Читаем без скачивания Подруги Высоцкого - Юрий Сушко

В конце концов новорожденному классику постсоветского кинематографа Кире Георгиевне Муратовой предложили снимать все что угодно. «Те, кто говорили мне в лицо «Ты – дура!», вдруг сказали: «Все, что вы делаете, – гениально. Быстренько снимайте кино!»

Чем она и воспользовалась. И стало ясно, каким режиссером была бы Кира Муратова, если бы ей до тех пор не мешали. Доля человека, надолго отлученного от своей режиссерской профессии, вдруг оказалась укором совести, примером стойкости и терпения. Кто-то точно заметил, что «Муратова – урок стыда для бесстыжих…».

В личной судьбе Киру тоже ожидала перемена участи – она познакомилась с художником Евгением Голубенко, который вскоре стал мужем, другом и кормильцем ранее безработного кинорежиссера, а позже постоянным соавтором, ее alter ego. Кстати, свой очередной, почти что декадентский фильм она тогда именно так и назвала «Перемена участи» – каприз художника, не знающего, как лучше распорядиться дарованной Перестройкой свободой.

Но все же ее настоящими героями по-прежнему оставались чудаки и уроды. «Мне чрезвычайно нравятся те, кто как-то не вписывается в мир, всякие оригиналы и добрые нонконформисты, – говорила Муратова. – Со злыми чудаками мне скучно. Но когда говорят, что я не люблю людей, мне это непонятно. Я не кошка или Господь Бог, чтобы любить людей вообще. Чтобы так их любить, надо быть либо сверху, либо снизу, а я – рядом».

Когда запреты были сняты, ею был создан так называемый «шедевр пессимизма» – «Астенический синдром». Фильм вызвал грандиозный скандал. Коллега по цеху и стечению жизненных обстоятельств Алексей Герман тогда сказал, что надо поставить памятник любому, кто в те вольные годы умудрится снять «полочное» кино. Муратовой это удалось. Правда, памятник пока не стоит. Хотя делает она все гениально. Но не так просто, как любимый Чаплин.

В «Синдроме» так выпукло и ярко проступило противостояние интеллигенции и народа (и, конечно, не в пользу «прослойки»), что сразу вспомнились все прежние упреки «Долгим проводам». Хотя, по мнению самого режиссера, «Синдром» был фильмом без всякого социального заряда. Это скорее было исследование явления не социального, а возрастного, когда в какой-то момент человек начинает чувствовать, что его засасывает чрево мира, плоть, мерзость этого чрева… «Монологи героя – куски из моего дневника», – не отрицала Кира Георгиевна.

Картину не принимали по формальному поводу: Госкино потребовал изъять из ленты, точнее – из фонограммы, лавину нецензурных выражений. В финальном эпизоде картины некая дама, сидя в метро, матерными словами поливает всю свою пропащую жизнь. Этот отчаянный крик человека, растерявшегося от вседозволенности общества, шокировал публику. Тем более эти грубые слова выкрикивала дама прилично одетая, красивая, в «очочках на цепочках». Тем более сама Кира не выносила сквернословия (озвучивала героиню, по ее просьбе, верная подруга и второй режиссер Надежда Попова). Чиновники «новой волны» предложили Муратовой смикшировать фрагмент звукозаписи. Она отказалась: «Это – принципиальный художественный прием». – «Кира, это ваш каприз!» – «Да», – кротко согласилась она и улетела домой, в Одессу.

Там ей было хорошо и покойно, там ждал ее первый друг и помощник Евгений Голубенко. Ей уютно в старом доме в центре Одессы, в квартире, где много картин, удобной раритетной мебели, где хранится коллекция любимых редких чашек.

Ведь она – конформистка в жизни: «Закончив фильм, я люблю жить, чтобы мной руководили и – этому покоряться. Не люблю что-то демонстрировать, доказывать, не люблю спорить…» Зато – максималист в искусстве: «Это – царство свободы духа. И здесь я хочу быть свободна и вольна делать, что мне угодно».

А вот общительности ей с лихвой хватает на работе. «Моя профессия, – считает она, – это ежедневное удесятеренное общение. На площадке приходится столько разговаривать, что вне ее я хочу молчать. Зачем все время выбалтывать себя?.. Я считаю себя отшельницей. Мне не очень нужно общение, и если мне чего-то не хватает, то скорее одиночества. По природному складу характера. Но иногда… я чувствую, что дохожу до полного вакуума. А я уже создала себе такой имидж, что меня как будто стали даже бояться, и я оказалась пленницей, жертвой самой себя, и это, в конце концов, для меня бывает иной раз драматичным.

Говорят, что судьба – это характер. Так оно и есть. Ты стремишься к чему-то, а оно – бах тебя по голове, и ты становишься жертвой своего же внутреннего устройства… Человек я нелюдимый, вечная отщепенка».

Муратова терпеть не может светскую жизнь. Она ей просто скучна. Не любит застолий, не пьет, не ходит в гости. Не терпит готовить, но вместе с тем хорошо печет пироги и великолепно заваривает чай. Хотя сама предпочитает кофе.

Ей не нравится, чтобы ее открывали, как консервную банку, и смотрели, что же там внутри. Иногда напускает туман загадочности: «Я вообще ни с кем не дружу! Это мне не свойственно».

Вообще, Муратовой все скучно, кроме одного-единственного и любимого дела – снимать кино. И признается, что любит свои фильмы, потому что среди них чувствует себя защищенно, как мать среди собственных детей: «Мои фильмы – это мои линии лица, мои страсти, мои страхи…»

Ей по-прежнему дороги ее странные типажи, и она всегда стремилась в своих фильмах пробудить актера в неактере: «Это же игра. Дети все играют. Актерство тоже называется этим глаголом – это игры взрослых людей».

Актриса Алла Демидова, которая работала с Муратовой в фильме «Настройщик», видела, как на съемках Кира мучилась со своими так называемыми «монстрами», как она называла непрофессиональных актеров, которых обычно полным-полно в муратовской киногруппе: «Это ведь непросто – заставить их выглядеть естественными перед камерой. Потому что «монстры», в общем-то, необучаемы. Но все же Кира умеет с ними работать, она к ним приспособилась…»

Все оттого, что она нашла свой метод работы. Он прост: «Создать атмосферу счастья, увлечения, чтобы актер почувствовал себя замечательно в той обстановке, почувствовал себя единственным, нужным здесь, обязательным, и чтобы мы играли в игру, которая в этот момент всем нам доставит удовольствие, будет азартной, интересной. Вот и весь метод».

Что касается «монстров»… И на это у нее есть свой рецепт: «Я люблю смеси. Два профессионала легко находят общий язык, и все катится по накатанной дорожке. Это скучно. Мне же хочется чего-то талантливого, шероховатого. Если играть, так Гамлета… А мне вот хочется взять кошку, бросить этому Гамлету в руки и посмотреть, что он будет делать. Я люблю актеру подбросить неактера как кошку. Тогда в нем происходит что-то неожиданное и живое».