Читаем без скачивания Менуэт святого Витта, Властелин пустоты - Александр Громов

Стефан бежал. Коридоры сменялись трапами, а трапы — новыми коридорами, ответвлениями, темными пастями коммуникационных шахт. Казалось, корабль не кончится никогда и все так же будет пустынен и тих, но, когда он все же кончился, завыла низким, тянущим воплем, будто ждавшая специально, сирена общей тревоги — прерванная охота готова была возобновиться. У самого лацпорта откуда-то сбоку появился Илья. Стефан с криком прыгнул на него, оторопевшего, отшатнувшегося от крика, но все же успевшего выхватить нож, заехал ногой в живот, а потом еще раз и еще, так что можно было надеяться, что Илья немного полежит, прежде чем ему захочется вновь принять участие в охоте.

Дайте мне уйти. Я вас не тронул, хотя мог бы это сделать. Вам все равно не перекрыть доступ ко всем системам, сколько ни старайтесь. Может, и нужно было это сделать — для вас же, хотя вы этого не поймете никогда. Но я не смог… Наверное, потому что я не настоящий капитан. Настоящий смог бы и заставил бы вас потом превознести его до небес — а я прошу только об одном: дайте мне уйти…

Пандус. Постройки лагеря, между которыми надо петлять.

Он бежал, укрытый от новых стрел частоколом, а когда тот остался позади, повернул к озеру и припустился зигзагами. У берега кое-где можно укрыться за гранитными складками и выбраться перебежками из зоны обстрела, а там — в лес, в лес! Гонят, как зайца… Он не чувствовал под собой ног, только временами темнело в глазах и резало в легких. Стефан не знал, сколько выстрелов по нему сделали со сторожевой площадки, он один лишь раз услышал жужжание стрелы, пролетевшей, как шершень, над самым ухом.

Добежав до берега, он оглянулся на лагерь. Ворота в частоколе были открыты, из них выскакивали крошечные черные фигурки и расходились веером, начиная облаву. Сначала ему казалось, что он успеет в лес раньше, но они бежали куда быстрее. Им не надо было петлять, уворачиваясь от стрел, они не так устали, как он, и их не травили ядами в пирожных…

Тогда он бросился в озеро и поплыл, стараясь как можно меньше появляться на поверхности.

Еще две стрелы, чмокнув, ушли в воду рядом с ним — чуть справа и прямо перед носом. Больше с площадки не стреляли, и Стефан, экономя силы, перестал нырять. Черные фигурки стояли у кромки воды и смотрели, как он плывет. Был ли среди них Питер, Стефан не видел. Это оставалось позади — люди, их проблемы и склоки, балансирование на проволоке над их головами и долгое-долгое ожидание падения. А впереди было озеро — холодная ровная гладь воды и больше ничего.

— Он что, псих, потомок твой Стефан?

Тут как тут.

— Почему?

— Как это почему? Сам же писал: все равно не перекрыть доступ ко всем системам… Я бы на твоем месте дал Стефану больше степеней свободы. Кстати, и тайник с консервами очень бы ему пригодился. Не могу поверить, чтобы такой типчик, как Стефан Лоренц, ни с того ни с сего начал вдруг рефлексировать. Псих, он и есть псих.

— Как у тебя все просто: рефлексировать… Да он просто не смог, вот и все. Наверно, для каждого существуют запредельные поступки — то, чего нельзя. Человеку некого винить в том, что он устроен так, а не иначе.

Смешок.

— Хорошая фраза, запиши. Вдруг пригодится. Только учти: чем больше ты пишешь, тем дальше отклоняешься от того, как было на самом деле.

— Да неужто?

— Представь себе. Между прочим, теперь это тебя не очень-то занимает, я не прав? Тебя ведь уже начинает волновать примитивный и в общем понятный шкурный вопрос: доживет ли до нас то, что ты пишешь?

Хватил… И думает, что по больному месту.

Он все-таки дурак. Или вправду свято верит, будто между качеством текста и его долголетием существует хоть какая-то разумно объяснимая связь. Свежо предание…

Сейчас я дам ему сдачи, и больно.

— Так что там произошло на самом деле? Боишься разболтать? Посодют? — Делаю ударение на «о» и «ю».

Он все еще чувствует свое превосходство.

— У нас другие методы…

— Самое главное ты уже выложил, — говорю я медленно и злорадно. — Теперь я точно знаю, что человечество, что бы ни случилось, переживет ближайшие столетия, что вы ТАМ живы, а больше ничего мне от вас и не надо…

Молчание.

Иногда я вру довольно убедительно.

Из телефонной трубки не валит дым, и на том спасибо.

Ту-у… ту-у… ту-у…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

На Земле заканчивался очередной век, по обыкновению отягощенный пророчествами и туманными знамениями.

Словно переход из одного столетия в другое означал нечто большее, чем обыкновенный ход времени, отсчитываемый маятником часов человечества, словно новый век открывал ворота в незнакомый опасный мир, коверкающий человеческую сущность по собственному разумению. И, несомненно, если бы людей спросили о добровольном желании преодолеть эту преграду, половина из них ответила бы решительным отказом. Неожиданно для многих выяснилось, что уходящий век был вовсе не так уж плох.

Ждали. Боялись. Надеялись. А тем временем потребляли в концентрированном виде все слухи, которые будоражили умы в течение столетия, предшествующего очередному рубикону.

Говорили, что новейший всепроникающий аппарат для зондирования Будущего, запущенный под строжайшим контролем секретной комиссии. Объединенных Наций, сумел вернуться и доставить образцы, коими при внимательном исследовании оказались капельки тумана самого заурядного химического состава.

Говорили, что на корриде в Памплоне некий бык, вдруг перестав гоняться за досаждавшими ему бандерильерами, рогом начертал на песке арены внятное кастильское: «Не подходи — убью!» — и, когда ему все же не поверили, привел свою угрозу в исполнение.

Говорили, что закон о репрессиях за преследование реэмигрантов с Новой Терры, Новой Тверди и Новой Обители будет принят единовременно и повсеместно.

Говорили, что в Мировом океане вновь появилась рыба.

Даже самые терпеливые перестали ждать конца света, обещанного еще в 2146 году. Некоторые, впрочем, уверяли, что конец света уже наступил, только никто его толком не заметил.

Говорили, будто конституционный монарх одной из азиатских держав велел сделать себе на груди наколку: «А король-то голый!», чтобы, будучи одетым хотя бы в плавки, приятно было сознавать, что и короли иногда ошибаются.

Говорили, что будет хуже или лучше, но как-нибудь будет обязательно.

О том, что надо меньше говорить, говорили особенно красноречиво.

Говорили тенором, баритоном, басом, фальцетом, контральто, сопрано, дискантом и альтом. Шепотом тоже говорили.