Читаем без скачивания Есенин - Людмила Поликовская

Милый Толя. Если бы ты знал, как вообще грустно, то не думал бы, что я забыл тебя и не сомневался […] в моей любви к тебе. Каждый день, каждый час, и ложась спать, и вставая, я говорю: сейчас Мариенгоф в магазине, сейчас пришел домой […]. В голове у меня одна Москва и Москва.

Даже стыдно, что так по-чеховски.[94]

Сегодня в американской газете видел очень большую статью с фототогр[афией] о Камер[ном] театре, но что там написано не знаю, зане никак не желаю говорить на этом проклятом аглицком языке. Кроме русского никакого другого не признаю и держу себя так, что ежели кому-нибудь любопытно со мной говорить, то пусть учится по-русски.

Конечно, во всех своих движениях столь же смешон для многих, как француз или голландец на нашей территории.

Ты сейчас, вероятно, спишь, когда я пишу это письмо тебе. Потому в России сейчас ночь, а здесь день.

Вижу милую твою остывшую печку, тебя, покрытого шубой, и Мартышан.[95]

Боже мой, лучше было есть глазами дым, плакать от него, но только не здесь. Все равно при этой культуре «железа и электричества» здесь у каждого полтора фунта грязи в носу.

Поклонись всем, кто был мне дорог и кто хоть немного любил меня […].

Если сестре моей худо живется, то помоги как-нибудь ей. В апреле я обязательно буду на своей земле, тогда сочтемся. […]

Недели 2–3 назад послал тебе 5 пайков «Ара». Получил ли ты? […] Ту же цифру послал Ек[атерине] […].

Ну, прощай, пока. […]

В какой бы точке земного шара ни находился Есенин, как бы ни ударялся в загулы, он всегда много и плодотворно работал. («Если я не напишу в день четырех строк хороших стихов, я не могу заснуть».) За 15 месяцев заграничного путешествия, кроме цикла «Москва кабацкая», написаны драматическая поэма «Страна негодяев», начатая, правда, еще в России, но в Америке кардинально переделанная и законченная; и поэма «Черный человек» — ее он завершит на родине.

«Страна негодяев» — единственное в творчестве Есенина не лирическое произведение (пожалуй, кроме отдельных вкраплений). Это поэма о судьбах современного мира и в первую очередь России. Наиболее развернуто излагает свой план ее переустройства комиссар Некандр Рассветов,[96] приехавший из Америки, где он работал на клондайских приисках и при помощи умелых и безнравственных махинаций разбогател. (У этого персонажа, как и у других героев поэмы, — говорящая фамилия — он несет России свет).

Он знает цену американцам — «неуничтожимая моль». А Америка?… Все почти так же, как в письмах Есенина:

Из железобетона и сталиТам построены города.Вместо наших глухих раздолийТам, на каждой почти полосе,Перерезано рельсами полеС цепью каменных рек — шоссеИ по каменным рекам без пыли,И по рельсам без стона шпалИ экспрессы и автомобилиОт разбега в бензином мылеМчат, секундой считая доллар.

Словом — «Железный Миргород» (название очерка Есенина об Америке). Но в Миргороде жили мещане — здесь «подлецы всех стран» (что не мешает им оставаться мещанами).

Если хочешь здесь душу выржать,То сочтут: или глуп или пьян.Вот она — Мировая Биржа!Вот они — подлецы всех стран.

И тем не менее именно американский тип развития предлагает Рассветов России:

Здесь одно лишь нужно лекарство —Сеть шоссе и железных дорог.Вместо дерева нужен камень,Черепица, бетон и жесть.Подождите!Лишь только клизмуМы поставим стальную стране,Вот тогда и конец бандитизму,Вот тогда и конец резне.

«Подождите» — любимое слово большевиков. Подождите — и мы из золота будем делать уборные (Ленин). Подождите — и мы построим социализм (Сталин), подождите — и вы будете жить при коммунизме (Хрущев). Не случайно у Есенина разглагольствования Рассветова в вагоне поезда прерываются вторжением действительности: «…окружили в приступ / Около двухсот негодяев. / Машинисту связали руки,/В рот запихали платок». «Негодяи» — американцы на бирже, «негодяи» и российские бандиты. Но ни те ни другие еще не главные негодяи. Главный негодяй — комиссар Чекистов[97], приехавший в Россию «укрощать дураков и зверей»:

Я ругаюсь и буду упорноПроклинать вас хоть тысячи лет,Потому что…Потому что хочу в уборную,А уборных в России нет.Странный и смешной вы народ!Жили весь век свой нищимиИ строили храмы божие…Да я б их давным-давноПерестроил в места отхожие.

(Заметим, что этот монолог Чекистова почти дословно повторяет слова самого Есенина из чернового варианта очерка «Железный Миргород»: «Убирайтесь к чертовой матери с Вашим Богом и Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтобы мужик не ходил «до ветру» в чужой огород».)

От отсутствия уборных и «проклятой селедки» Чекистов «зол, как черт». На его жалобы отвечает некто Замарашкин, (тоже говорящая фамилия), «сочувствующий коммунистам»: «Это еще ничего…/Там… За Самарой… Я слышал…/Люди едят друг друга…»

Чекистов продолжает свои рассуждения о русском народе:

А народ ваш сидит, бездельник,И не хочет себе же помочь.Нет бездарней и лицемерней,Чем ваш русский равнинный мужик!То ли дело Европа?Там тебе не вот эти хаты,Которым, как глупым курам,Головы нужно давно под топор…

Примечательно, что Чекистов говорит не «наш», а «ваш» народ. На что Замарашкин отвечает:

Слушай, Чекистов!..С каких это порТы стал иностранец?Я знаю, что ты жид,Фамилия твоя Лейбман,И черт с тобой, что ты жилЗа границей…Все равно в Могилеве твой дом.

Судя по тому, что Чекистов ругается отборным русским матом, Замарашкин прав.

Главный антагонист Чекистова и Рассветова в поэме не Замарашкин, а Номах (читай — Махно). Ему Есенин передал многие свои заветные мысли и даже некоторые черты своей духовной биографии. В свое время он:

…шел с революцией,… думал, что братство не мечта и не сон,Что все во единое море сольются,Все сонмы народов,И рас и племен.……Но теперь понял:Пустая забава!Одни разговоры!Ну что же?Ну что же мы взяли взамен?Пришли те же жулики, те же ворыИ вместе с революциейВсех взяли в плен!

Наверное, в первую очередь, из-за этих строк Есенин не смог напечатать поэму при жизни. После смерти поэта нашли соломоново решение — убрать их в купюру. Так за все годы советской власти они и не были напечатаны. (Примечательно, что почти те самые слова сказала Дункан на встрече с советским начальством.)