Читаем без скачивания Том 3. Басни, стихотворения, письма - Иван Крылов

Мое оправдание

К Анюте

Защищая пол прелестный,Аннушка, мой друг любезный!Часто ты пеняла мне,Что лишь слабости однеВ женщинах ценю я строгоИ что нежных тех зараз,Чем они пленяют нас,Нахожу я в них немного.  Удивляло то тебя,Что писать про них я смею;  Ты пеняла, что умеюВ них пороки видеть я.Ты пеняла — я смеялся.Ты грозила — я шутил.И тебя я не боялся!И тебе самой не льстил!Для меня казалось стыдно,И досадно, и обидноДевочке в пятнадцать лет,Как судье, давать ответ.  Но судьба здесь всем играет,Вид всему дает иной:Часто роза там блистает,Иней где мертвел седой.Где лежал бел снег пушистый,Облака крутил Борей,Флора утренней зарейСтелет там ковры душистыДля любовных алтарей.Все природе уступают.  Превратяся воды в ледПусть Бореев презирают.Придет час — они растают,Вся их твердость пропадет,Их теперь и вихри лютыНе возмогут всколебать;Но настанут те минуты,Как резвясь их волноватьСтанут ветерки восточны.Сердце наше таково:Твердо, холодно, как камень;Но наступит час его,Вспыхнет вдруг, как лютый пламень.Все в нем страсти закипят,И тогда один уж взглядВолновать его удобенИ, вливая в душу яд,Душу связывать способен.  Но когда здесь всё не впрок,Может быть, закон природыИ моей уже свободыНазначает близкий срок.Скоро, скоро, может статься,Заплачу большой ценойЗа вину, что воружатьсяСмел на пол я нежный твой;Но теперь лишь оправдатьсяЯ желаю пред тобой.Зла тоскою не избудешь,Грустью тучи не принудишьГрозу мимо пронести.Я еще вздохнуть успею,Как совсем уж ослабеюОт беды себя спастиИ погибну невозвратно.  Так тебе то не приятно,Что на женщин я пишу,Их причуды поношу,Открываю их пороки,Страсти пылки и жестоки,Кои вредны иногда,Странны и смешны всегда.Но тебя ль я обижаю,Коль порочных поражаю?Нет — тебя тем обожаю.  Твой лишь тихий, кроткий нрав,Не любя переговоров,Колких шуток, ссор и споров,То твердит, что я не прав.И когда пером шутливым,Не бранчивым, не брюзгливым,Глупость я колю одну,Ты в поступке видишь этом,Будто с целым женским светомЗлую я веду войну.Так пастух в лесу тенистом,Голосом пленяясь чистымМилой пеночки своей,Чтоб дать боле места ей,Прочь от дерева гоняетГлупых каркливых ворон,Но тем пеночку пугает —Робка пеночка слетает —И ее теряет он,Как приятный, сладкий сон.

Но тебе ль, мой друг любезный,Страх пристал сей бесполезный?

Пусть Венера во сто лет,Колотя в поддельны зубыИ надув увядши губы,Мне проклятие даетЗа вину, что слишком строгоЗаглянул к ней в туалетИ ценил его я много;Но тебе в том нужды нет.Ты красот не покупаешьВ баночках большой ценой,И природе лишь однойТем должна, чем ты пленяешь.  Пусть пеняет на меняСкромна, хитра щеголиха,Пусть ворчит мне исподтиха,Мниму злость мою кленя.Перед ней, сказать неложно,Не совсем я чист и прав,И не слишком осторожноЯ открыл лукавый нрав,Хитры замыслы, уловки,Кои чаще у нее,Нежель у мужа ееМодны головны обновки.Не совсем я прав и тем,Что сказал за тайну всем,Как она над ним играет;Знает кстати похвалить;Знает кстати слезы лить,Кстати часто обмирает;И, воскреснув без него,Мужа скромного сегоЛоб счастливый убирает.Пусть она бранит меня;Перед ней я очень грешен;Но я тем, мой друг, утешен,Что я прав перед тобой:С описаньем сим несходенНрав невинный, скромный твой:Он приятен, благороден —Как тиха заря весной.  Ты притворства ненавидишь —Нужды в нем себе не видишь —И к чему тебе оно?Всё судьбой тебе дано,Чтоб тобою восхищаться?Для чего же притворяться?Разве только для того,Чтоб любезной не казаться?  Пусть, как хочет, так бранитРезвая меня Ветрана;Пусть везде она твердит,Что я схож на грубияна,Что во мне искусства нетТешить нежно модный свет.Гнев ее ничуть не дивен:Кто портрет ее писалИ, писав его, не лгал,Тот, конечно, ей противен.Если б я не рассказал,Как сердца она меняет;Как нередко в сутки разВерностью своей линяет,Не храня своих зараз;И как бабочка летаетС василька на василек,И с кусточка на кусток;Если б я был скромен боле,Если б я смолчать умел;Может быть, с другими в долеСердцем бы ее владел;Но в блаженстве без препятстваМало есть, мой друг, приятства —Мил сокол нам в высоке —Скучит скоро на руке.  Пусть она кричит, как хочет;Пусть язык, как бритву, точит:Мне не страшен гнев ея.Но, писав портрет Ветраны,Хитрость, плутовство, обманы,Чем тебе досаден я?  Ты ловить сердца не ищешь;.За победами не рыщешьНа гуляньи, в маскарад,В сосьете*, в спектакли, в сад.И хотя ты всех пленяешьИ умом и красотой,Но, сколь взгляд опасен твой,Всех ты мене это знаешь.  Перед зеркалом, друг мой,Ты не учишь улыбаться,Ни вздыхать, ни ужиматься,Кстати бросить томный взгляд,Иль лукавы сделать глазки;Щеголих подборны краски,Весь ученый их снаряд,Расставлять сердцам тенета,Быть влюбленной не любя —Вся наука хитра этаНе понятна для тебя.  У тебя, мой друг, не в модеС сердцем быть глазам в разводе.Ты открыта — твой языкК хитрой лести не привык.Плачешь ты или хохочешьНе тогда, когда захочешь,Но как сердце то велит.С ним одним всегда согласныГолос твой, глаза и вид:Оттого они прекрасны.  Ах! когда бы весь твой полСходен был во всем с тобою;Кто б, мой друг, был столько золИ с душою столь слепою,Чтобы не пленяться им?  Слабым я пером моимЛишь ему платил бы даниИ оставил бы все браниЗлым порокам и смешным.  С лирой томной и согласной,Пел бы пол я сей прекрасной:И учился б лишь тому,Чтоб уметь его прославить;Кстати — в шутках позабавить —И приятным быть ему.

К другу моему А. И. К.<лушину>

Скажи, любезный друг ты мой,Что сделалось со мной такое?Не сердце ль мне дано другое?Не разум ли мне дан иной?—Как будто сладко сновиденье,Моя исчезла тишина;Как море в лютое волненье,Душа моя возмущена.  Едва одно желанье вспыхнет,Спешит за ним другое вслед;Едва одна мечта утихнет,Уже другая сердце рвет.Не столько ветры в поле чистомКолеблют гибкий, белый лен.Когда, бунтуя с ревом, свистом,Деревья рвут из корня вон;Не столько годы рек суровы,Когда ко ужасу луговВесной алмазны рвут оковыИ ищут новых берегов;Не столько и они ужасны,Как страсти люты и опасны,Которые в груди моейМое спокойство отравляют,И, раздирая сердце в ней,Смущенный разум подавляют.  Так вот, мой друг любезный, плод,Который нам сулят науки!Теперь ученый весь народМои лишь множит только скуки.Платон, Сенека, Эпиктет,Все их ученые соборы,Все их угрюмы заговоры,Чтоб в школу превратить весь свет,Прекрасных девушек в КатоновИ в Гераклитов всех Ветронов;Всё это только шум пустой.Пусть верит им народ простой,А я, мой друг, держусь той веры,Что это лишь одни химеры.Не так легко поправить мир!Скорей воскреснув новый КирИль Александр, без меры смелый,Чтоб расширить свои пределы,Объявят всем звездам войнуИ приступом возьмут луну;Скорее Сен-Жермень восстанетИ целый свет опять обманет;Скорей Вралин переродится,Стихи картавить устыдитсяИ будет всеми так любим,Как ныне мил одним глухим;Скорей всё это здесь случится;—Но свет — останется, поверь,Таким, каков он есть теперь;А книги будут всё плодиться.  К чему ж прочел я столько книг,Из них ограду сердцу строя,Когда один лишь только миг —И я навек лишен покоя?—Когда лишь пара хитрых глаз,Улыбка скромная, лукава,—И филозофии отраваДана в один короткий час.Премудрым воружась Платоном,Угрюмым Юнгом, Фенелоном,Задумал целый век я свойПротив страстей стоять горой.Кто ж мог тогда мне быть опасен?—Ужли дитя в пятнадцать лет?—Конечно — вот каков здесь свет!—Ни в чем надежды верной нет;И труд мой стал совсем напрасен,Лишь встретился с Анютой я.  Угрюмость умерла моя —Нагрелось сердце, закипело —С умом спокойство отлетело.  Из всех наук тогда однаКазалась только мне важна —Наука, коя вечно в модеИ честь приносит всей природе,Которую в пятнадцать летЕдва ль не всякий узнает,С приятностью лет тридцать учит,Которою никто не скучит,Доколе сам не скучен он;—Где мил, хотя тяжел закон;В которой сердцу нужны силы,Хоть будь умок силен слегка;Где трудность всякая сладка;В которой даже слезы милы —Те слезы, с смехом пополам,Пролиты красотой стыдливой,Когда, осмелясь стать счастливой,Она дает блаженство нам.Наука нужная, приятна,Без коей трудно век пробыть;Наука всем равно понятна —Уметь любить и милым быть.Вот чем тогда я занимался,Когда с Анютой повстречался;Из сердца мудрецов прогнал,В нем место ей одной лишь далИ от ученья отказался.  Любовь дурачеству сродни:Деля весь свет между собою,Они, мой друг, вдвоем одниВладеть согласно стали мною.Вселяся в сердце глубоко,В нем тысячи затей родили,Все пылки страсти разбудили,Прогнав рассудок далеко.  Едва прошла одна неделя,Как я себя не узнавал:Дичиться женщин перестал,Болтливых их бесед искал —И стал великий пустомеля.Всё в них казалось мне умно:Ужимки, к щегольству охота,Кокетство — даже и зевота —Всё нежно, всё оживлено;Всё прелестью и жаром блещет,Всё мило, даже то лино,Под коим бела грудь трепещет.  Густые брови колесомМеня к утехам призывали,Хотя нередко уголькомОни написаны бывали;Румянец сердце щекотал,Подобен розе свежей, алой,Хоть на щеке сухой и вялойПрироду худо он играл;Поддельна грудь из тонких флёров,Приманка взорам — сердцу яд —Была милей всех их уборов,Мой развлекая жадный взгляд.Увижу ли где в модном светеСтан тощий, скрученный, сухой,Мне кажется, что пред собойЯ вижу грацию в корсете.  Но если, друг любезный мой,Мне ложны прелести столь милыИ столь имеют много силыМою кровь пылку волновать,—Представь же Аннушку прелестну,Одной природою любезну —Как нежный полевой цветок,Которого лелеет Флора,Румянит розова Аврора,Которого еще не могПомять нахальный ветерок;Представь — дай волю вображенью —И рассуди ты это сам,Какому должно быть движенью,Каким быть должно чудесамВ горящем сердце, в сердце новом,Когда ее увидел я?—Обворожилась грудь мояЕе улыбкой, взором — словом:С тех пор, мой друг, я сам не свой.Любовь мой ум и сердце вяжет,И, не заботясь, кто что скажет,Хочу быть милым ей одной.  Все дни мне стали недосужны,Твержу науку я любить;—Чтоб женщине любезным быть.Ты знаешь, нам не книги нужны.Пусть Аннушка моя умна,Но всё ведь женщина она.Для них магниты, талисманы —Жилеты, пряжки и кафтаны,Нередко пуговка одна.  Я, правда, денег не имею;Так что же? — Я занять умею.Проснувшись с раннею зарею,Умножить векселя лечу —Увижу ль на глазах сомненье,Чтоб всё рассеять подозренье,Проценты клятвами плачу.  Нередко, милым быть желая,Я перед зеркалом верчусьИ, женский вкус к ужимкам зная,Ужимкам ловким их учусь;Лицом различны строю маски,Кривляю носик, губки, глазки,И, испужавшись сам себя,Ворчу, что вялая природаНе доработала меняИ так пустила, как урода.Досада сильная берет,Почто я выпущен на светО такою грубой головою.—Забывшись, рок я поношуИ головы другой прошу,—Не зная, чем и той я стою,Которую теперь ношу.  Вот как любовь играет нами!Как честью скромный лицемер;Как службой модный офицер;  Как жены хитрые мужьями.Не день, как ты меня узнал;Не год, как мы друзья с тобою,Как ты, мой друг, передо мноюМалейшей мысли не скрывал,И сам в душе моей читал;—Скажи ж: таков ли я бывал?—Сует, бывало, ненавидя,В тулупе летом, дома сидя,Чинов я пышных не искал;И счастья в том не полагал,Чтоб в низком важничать народе,—В прихожих ползать не ходил.Мне чин один лишь лестен был,Который я ношу в природе,—Чин человека;— в нем лишь бытьЯ ставил должностью, забавой;Его достойно сохранитьСчитал одной неложной славой.Теперь, мой друг, исчез тот мрак,И мыслю я совсем не так.  Отставка начала мне скучить,Хочу опять надеть мундир —«Как счастлив тот, кто бригадир;Кто может вдруг шестерку мучить!» —Кричу нередко сгоряча,И шлем и латы надеваю,В сраженьях мыслию летаю,Как рюмки, башни разбиваюИ армии рублю сплеча;Потом, в торжественной минуте,Я возвращаюся к Анюте,Покрытый лавровым венком;Изрублен, крив, без рук и хром;Из-под медвежьей теплой шубыЗамерзло сердце ей дарю;И сквозь расколотые зубыПро стару нежность говорю,Тем конча всё свое искусство,Чтоб раздразнить в ней пылко чувство.  Бывало, мне и нужды нет,Где мир и где война сурова,Не слышу я — и сам ни слова,—Иди как хочет здешний свет.—Теперь, мой друг, во всё вплетаюсьИ нужным быть везде хочу;То к Западу с войной лечу,То важной мыслью занимаюсьЕвропу миром подарить,Иль свет по-новому делить,—И быв нигде, ни в чем не нужен,Везде проворен и досужен;И всё лишь только для того,Чтоб луч величья моегоПривлек ко мне Анюту милу;Чтоб, зная цену в нем и силу,—Сдалась бы всею мне душойИ стала б барыней большой.  Бывало, мне покой мой сладок,Честь выше злата я считал;С богатством совесть не равнялИ к деньгам был ничуть не падок.Теперь хотел бы Крезом быть,Чтоб Аннушки любовь купить;—Индейски берега жемчужныТеперь мне надобны и нужны.Нередко мысленно беруЯ в сундуки свои Перу,И, никакой не сделав службы,Хочу, чтобы судьбой из дружбыЗа мной лишь было скрепленоСибири золотое дно:Чтобы иметь большую славуАнюту в золоте водить,Анюту с золота кормить,Ее на золоте поитьИ деньги сыпать ей в забаву.Вот жизнь весть начал я какую!Жалей о мне, мой друг, жалей —Одна мечта родит другую,И все — одна другой глупей;—Но что с природой делать станешь?Ее, мой друг, не перетянешь.Быть может, что когда-нибудьМой дух опять остепенится;Моя простынет жарка грудь —И сердце будет тише биться,И страсти мне дадут покой.Зло так, как благо, — здесь не вечно;Я успокоюся конечно;  Но где? — под гробовой доской.

Ода на случай фейерверка, сожженного 15 числа сентября 1793 года на Царицынском лугу в Санкт-Петербурге