Читаем без скачивания Квест империя: На запасных путях. Наша девушка. Империи минуты роковые (сборник) - Макс Мах

Потом снова приходил Макс. Кормил ее, рассказывал свои захватывающие истории; размахивая огромным кулаком, словно вбивая им сваи, пел по-немецки песни Ротфронта, и… носил ее в туалет, и делал уколы; и опять что-то рассказывал, и кормил, чуть ли не с ложечки, и «заговаривал зубы», когда сквозь все заслоны прорывалась боль.

Она уже не стеснялась своего несчастного тела, с которым Макс и Вика обходились как с вещью («Береги вещи, детка, они денег стоят». Кто это сказал? Мама или тетя Клава?). Они лечили это тело, мыли и переодевали, но это ведь было ее тело, тело молодой влюбленной женщины, вот только… Казалось, боль, бессилие и немощь, и все эти лекарства притупили ее чувства, но это было не так. На самом деле внутри нее разливалась такая непомерно огромная любовь, что не было сил ни понять ее, ни выразить.

«Вот так бы и лежала всю жизнь, – подумала она в какой-то момент, когда отступила боль и тело стало теплым и невесомым. – Только бы он был рядом». «Лекарства… мне не нужны лекарства, Макс. Мне ничего не нужно. Мне нужно только, чтобы ты был рядом. Вот это и есть главное мое лекарство. Рецепт от Хавы Альберштейн[50]… Ты помнишь, что надо делать, Макс?» И сквозь сон, из невероятного далека, пришел чуть низковатый и чуть хрипловатый (чуть-чуть, самую малость) женский голос, рассказывающий о самом лучшем способе лечения недугов души – «…коль шаа нэшика, коль шаатаим хибук…».[51]

«Вот так бы и лежала всю жизнь». Ленивой рыбой в мутных водах, приправленных наркотиками, проплывала мысль-пустяк, но ее любовь, жившая там, в глубине, не давала ей ни сдаться, ни расслабиться. Она разрушала покой, и из глубин подернутого туманом сознания вырывались хищные рыбы протеста: «Дура! Дура! Что ты несешь?!» И слезы подступали к горлу, и другие мысли начинали водить хороводы в ее голове.

Потом он пришел и стал одевать ее в дорогу. А Лика обнаружила, что день уже закончился, да и ночь – судя по луне за окном – достигла середины. Макс одевал ее тщательно и обстоятельно, так же обстоятельно рассказывая ей, что и как они будут делать. Что должна делать она. «Ничего. Ровным счетом ничего. Я тебя понесу». И чего она делать не должна. «Ничего. Положись на меня!» «Господи! – думала она, пока он натягивал на нее армейские штаны поверх штанов спортивных. – Господи, а что мне остается? А на тебя, Макс, положиться… Хи-хикс». Странные мысли приходят порой в больную голову. Цепочка путаных ассоциаций привела ее к совершенно вульгарной, но увлекательной картинке того, как она на него «положилась», и Лика покраснела.

Макс заметил, улыбнулся – «Боже! Какая у него улыбка!» – и сказал:

– Все будет хорошо.

И она ему поверила. Теперь она ему поверила. Особенно когда он сложил на столик рядом с кроватью какие-то ремни, маузер в деревянной кобуре – «Это что, маузер, что ли?» – и буденовку и стал надевать на нее шинель.

«Он сумасшедший!» – подумала она и поверила, что все будет хорошо. Может быть.

А потом они вошли в дождь и тьму полярной ночи…

Лика вынырнула из омута воспоминаний, бросила прощальный взгляд на серое сукно шинели и закрыла шкаф. Та женщина умерла.

Та жизнь закончилась. Но в зале не включили свет. Значит, фильм продолжается? Титры. Вторая серия. Так?

…Как ни странно, но ей стало лучше. Она ведь уже умирать собралась, и боль начала возвращаться. «Сестра моя боль», – с тоской подумала Лика. А тут… не то, чтобы уж совсем хорошо, но вдруг прояснилось в голове, и боль отступила. Наверное, дело было в том, что лекарства на летающих тарелках были лучше и поступали вовремя, то есть тогда, когда это было нужно. А за всеми ее нуждами «зорко» следила «система». Это ей объяснил Макс. Он ей теперь все объяснял. Иногда.

Она по-прежнему лежала в чем-то, похожем на большой и очень удобный спальный мешок. Федор сказал, что это эвакуационный кокон, но как бы он ни назывался, именно кокон заботился обо всем. Деловито попискивая и прищелкивая, он «кормил и поил» Лику, лечил ее больное тело как мог – ну пусть не лечил, но хотя бы помогал ей жить – согревал ее и «держал». Насчет держал, так это было не последним в списке его достоинств. Кокон поддерживал ее тело в заданном положении даже тогда, когда «Сапсан» кувыркался и скакал, как сумасшедший кузнечик. А у нее только голова немного кружилась, и все. Такая у Лики была чудная постель-сиделка.

Лика не могла сказать, что она, собственно, ожидала увидеть внутри летающей тарелки. Но то, что она здесь нашла, было и фантастично (но совсем не так, как в голливудских фильмах) и одновременно обыденно (но опять же совсем не так, как это бывает в жизни). Здесь все было очень функционально и просто, но каждая мелочь, когда дело доходило до этой мелочи, сразу же указывала на свою нездешность и несейчасность, если можно так выразиться. Вот взять хотя бы кондиционер («Или что у них тут вместо него?»). Воздух в «Сапсане» все время был прохладен и свеж, хотя в маленьком объеме жилой зоны курили не переставая. «Да что ж они так много курят?! – думала Лика. – Нервничают? Но ведь они супермены, или это мне только показалось?»

И все-таки сколько бы она ни дивилась на чудеса летающей тарелки, настоящие чудеса начались, когда они добрались до крейсера.

Но сначала был сумасшедший день «большого драпа», как выразился Федя, у которого что ни слово, то шедевр ненормативной лексики. Так вот, день был примечательный во всех отношениях, потому что за тот день простая питерская докторша успела побывать и на обратной стороне Луны, и на орбите – причем неоднократно – и снова на Земле – в Италии и Израиле – попутно наслушавшись умных разговоров и узнав настоящую фамилию своего Макса («де Парис! Ну надо же! Прямо де Тревиль какой-то, а говорит еще, что еврей»). Ночью того же дня – вообще-то, ночь была на борту «Сапсана» чистой условностью – Лика увидела из-за плеча Федора, который, наверное, все-таки Виктор, на большом ходовом экране быстро приближающуюся планету. Планета была похожа на старый бильярдный шар из слоновой кости – она видела такой в детстве – темно-желтый, потрескавшийся, неровный.

– Марс, – сказала Вика.

«Марс? – подумала она. – Господи, это ведь мы к Марсу подлетаем! Это с какой же скоростью мы летим? А то, что к Марсу, тебя уже не удивляет?»

Потом она подумала о том, что если они летят с такой скоростью, то почему она этого не чувствует? «Кажется, это называется перегрузки, и как-то связано с ускорением», – вспомнила Лика и спросила у Макса.

– У нас есть такой… – Макс споткнулся и начал искать подходящее слово. – Девайс? Ты поняла? Механизм… Что-то такое. Он компенсирует ускорение. – И добавил, опережая новый вопрос Лики: – Но он эффективен только при прямолинейном движении. Боковые ускорения он гасит плохо.

«Ну, так, значит, так, – решила Лика. – Значит, и у этих звездных империалистов есть свои проблемы».

Как-то незаметно она провалилась в сон без снов или, вернее, со снами, но неразборчивыми и непонятными, как бред. Тем не менее она заснула, а жаль, потому что пока она спала, «Сапсан» успел проскочить чуть ли не половину Солнечной системы. Впрочем, почти весь следующий день Лика имела возможность наблюдать пролет через вторую ее часть. Делать ей было решительно нечего, да и сил не было. Она просто лежала в своем гамаке, смотрела через плечо Виктора или Вики в главный экран, как в окно, за которым лежал космос, не страшный, но потрясающе красивый, и слушала разговоры. Некоторые разговоры были ей совершенно непонятны, хотя говорили вроде на вполне понятном ей языке (чаще – русском, иногда – английском); другие – были интересны. Кроме того, какое-то довольно продолжительное время с периодичностью в полчаса – час Макс вел диалоги – она слышала, естественно, только его реплики – с оставшимися на земле ЭТИМИ, кто бы они ни были на самом деле. А этого, как она поняла, не знали ни Макс, ни остальные.

Потом эти диалоги-монологи прекратились.

– Все, – с облегчением сказал Макс, вынимая из уха крохотный наушник. – Мы вышли из зоны действия их передатчика. Finita la comedia.

А еще потом она наконец увидела крейсер.

– Крейсер, – сказала Вика, и Лика стала лихорадочно шарить глазами по экрану, высматривая и не находя этот их звездный папелац.[52]

В конце концов крейсер нашелся. Оказалось, что это всего лишь крошечный оранжевый кружок, который начал пульсировать над правым плечом Виктории. Кружок пульсировал, постепенно надуваясь и превращаясь в оранжевый бублик, и в какой-то момент пустота в дырке от бублика породила крошечную сверкающую жемчужину, которая и сама, наполняясь массой и светом, сначала стала голубой фасолиной, а потом – чем-то вроде короткой толстой сигары зеленого цвета. Пожирая несчетные километры, «Сапсан» несся навстречу крейсеру, и тот стремительно увеличивался, рос, занимая все больше и больше места на ходовом экране их бота. И вскоре Лика увидела, что крейсер («Шаис», – напомнила она себе. – Он называется «Шаис») совсем не похож на то, каким она его себе представляла, а воображение ее ведь никуда дальше звездных войн и не шло. «Шаис» оказался похож на связку труб разной длины и напомнил ей папиросы дяди Бори, папиного дяди, который носил их в кармане пиджака такими вот связками по пять-шесть штук, схваченных посередине перекрученной резинкой. Насколько громадны составляющие «Шаис» «трубы», стало понятно, когда «Сапсан» приблизился к крейсеру вплотную. Несколько минут они летели вдоль одной из них, занявшей своей поверхностью всю площадь экрана, и поверхность эта, составленная из огромных коричневатых гладких плит, казалась при этом совершенно плоской. Потом в сплошной стене открылся устрашающих размеров зев, и сквозь эти великанские ворота они влетели в колоссальный слабо освещенный зал, где на подставках, похожих на кисти рук, лежали другие летающие тарелки. Лике показалось, что тарелки эти различаются и размерами и формой, но полной уверенности в этом у нее не было, так как «Сапсан» довольно быстро пролетел через зал, нашел пустую платформу и занял ее, после чего экран погас.