Читаем без скачивания Песнь серебра, пламя, подобное ночи - Амели Вэнь Чжао

Внезапным движением Лань прижала руки и лоб к полу в низком поклоне.

– Пожалуйста, наставник.

Дэцзы переводил взгляд с одного на другого, потом вздохнул и сделал глоток чая.

– Мастер Улара, будьте добры, наложите новую печать на металл, чтобы замедлить его распространение в крови и ограничить действие отслеживающего заклинания. Лань, сегодня вечером я советую тебе отдохнуть и восстановить свои силы под более чем соответствующим присмотром ученика Шаньцзюня.

Шаньцзюнь покраснел. Улара нахмурилась, а Цзэнь затаил дыхание. Взгляд Дилаи, стоявшей позади них, обещал скорую расплату.

– А завтра можешь начать занятия. – Дэцзы поднял свою чашку с чаем. – Добро пожаловать туда, где текут реки и кончаются Небеса.

14

Гусеничный гриб (также известный как ярца гунбу (yartsa gunbu), или зимний червь, летняя трава) является наполовину животным, наполовину растением и содержит в себе превосходный баланс инь и ян, обладающий бесчисленными целебными эффектами.

Мастер медицины Цзурмхар Рдоръе,

«Руководство по десяти тысячам целебных трав»

Лань плохо помнила, как прошел остаток дня. Шань-цзюнь дал ей чашку обезболивающего напитка и велел прилечь. Теплая жидкость наполнила желудок, а простыни казались теплыми и мягкими. Солнце цвета спелого мандарина уже клонилось к горизонту, когда Ешин Норо Улара наконец была готова выполнить печать.

– Будет больно, – сказала мастер Мечей и без дальнейших церемоний прижала пальцы к предплечью Лань.

Прежде чем поддаться эффекту напитка, девушка успела ощутить тупую, пульсирующую боль. Туман постепенно застилал ее разум и чувства, пока время, казалось, не остановилось. Солнечный свет, словно быстротекущий поток, рябью скользил по ее коже, со всех сторон слышались голоса, как если бы она находилась под водой. В этом тумане Лань видела призраков, видела, как расплывчатая фигура Ин превратилась в силуэт ее матери во время того снегопада двенадцать циклов назад, пока в конце концов тьма не поглотила их всех. И в этой темноте появилась извивающаяся серая тень, что подняла голову, чтобы посмотреть на нее.

Найди меня, Сун Лянь.

Тень превратилась в яркий и обжигающий свет, который заполнил весь ее мир.

Когда Лань пришла в себя, солнечный свет косо золотил подоконник. Предвечерний ветерок, овевающий ее щеки, приносил с собой отдаленный перезвон колокольчиков и чей-то смех. Пробуждаясь ото сна, она, возможно, на мгновение вернулась в чайный домик, где до нее донеслась болтовня занятых своими делами девушек.

– А, вы проснулись, – послышался нежный, но совсем не певучий голос.

Лань повернулась и увидела Шаньцзюня, сидящего на табурете возле задней комнаты с раскрытой на коленях книгой. Парень, осторожно закрыв ее и отложив в сторону, встал и на несколько мгновений исчез за дверью. Когда он появился снова, в руках у него была миска, от содержимого которой шел пар. Ученик Целителя помешивал что-то фарфоровой ложечкой, которая негромко звенела, ударяясь о края.

– Моя рука, – прохрипела Лань, глядя вниз. Ее левое предплечье представляло собой уродливую смесь зеленых и пурпурных синяков и распухших красных пятен там, где металл Зимнего мага распространился по венам. Теперь в центре располагался маленький концентрированный кусочек металла, почти черный. Поверх него Лань чувствовала штрихи печати, удерживающей магию.

Самое главное, среди всего этого месива выделялся ее бледный, поблескивающий на запястье шрам.

– Металлическое заклинание распространялось по вашей крови, – объяснил Шаньцзюнь. – Теперь оно сосредоточено в одной области, где все еще активно, но ограничено печатью мастера Улары. Не возражаете, если я?.. – Он указал на край кровати.

– Не стесняйся, – сказала она, присев повыше и стараясь не пялиться на странное зрелище, которое представляла собой ее рука.

Шаньцзюнь устроился на краешке. Зачерпнув ложкой то, что было в миске, он подул на нее.

– Признаюсь, я не повар, но обещаю, что выпив это, вы почувствуете себя лучше. – Он поднес ложку и миску ближе и приподнял бровь, изогнув уголки рта, будто хотел приманить ее.

Лань подчинилась и тут же пожалела об этом. Это был худший суп, который она когда-либо пробовала: как будто кто-то приготовил самое горькое лекарство и пытался смягчить его вкус солью и сахаром, добавив при этом несколько мягких кусочков… чеснока?

Суп встал поперек горла, и мерзкая смесь закапала чистые простыни.

– Ох, – в смятении сказал Шаньцзюнь. – Это был последний из грибов-гусениц.

– Ты скормил мне гусеницу? – подавилась Лань.

– Гриб-гусеницу, – поправил парень с оттенком гордости. – Это один из самых редких материалов современной медицины. При определенном климате гусеницы зарываются в почву и зимой превращаются в гриб. Их так трудно достать… Один из младших учеников клянется, что чуть не отморозил палец, пока их выкапывал.

Лань поперхнулась:

– Я думала, это заставит меня чувствовать себя лучше!

– Так и есть! Но я не говорил, что это вкусно. – Парень выглядел настолько опечаленным, что Лань сжалилась над ним. Она схватила ложку и, собравшись с духом, засунула ее в рот.

– Итак, – сказала она, желая перевести тему на что-то другое, кроме смертоносных элантийских заклинаний и отвратительного на вкус супа из гусениц. – Шаньцзюнь значит «Добрый и благородный»?

Он улыбнулся и опустил взгляд, что делало его неоправданно красивым: мягкие черные волосы обрамляли худощавое лицо, глаза, прикрытые подрагиванием длинных темных ресниц. Лань, однако, снова остановила взгляд на шраме на его верхней губе. Она вспомнила, как певички рассказывали о рожденных в деревнях младенцах с заячьими губами. Якобы те были прокляты и приносили своим родителям только несчастья. Такие дети будто бы являлись результатом сделки, заключенной с демоном.

Теперь, когда Лань узнала о четырех классах сверхъестественных духов, она понимала, что все эти россказни были просто чепухой.

– Старший мастер Дэцзы дал мне это имя, когда однажды ночью нашел меня плачущим в лесу у деревни. – Шаньцзюнь на мгновение задумался. – Полагаю, он надеялся, что оно изменит мою судьбу, а обстоятельства, при которых я пришел в этот мир, не повлияют на то, кем я стану.

Лань вздрогнула:

– Элантийцы пришли в твою деревню?

– Нет. – Он дотронулся до своей губы. – Родители отказались от меня.

Узнать, что именно хины оставили его умирать, казалось худшим предательством. Учитывая завоевание, все вокруг инстинктивно думали об элантийцах как о единственных, кто был способен на жестокость.

– Что ж, теперь они, должно быть, сожалеют об этом, – сказала она.

Шаньцзюнь улыбнулся:

– Не знаю, могу ли я сказать, что прославляю имя нашего мастера… но я стараюсь. Я не отличаюсь крепким здоровьем, поэтому предпочитаю корпеть над книжкой. Мой друг шутит, что я уже перечитал каждый том в библиотеке.

– В библиотеке? – спросила Лань. – Здесь есть библиотека?

Ничего удивительного в этом не было. Она же находилась