Читаем без скачивания Собрание сочинений. Том 5. Наулака. Старая Англия - Редьярд Киплинг

— Вот именно. Но для этого наследник не должен хворать и должен научиться многому.

— Я знаю, — задумчиво ответил мальчик. — Отец мой, я лежал здесь несколько ночей и думал. Разве я ребенок? — Он взглянул на Кэт и шепнул ей: — Я хочу поговорить с отцом. Не пускайте никого.

Кэт быстро вышла из комнаты и, уходя, улыбнулась мальчику. Магараджа сел у постели.

— Нет, я не маленький ребенок, — сказал магарадж Кунвар. — Через пять лет я буду взрослым, и много людей будет слушаться меня. Но как я узнаю, правильно ли отданное мною приказание или нет?

— Необходимо научиться многому, — неопределенно повторил магараджа.

— Да, об этом я и думал, лежа здесь в темноте, — сказал мальчик. — И по-моему, всему этому нельзя научиться в стенах дворца или у женщин. Отец мой, отпусти меня учиться тому, как стать государем!

— Но куда ты поедешь? Ведь мое царство — твой дом, возлюбленный мой.

— Я знаю, я знаю, — возразил мальчик. — Я вернусь, но не дай мне быть посмешищем перед другими государями. На свадьбе Равут из Буннаула насмехался надо мной за то, что у меня меньше учебных книг, чем у него. А он — сын человека, только что получившего княжество. У него нет предков. Но он изъездил Раджпутану до Дели, и Агру, и Абу, и он в старшем классе в школе для принцев в Аджмире. Отец, сыновья всех государей поступают туда. Они не играют с женщинами, они ездят верхом с мужчинами. А воздух и вода хороши в Аджмире. И мне так хотелось бы поехать.

Волнение отразилось на лице магараджи: мальчик был очень дорог ему.

— Но с тобой может случиться несчастье, Лальджи. Подумай еще.

Я все обдумал, — ответил мальчик. — Что может случиться со мной, когда я буду там под надзором англичанина? Равут из Буннаула говорил мне, что я могу иметь свои комнаты, своих слуг и собственные конюшни, как другие сыновья государей, и что на меня будут обращать большое внимание.

— Да, — умиротворенно сказал магараджа. — Мы дети солнца, ты и я.

— Значит, мне нужно быть ученым, сильным и храбрым, как лучшие люди моей расы. Отец, мне надоело бегать по комнатам женщин, слушать разговоры моей матери и пение танцовщиц, а они еще пристают ко мне с поцелуями. Позволь мне поехать в Аджмир. Пусти меня в школу для сыновей государей. И через год, даже через год, так говорит Равут из Буннаула, я уже смогу предводительствовать моим конвоем, как подобает государю. Ты обещаешь мне, отец?

— Когда ты выздоровеешь, — ответил магараджа, — мы поговорим с тобой об этом, не как отец с ребенком, а как мужчина с мужчиной.

Глаза магараджа Кунвара заблестели от удовольствия.

— Это хорошо, — сказал он, — как мужчина с мужчиной.

Магараджа обнял и приласкал сына. Он рассказал ему все мелкие дворцовые новости, какие могли быть интересны маленькому мальчику. Потом он, смеясь, спросил: «Позволишь ты мне уйти?»

— О, отец мой!

Магарадж Кунвар спрятал голову в бороде отца и обвил его шею руками. Магараджа тихо высвободился из его объятий и также тихо вышел на веранду. Прежде чем вернулась Кэт, он исчез в облаке пыли, при звуках труб. Когда он уезжал, к дому подошел слуга с корзиной, плетенной из травы, набитой доверху крупными апельсинами, бананами и гранатами — цвета изумрудов, золота и меди, — которые он положил к ногам Кэт со словами:

— Это подарок государыни.

Мальчик услышал голос слуги и радостно крикнул:

— Кэт, это прислала вам моя мать. Крупные плоды? Дайте мне гранат, — попросил он, когда молодая девушка вошла в комнату, — я не ел их с прошлой зимы.

Кэт поставила корзину на стол. Настроение магараджа Кунвара изменилось. Он захотел гранатового шербета, и Кэт должна была сделать смесь из сахара, молока, сиропа и больших зерен граната. Кэт вышла на минуту за стаканом, и Моти, который только что потерпел неудачу в попытке завладеть изумрудами мальчика и спрятался было под кровать, выполз оттуда и схватил спелый банан. Моги отлично понимал, что магарадж Кунвар не может двинуться с места, поэтому он не обратил внимания на его окрик, но уселся поудобнее, выбрал банан, сорвал кожу своими черными пальчиками, осклабился и принялся есть.

— Отлично, Моти, — сказал магарадж Кунвар на местном наречии. — Кэт говорит, что ты не бог, а просто маленькая серая обезьяна. И я думаю то же. Когда она придет, то побьет тебя.

Моти съел половину банана, когда вернулась Кэт, но и не думал бежать. Она слегка шлепнула грабительницу, и обезьяна упала набок.

— Лальджи, что такое с Моти? — спросила Кэт, с любопытством приглядываясь к обезьяне.

— Она украла банан, а теперь, вероятно, притворяется мертвой. Ударьте ее.

Кэт нагнулась над слабым тельцем, но наказывать Моти не пришлось. Обезьяна была мертва.

Кэт побледнела. Она встала, быстро поднесла корзину к носу и осторожно понюхала ее. Слабый, сладкий, дурманящий запах подымался от груды блестящих плодов. Кэт поставила корзину обратно и схватилась рукой за голову, которая кружилась.

— Ну, — сказал мальчик. Он не мог видеть своей мертвой любимицы. — Я хочу шербета.

— Фрукты, кажется, не очень хороши, Лальджи, — с усилием проговорила Кэт. Говоря это, она выбросила через открытое окно в сад недоеденный кусок банана, который Моти крепко прижимал к своей маленькой груди.

С дерева сейчас же слетел попугай, набросился на кусок и унес его к себе на ветку. Кэт, все еще не пришедшая в себя, не успела остановить птицу, и мгновение спустя шарик зеленых перьев упал из-под листьев, и попугай, также мертвый, лежал на земле.

— Нет, плоды нехороши, — машинально, с глазами, расширенными от ужаса, с побледневшим лицом, проговорила она. Мысли ее перенеслись к Тарвину. Сколько предостережений и мольбы слышала она от него? Он говорил, что она не в безопасности. Разве он был не прав? Угрожавшая ей опасность соединялась с такой утонченной хитростью, что могла потрясти и более сильную женщину, чем она. Откуда может появиться новая опасность? Из какого тайника может выскочить она? Даже воздух может быть отравлен. Она еле смела дышать.

Смелость нападения поражала ее так же, как и намерение. Если это могло быть сделано открыто днем, под видом дружбы, немедленно после отъезда магараджи, на что же осмелится цыганка во дворце? Она и магарадж Кунвар жили под одной крышей. Если Тарвин прав, думая, что Ситабхаи хочет причинить вред ей, то плоды, очевидно, предназначались им обоим. Она вздрогнула при мысли, что, по неведению, могла сама дать фрукты мальчику.

Магарадж Кунвар повернулся на постели и взглянул на Кэт.

— Вы нездоровы? — спросил он серьезно и вежливо. — Тогда не беспокойтесь насчет шербета. Дайте мне поиграть с Моти.

— О, Лальджи, Лальджи! — вскрикнула Кэт.

Она, шатаясь, подошла к кровати, опустилась на колени, обхватила мальчика руками, как бы стараясь защитить его, и разразилась слезами.

— Вы плакали два раза, — сказал мальчик, с любопытством смотря на вздрагивавшие плечи Кэт. — Я скажу Тарвину-сахибу.

Эти слова проникли в сердце Кэт и наполнили его горьким, бесплодным, страстным желанием. О, если бы, хотя бы на минутку, почувствовать отвергнутую ею уверенную, спасительную силу! «Где он? — с упреком спрашивала она себя. — Что случилось с человеком, которого она отослала от себя, предоставив его всем случайностям жизни и смерти в этой ужасной стране?»

В это время Тарвин сидел в своей комнате на постоялом дворе, открыв обе двери навстречу удушающему ветру пустыни, чтобы ясно видеть все пути, которые вели к дому; револьвер лежал на столе перед ним, а Наулака была в кармане. Он испытывал страстное желание уехать и тяготился, казалось, победой, не имевшей отношения к Кэт.

XVIII

Вечер и долгая ночь дали Кэт много времени для самоанализа после того, как она спрятала под замок предательские плоды и утешила магараджа Кунвара после таинственной смерти Моти, поплакав с ним вместе. Одно только было ясно для нее, когда она встала на следующее утро с покрасневшими глазами и не освеженная сном: она должна работать среди этих женщин, пока жива, и единственное ее спасение составляет та часть этого труда, которая всего ближе ей. А между тем человек, который любит ее, останется в Гокраль-Ситаруне, в смертельной опасности, ради того, чтобы быть вблизи, когда она позовет его. Она же не может сделать этого, потому что позвать его значило уступить, а она не смела уступить.

Она отправилась в больницу. Страх за него, овладевший ею вчера, перешел в ужас, мешавший ей распоряжаться спокойно.

Женщина из пустыни ожидала ее как обычно у лестницы; она сидела, укутанная покрывалом, обхватив колени руками. За ней стоял Дунпат, который должен был быть где-нибудь в палате. Кэт увидела, что двор был набит людьми, чужими и посетителями, которым, по введенным ею новым правилам, вход был разрешен только раз в неделю. Сегодня день был не приемный, и Кэт, усталая и измученная всем перенесенным ею накануне, почувствовала прилив гнева и решимость бороться с этими людьми. Поэтому она заговорила сердито, сходя с лошади.