Читаем без скачивания Подорожный страж - Андрей Лукин

— Медведя, что ли?

— Его. Заломает враз.

— А кто такая медведьма, о которой тролли говорили?

— Медведьма-то? — оглянулся Смакла. — Всей тутошней тайги хозяйка всевластная. Колдунья, что в медведицу перекидываться по своему желанию могёт.

— Ты её видал?

— Когда малой был, гостевала она у нас. Деды моего брат сродный внучку ейную в жёны взял.

— Значит, вы с ней родня. Значит, её можно не бояться. Это хорошо. Не станет же она родственничка ломать.

— Сродственника не станет, а тебя — зараз. Чужой ты, а она чужих не жалует.

— Ну, спасибо, успокоил, — сказал Стёпка недовольно. — Я смотрю, меня здесь почему-то никто, кроме дракона, не жалует. Такие все добрые, что хоть волком вой.

Смакла остановился, поддёрнул мешок.

— А почто тебя жаловать-то?

— Я хороший.

— Ты демон.

— Я хороший демон. Я за наших. Я оркимага победил и разбойников прогнал.

Гоблин поразмыслил, посопел, затем убеждённо повторил:

— Ты демон.

— А ты гоблин упрямый, — не остался в долгу Стёпка. — И уши у тебя холодные. И лучше не серди меня, я в гневе страшен, понял. Шагай, шагай, и нечего свои уши трогать, это просто говорится так, что они холодные, а на самом деле горячие.

— Холодные, — возразил гоблин.

Стёпка в ответ только руками развёл. Ну что с этого глупого гоблина возьмёшь?

Глава восьмая, в которой выясняется, что ночью в лесу страшно даже демонам

Уже ближе к вечеру они наткнулись на следы чьей-то ночёвки — большое кострище и лежанку из лапника в удобной ложбинке меж двух елей.

— Хорошее место, сухое, — одобрил гоблин. — Туточки и заночуем.

— Ура, — выдохнул изрядно утомившийся Стёпка. — И больше я никуда до утра не пойду, хоть ты режь меня.

Он сбросил котомку и повалился на сухой лапник.

— Щас чуток отдохну, а потом и костёр разведём. Здесь можно, здесь никто не увидит, в этой яме.

— Энто не яма, энто лощина, — поправил гоблин.

— Что в лоб, что по лбу, — буркнул Стёпка, с наслаждением шевеля гудящими пальцами ног. — Пусть хоть буерак будет, лишь бы нас здесь никто не увидел.

Смакла подобрал обгоревший с одного конца сук и принялся шуровать им в кострище, пытаясь, видимо, определить, давно ли здесь разводили огонь. Ещё один следопыт выискался, Чингачгук гоблинский.

Услышав его испуганный вскрик, Стёпка взметнулся на ноги… и тоже едва не закричал от ужаса.

Вывернувшаяся из пепла обгоревшая человеческая голова без нижней челюсти жутко смотрела на них пустыми глазницами. Мясо с неё было обглодано не очень чисто, и от этого она выглядела ещё страшнее. Огрызок коричневого уха, оторванная щека, кривые почерневшие зубы… Кто-то скоблил её, недожаренную, огромными острыми клыками, скоблил, урча и плотоядно причмокивая, и облизывался, и высасывал глаза, и вычёрпывал мозг грязными руками и пожирал его…

Солнце ещё не зашло, но мальчишкам показалось, что вокруг них моментально сгустился лохматый лесной мрак, что пугающая тьма окружила их со всех сторон, и в этой тьме уже подкрадывается к ним некто кошмарный, голодный, шибко охочий до сладкой человечины.

Стёпку замутило. Он отвернулся, крепко зажав рот ладонью, и наткнулся взглядом на сваленные под ближайшей елью обглоданные человеческие кости, которые он почему-то сначала совершенно не заметил. Кажется, там лежала нога, несколько рёбер с раздробленным позвоночником и ещё что-то, недогрызенное, с ошмётками мяса, с размочаленными жилами…

— Логово Людоеда! — на весь лес хрипло прошипел Смакла.

У Стёпки по спине побежали насмерть перепуганные мурашки. Он разом вспомнил всё, что говорили про Людоеда тролли и весичи. И надо же было такому случиться, чтобы именно они набрели на стоянку этого гада! Удобное местечко для отдыха нашли, ничего не скажешь. Прямо Сонная лощина какая-то!

Первым его побуждением было убежать отсюда и как можно скорее. И он уже дёрнулся и подхватил котомку, но вдруг опять испытал неуютное чувство раздвоенности. Одна его часть уже готова была нестись сломя голову неизвестно куда, не разбирая дороги, вытаращив глаза и подвывая от ужаса. Но другая — рассудительная и непривычно взрослая — удержала его на месте, заставила шикнуть на запаниковавшего гоблина, спокойно и быстро собраться, выждать какое-то время, напряженно прислушиваясь к лесным звукам, и только потом разрешила, крадучись и оглядываясь, покинуть место жуткой трапезы. И это было правильно, потому что Людоед мог таиться где-то поблизости, он мог услышать их заполошный бег, выследить их, догнать и наброситься, когда они, успокоившись, всё-таки остановятся где-нибудь переночевать.

Побежали они уже потом, позже, и побежали из-за Смаклы. Гукнула вдруг спросонья над их головами какая-то дурная птица, и гоблин, взвизгнув, чесанул в кусты что твой заяц. За ним, естественно, рванул и Стёпка, тоже за компанию неслабо перепугавшись.

Они долго бежали, забыв про усталость и голод, неслись вверх по склону, продирались сквозь кусты и перепрыгивали через корни и ямы, а там, где не могли перепрыгнуть, карабкались на четвереньках, пыхтя и подталкивая друг друга. Их подгонял слепой нерассуждающий страх — и ещё как подгонял! Стёпка ничего не мог с собой поделать. Он помнил, что у него есть подорожный страж, помнил, что ему с таким стражем бояться вообще почти нечего и некого, он понимал, что этот упитанный и не слишком крупный Людоед уж всяко не страшнее оркимага, но… Но он ничего не мог с собой поделать. Оказывается, страх сильнее любого оружия, могущественнее любой магии. И чем быстрее от него убегаешь, тем страшнее тебе становится.

Они бежали и преодолели бегом, наверное, треть того пути, что проделали за день. Потом, когда сил на бег уже совсем не осталось, они ещё долго брели, спотыкаясь и тяжело хватая густой воздух, и всё никак не могли остановиться, потому что страх никуда не делся, он брёл вслед за ними, он щёлкал за их спинами голодными зубами и буравил из затылки плотоядным взглядом.

Смакла повалился в мох первым, за ним упал и Стёпка. Если бы Людоед сейчас вздумал на них напасть, он взял бы их тёпленькими и без особого труда. Стёпка выдохся настолько, что ему казалось, начни сейчас Людоед жевать его хоть с ног хоть с головы, он бы даже и не сопротивлялся.

Беззаботный Дрэга носился над ними, кувыркаясь и ловя мошек. Ему было весело, ему дела не было до их страхов, он вообще, наверное, думал, что это игра такая — бежать наперегонки вверх по склону горы.

Стёпка со стоном перевернулся на живот и сбросил со спины надоевшую котомку.

— Слушай, — вдруг осенило его. — А может, это упырь твой там поужинал. Ты же сам рассказывал, что он на людей охотится.