Читаем без скачивания Развесистая клюква Голливуда - Дарья Донцова

— Поддерживала с дочерью отношения, посылала помощь? — повторила Таня. — Вы не ошибаетесь?

Лиза открыла секретер, вынула большую коробку и показала Тане письма.

— Уна хранила их, и я не могу выбросить. Можете почитать.

Татьяна начала разворачивать сложенные вчетверо листочки.

«Все хорошо. Спасибо. Кристина Т.», «Все отлично. Спасибо. Кристина Т.», «Все отлично. Спасибо. Кристина Т., «Все прекрасно, Кристина Т.», «Спасибо. Кристина Т.»

— Не слишком подробно, — протянула Таня, — и они напечатаны на машинке!

Лиза развела руками:

— Кристина боялась сама писать. Это же не по почте приходило.

— А как? — насторожилась Татьяна.

Беркель сложила записки в коробку.

— Не знаю. Вроде был какой‑то знакомый, он работал дипломатом, обладал иммунитетом и мог перевозить через границу ценности. Петер Теренц обожал дочь, конечно, ему было страшно отправлять ее одну в Россию. Отец опасался, что Алексей может бросить жену, поэтому придумал такой ход. Убегая из Германии, Кристи увезла в качестве приданого драгоценности, но ей отдали не все семейные раритеты. Эксклюзивные изделия Петер оставил дома, сказав Алексею: «Раз в год вам будут переправлять что‑то из вещей. Все хлопоты по организации доставки я беру на себя. От вас лишь нужно письмо с подписью Кристины. Девочке пока ничего не рассказывай, я не уверен, что канал успешно заработает. Не хочу, чтобы Кристи расстраивалась, узнав о потере самых дорогих вещей. Получишь посылку, тогда и обрадуешь жену.

Теренц хотел привязать Алексея к Кристине при помощи самой крепкой веревки — денежной. Как после внезапной кончины супруга Уна смогла наладить регулярную отправку драгоценностей, Лиза не знала. Но раз в двенадцать месяцев в Москву улетали очередные брошь, браслет или кольцо, а в ответ привозилась коротенькая цидулька, подтверждавшая: у Кристи полный порядок, она получила изделие.

В конце пятидесятых Уна отправила последнюю, самую дорогую вещь — диадему, которая передавалась в их семье из поколения в поколение с семнадцатого века. Страшно представить, сколько могла стоить «корона». На словах Уна попросила передать, что запас обмелел, но ее любовь к дочери никогда не иссякнет.

Спустя месяц курьер привез горькую весть. На этот раз письмо было чуть длиннее обычного, и, как всегда, его напечатали на машинке. «Кристи умерла в родах. Ваш подарок пошел на ее похороны, поминки и памятник. Простите. Не уберег. Я в отчаянии. А.» К посланию прилагалась нотариально заверенная копия свидетельства о смерти Кристины Петровны Теренцовой. Уна прорыдала год, а потом всю свою нерастраченную любовь отдала Карлу и его маленькой дочери. Дойдя до этой части истории, Лиза примолкла и воскликнула:

— Но погодите! Если вы живы, значит, не умерли вместе с матерью!

Танечка постаралась взять себя в руки. Наконец‑то она получила ответ на вопрос, по какой причине Алексей не отнял по дороге в Россию у Кристины чемоданчик с драгоценностями, отчего позаботился о немке, а не убил ее. Мерзавец не только обманывал наивную невесту, продавая бриллианты за огромные деньги, а законной владелице вручая копейки, он еще и присваивал посылки, которые регулярно приходили из Германии. В конце пятидесятых Уна предупредила, что золотой дождь иссяк, и надо же случиться такому совпадению, что именно в этот момент Кристина сказала Алексею о своей беременности. Аборты в СССР тогда были запрещены, ребенка Алексей не хотел, жениться на немке не собирался, он повел Кристину в загс, отлично зная, что учреждение по понедельникам закрыто. Пока невеста сидела на скамеечке в парке, он обчистил ее квартиру, потом «обиделся» и пропал навсегда из жизни Кристи. Она ему больше была не нужна. Алексей великолепно понимал: молодая женщина его искать не станет, побоится идти в милицию, испугается, что правда о ее незаконном въезде в СССР выплывет наружу. Хорошо хоть женишок был всего‑навсего негодяем и вором, а не убийцей.

Представляете, в каком состоянии Таня ехала в Москву? Сообщить матери правду она не могла. Кристина давно знала цену Алексею, но история с присвоением посылок была совсем уж гадкой. Вернувшись, Таня показала ей блокноты Петера, которые ей отдала Лиза. В них содержались графические наброски живописца. У Теренца была привычка — прежде чем приступить к написанию полотна, он делал много эскизов, а потом рисовал карандашом композицию в уменьшенном виде.

Судьбы многих живописцев напоминают горную дорогу с неожиданными поворотами. После победы над фашизмом картины Теренца начали уничтожать. Полотна с радостными спортсменами, веселыми рабочими и румяными крестьянами выкидывались из учреждений, сгнивали на помойке, имя художника было забыто. В Германской Демократической Республике старательно искореняли все, что напоминало о деятелях культуры, которых любил Гитлер. Но в восьмидесятых годах один из искусствоведов напечатал большую статью о Петере и организовал его выставку, где представил публике незнакомого Теренца, не того, который рисовал счастливых подданных Адольфа, а того, кто писал обнаженную натуру. Петера снова вознесло на гребень успеха, его картины опять стали пользоваться популярностью, за них можно было получить громадные деньги, но в доме у Лизы осталось всего три работы. Портрет Кристины и пейзаж «Вид из спальни» она подарила Тане, а себе оставила портрет Уны. Еще Лиза отдала блокноты, и Кристина долго плакала, изучая записи отца. Да, Таня так и не рассказала матери о посылках, она просто не смогла.

Ваня перевел дух и посмотрел на меня:

— Ну, и как тебе эта история?

— Звучит как авантюрный роман, — ответила я, — но пока я не понимаю связи с Белкой.

— Жениха Кристины, офицера, который привез немку в Россию, звали Алексей Николаевич, — искоса поглядывая на меня, заявил Иван. — Это твой дед!

— С ума сошел! — подскочила я. — Сколько в Москве Алексеев Николаевичей!

Ваня пистально посмотрел мне в глаза.

— Ты слушай дальше. Знаешь, почему тетя Таня рассказала нам правду о бабушке? В тот день она включила телевизор, а там показывали сюжет о гостинице «Кошмар».

— Ну было такое, — подтвердила я, — мы сами его смотрели. Целых семь минут!

Иван положил ногу на ногу.

— У нас видик записывает программы. Тетя Таня ставит его на таймер, а вечером в свободное время смотрит. Когда мы домой вернулись, она нам репортаж прокрутила и все‑все пояснила. Картины в вашей столовой — Петера Теренца, это те самые полотна, которые он отдал Кристине, когда та убегала из Германии.

— Ошибаешься! — решительно ответила я.

Ваня чуть сдвинул брови.

— Нет. У Тани есть блокнот с эскизами. Мы сто раз смотрели репортаж, сравнивали картины с рисунками в черновиках… Это они. И внизу на страницах Петер написал: «Подарены К. и А. в день нашего расставания».

— Ну и что? — уперлась я. — Ладно, пусть жених обокрал Кристи, но он потом продал картины моему деду или кому‑то другому, а тот уже отдал мазню мужу Белки.

— Жениха звали Алексей Николаевич, точно так же, как и твоего деда. Странное совпадение, — скривился Ваня.

— Круто! Ты Иван, следовательно, должен быть наказан за избиение своей супруги Нинки, — заявила я.

— У меня нет жены! — удивился собеседник. — И я не распускаю рук. Никогда не ударю женщину.

— Ну как же! — заерничала я. — Ты же Ваня! А в деревне Караваевка, она тут рядом, живет Иван, который лупит Нинку.

— Идиотизм! — рассердился гость. — Сколько вокруг Иванов!

— Алексеев Николаевичей не меньше, — парировала я. — Кристина сообщила дочери фамилию своего спасителя?

— Нет, — покачал головой Ваня, — никогда ее не упоминала, не хотела, чтобы Таня искала биологического отца.

Я потянулась.

— Спасибо за интересный рассказ, люблю семейные саги, но лучше бы мне выспаться. Ни малейшего отношения ваш фамильный подлец не имеет к моему замечательному дедушке, который обожал Белку.

— У твоей бабушки есть жемчужная нить? — вдруг спросил Ваня. — Белые и черные камушки, между ними золотые пластинки с выгравированным и покрытым ярко‑голубой эмалью вензелем «u»?

— Предположим, — осторожно ответила я.

— Да точно есть! — вздохнул Иван. — Изабелла Константиновна в ней по телевизору красовалась. Она эту вещь от мужа получила, он ей приволок, небось врал, что купил задорого!

— Вот и нет! — возразила я. — Нить взаправду досталась бабуле от супруга, но это семейная реликвия. Мать Алексея звали Ириной, жемчуг ей подарил отец в день свадьбы. Отсюда и вензель на пластинках.

Ваня вынул из кармана тоненькую книжечку, которую я сначала приняла за паспорт. Но парень открыл обложку, и стало понятно: внутри лежат несколько фотографий.

Иван протянул мне один снимок:

— Смотри.

Я постаралась сохранить спокойствие. На явно сделанной в студии карточке была молодая девушка, которая легко сошла бы за уроженку Иванова, Рязани, Тулы или других исконно российских городов: светлые волосы, голубые глаза, чуть вздернутый нос.