песни Оссиана, шотландского барда», сочиненные Джеймсом Макферсоном (1762). Подлинность «Оссиана» поддержал скептический философ Дэвид Юм, сославшийся на сходство его с живым шотландским фольклором. Здесь была важна не история шотландской письменности — все равно песни удавалось соотнести только с фольклорными, а не с литературными произведениями, — а наличие автора, который отвечает за целостность и сохранность текста.
Такой же ярлык качества в виде имени автора ставили на фольклорную традицию идеологи национальных движений XIX века. «Краледворская рукопись», изданная в 1819 году филологом Вацлавом Ганкой: он записал на пергаменте свои обработки народных песен, выдав это за древнейший памятник чешского языка — мистификация Ганки должна была содействовать идее славянского единства. «Рукопись» Ганки была встречена довольно холодно и разоблачена в 60-е годы XIX века.
Новая волна фальсификаций поднялась во второй половине XIX века. Всем казалось, что современная наука способна разоблачить любую неправду. Но наука стремилась не только к точности, но и к искренности, и поиск автора виделся многим любителям чтения делом более важным, чем оценка причин и механизмов создания произведения. Нужно было воссоздать духовный портрет автора, показав всю уместность его деятельности. Избыток исторических памятников, самого разного стиля и состояния, заставлял думать, что и новонайденное произведение может оказаться подлинным.
Самым отчаянным фальсификатором XIX века был грек Констандинос Симонидис, который выставлял на продажу целые книжные собрания. Он рассказывал академикам и директорам библиотек о книжных сокровищах, оказавшихся в его руках. Среди них была рукопись Гомера, принадлежавшая Александру Македонскому и написанная странными буквами. Симонидис сказал, что это «пеласгические» буквы, которыми писали герои и современники Гомера, и что современной науке еще только предстоит
Феодор Газа изучить подлинный текст великого эпика. Также он пытался продавать исторические и философские сочинения авторов, известных ранее лишь по упоминаниям у образованных греков времен Римской империи. Часть этих книг представляла собой подправленные списки византийских сочинений, а часть «существовала» только в рассылавшихся Симонидисом каталогах. Пережив несколько уголовных преследований, Симонидис наконец обратился к изготовлению писем великих людей: он продал частному коллекционеру переписку Перикла и Алкивиада.
Французский литератор Врен Люка торговал исключительно письмами «древних» и «новых» — Платона, Александра Македонского, Архимеда, но также Декарта, Ньютона, Вольтера и других знаменитых европейцев. Пытался он продать переписку Цезаря и Клеопатры, а также корреспонденцию Иуды Искариота и Марии Магдалины к Понтию Пилату, вместе с ответами последнего. Размах лукавой работы Люка был промышленный — он изготовил 27 000 разных писем. Продавал он письма писателей и ученых историкам науки, искавшим редкие свидетельства о развитии своего ремесла, поэтому долгое время даже найти его, не то что подвергнуть уголовному преследованию, было невозможно.
Другой авантюрист, Вильям Шапира, родом из Киева, начал с того, что продавал в Палестине доверчивым американским туристам кольца и монеты царя Соломона, затем принялся продавать черепки в европейские музеи. И наконец, он предложил британскому музею ни много ни мало автограф Моисея. Это было пятикнижие (Тора), в котором отсутствовал только рассказ о смерти Моисея — это была дополнительная печать подлинности, а также, на радость европейским горожанам с их
