Читаем без скачивания Красна Марья - Наталья Ратобор

— Капитолина Иоанновна, поверьте, я не имел в виду прерывать наши дружеские отношения, но впустую проедать чужой хлеб я тоже не могу себе позволить… Надеюсь, мне там больше улыбнется удача… Скажите, я могу вам писать?

— Ну конечно! Ах, боже мой, Виктор Лаврентьевич, какой вы, право… церемонный!

— Тогда я наберусь храбрости и попрошу большего: вы позволите иногда… приезжать и навещать вас?

Капитолина коротко глянула на Беринга — взгяд ее о многом ему поведал. Виктор Лаврентьевич взял ее руку и, низко склонившись, тихонько прикоснулся к ней губами. Они помолчали, преодолевая волнение.

— Я надеюсь, что смогу получить надежный источник дохода, — и тогда… я почел бы за величайшее счастье…

Капитолина жестом остановила его:

— Не станем загадывать, Виктор Лаврентьевич… Мы не знаем — что завтра Бог даст, то и будет…

— По крайней мере я хотел бы, чтобы вы знали мое к вам искреннее отношение… — Беринг придвинулся к девушке.

В ответ на его нежный проникновенный взгляд Капитолина жарко вспыхнула и, опустив взор, произнесла с застенчивой лаской:

— Мне думается, я знаю, Виктор Лаврентьевич… Скажите… когда ваш поезд? Вы не будете возражать, если я провожу вас?

* * *

В декабре 1930 года супруги Ярузинские, оставив детей на попечение Софьи Павловны, прибыли на несколько дней в Белград. Они остановились в гостеприимной семье преподавателя Белградского университета Александра Соловьева и его прелестной жены Натальи Раевской, которых Мария Сергеевна хорошо знала еще по дореволюционной жизни через московских друзей.

Заранее было условлено, что Мария Сергеевна прощупает почву и наведет мосты для их будущего переезда в Сербию, — Алексей решительно возражал против Франции, куда их зазывал Беринг, — а заодно они посетят Белградскую оперу.

Опера и балет Белградского национального театра блистали талантами русской эмиграции. Мария Сергеевна прежде всего отправилась послушать знаменитого баритона Павла Холодкова в «Фаусте». По ее настоянию они с Алексеем взяли довольно дорогие билеты в партере. С ними пошли супруги Соловьевы и Капитолина с подругой Ией.

Перед отъездом в театр Мария Сергеевна облачилась в нарядное платье из благородного темно-синего бархата и крохотную шляпку, венчавшую аккуратную прическу с непритязательным, но элегантным кокетством. Когда Мария Сергеевна неспешно прошествовала в гостиную, Алексей, лениво дожевывавший бутерброд, едва не поперхнулся, подтянулся внутренне — и невольно привстал. До сих пор ему не доводилось видеть супругу такой эффектной светской дамой, тем более что в последние месяцы она не вылезала из неизменной удобной фуфайки — опрятной и даже чуть приталенной, но столь же далекой от изящного наряда, сколь ржавый рельс далек от виолончельной струны.

Приняв как должное поведение хозяина, тут же рассыпавшегося в учтивых комплиментах и галантно поцеловавшего ей ручку, Мария Сергеевна краем глаза отметила ошеломление мужа и, усмехнувшись, слегка повела плечом в его сторону, как уверенная и знающая себе цену повелительница. По-видимому, Алексей просто потерял дар речи — оторопев, он глупо топтался поодаль. Потом мрачно обернулся к небрежно брошенному в кресле фраку и, осознав, что все его контраргументы на этом исчерпаны, молча отправился напяливать на себя ненавистное «буржуйское» одеяние.

Опера исполнялась на немецком языке. Очарованная Мария Сергеевна, чуть подавшись вперед, старалась не упустить ни слова. В антракте, с досадой взглянув на терпеливо скучающего Алексея, она пошла поговорить со своим старым знакомым — поэтом Лотарёвым, известным в литературных кругах как Игорь Северянин, по случайному совпадению пребывавшим в эти дни в Сербии с программой поэтических вечеров. В глубине души Мария Сергеевна недолюбливала его за «моральную шаткость», но на этот раз оживилась, заметив знакомое лицо в белградском театре, тем более что они не виделись уже много лет. Обрадованный поэт, осыпав ее изысканными комплиментами, на которые Мария Сергеевна чуть усмехнулась, представил свою давнюю знакомую, полную зрелого женственного обаяния, спутникам-литераторам. Завязалась ни к чему не обязывающая игривая светская беседа.

Тем временем Капитолина, проходя с подругой мимо Алексея (они с Ией сидели на дешевых, «студенческих» местах на галерке и спустились в антракте пообщаться с друзьями), кинула на него приветливый взгляд и забеспокоилась. Туго затянутый в непривычный наряд, он сидел неподвижно, всей своей рослой фигурой неловко навалившись на подлокотник, отрешенно глядя в пространство — поверх голов. На лице у него застыло пугающее, какое-то зверское выражение. Капитолина извинилась перед подругой и стремительно подсела к нему:

— Алеша, друг, что с тобою?

Тот медленно перевел на нее остекленелый взгляд и ответил, процедив сквозь сцепленные зубы:

— Я больше не выдержу… этого… шар-ма-на…

Лине вдруг стало смешно: оказывается, все предыдущее действие Алексей, вместо того чтобы наслаждаться замечательной музыкой и великолепными голосами, пребывал в мучительной борьбе с собой, стараясь не заснуть и не свалиться с кресла, дабы не уронить своего достоинства в глазах погруженной в мир искусства супруги.

— А знаешь… пойдем-ка, я вечерний Белград тебе покажу. Думаю, Мария Сергеевна нас простит. — С этими словами Капитолина протянула ему руку.

Алексей взглянул с облегчением и не заставил себя уговаривать.

На выходе Капитолина вдруг замялась:

— Возможно… нам все же следует Марию Сергеевну предупредить?

Алексей бросил короткий недобрый взгляд в ту сторону, куда Северянин увел его жену:

— Не до нас ей там… — и обронил с тяжеловесной издевкой: — Нехай себе развлекается.

Выйдя из театра, они отправились пешком. Хмурый после неудачной «встречи с прекрасным» Алексей в основном отмалчивался, да и с Капитолиной ему, видимо, было скучновато. Заметив подходящую вывеску, он с невероятным упрямством завернул в пивную. Капитолина вынуждена была последовать за ним. После трех пузатых кружек он стал более разговорчивым.

— Понимаешь, — сурово втолковывал Алексей, — я вот иногда думаю: в свое время война была мраком, нелепостью. Не мог дождаться конца этого ужаса, а вот теперь кажется, что тогда проще как-то было. Там сразу видно, кто есть кто. Если ты — настоящий, так товарищи тебя ценят и уважают, все просто и ясно: знаешь наверняка, кто друг, кто враг, а тут непонятно всё как-то, фальшиво… Надутые улыбки, глупые шутки, пустые разговоры… Гламур, шарман, парфэ, жоли… Тоскливо и муторно — рука сама винтовку ищет. Меня вот что заедает: не понимаю, как Марии может все это нравиться?

— Да ведь она старых друзей встретила, еще по Петербургу, подумай, как это важно. Не ревнуй, Алексей!

— Да пусть ее… А все-таки, что она в этих клоунах нашла?

— Полно тебе, не принимай близко к сердцу. Ведь в свое время она из всех мужчин именно тебя выбрала, верно? Позволь напомнить, что она — твоя жена и любит тебя без памяти, а дочь-то