Читаем без скачивания Ночи Истории - Рафаэль Сабатини

Ламберти, главарь маратистов, спросил Карье, как это сделать.

— Как? — проворчал тот. — Очень просто, друг мой. Швырните этих свиней в реку и избавьтесь от них. Во Франции этой мрази и без них хватает.

Однако этим приказы представителя Конвента, похоже, не исчерпывались. Их подлинный текст и способ исполнения известны нам из письма, присланного им в Конвент. В письме говорится, что пятьдесят три несчастных священнослужителя, «содержащиеся в заточении на барже, стоявшей у берега Луары, были поглощены рекой». В постскриптуме он прибавил: «Луара — самая революционная река на свете!»

Конвент не обманывался насчет истинного смысла этих слов, и когда Карье узнал, что его письмо было встречено рукоплесканиями в Национальном собрании Франции, он обнаглел настолько, что решил более не связывать себя юридическими ограничениями, преграждавшими путь к цели. И, в конце концов, то, чего не может сделать революционный комитет как официальное ведомство, вполне выполнимо при помощи верных и не очень разборчивых друзей из Общества Марата. Уж они-то не попадут под влияние Фелиппеса!

Общество Марата было полицией революционного комитета. Набирали в него санкюлотов самого низкого пошиба, нантских подонков. Командовал полицией мерзавец по имени Флери, а создал ее сам Карье с помощью Гулена.

Ночью 24 Фримера Третьего года Республики (14 декабря 1793 года по старому стилю), в субботу, Флери собрал десятка три своих молодчиков и привел их во дворец Комте, где уже ждали Гулен, Башелье, Гранмазон и еще несколько членов комитета, всецело преданных Карье. От этих людей маратисты и получили официальные указания.

— В тюрьмах свирепствует моровая язва, — сообщил им Гулен, — и этому надо положить конец. Посему нынче же ночью вы отправитесь в тюрьму Буффе, откуда заберете узников. Вы отведете их на набережную Ля-Фосс, а оттуда их отвезут по воде на Бель-Иль.

В одной из камер старой убогой тюрьмы Буффе лежал на соломе торговец яйцом и птицей, арестованный года три назад по обвинению в конокрадстве и с тех пор всеми позабытый. По его собственной версии, какой-то малознакомый человек доверил ему продать краденую лошадь. Торговец был пойман с поличным.

Вполне обычная история, рассказанная много раз, почти не поддающаяся опровержению. Поэтому весьма возможно, что торговец был именно тем, за кого себя выдавал. Тем не менее судьба избрала его своим слепым орудием. Звали торговца Лерой и, по его собственному утверждению, он был убежденным патриотом. Ну, а конокрадство, разумеется, одно из ярчайших проявлений революционности.

Часов в десять вечера Лерой пробудился от шума, весьма необычного в этой мрачной каменной могиле. Обрывки непристойных песен, взрывы дикого хохота свидетельствовали о том, что в тюрьме идет разнузданная попойка. Гуляли, как показалось Лерою, во внутреннем дворе тюрьмы, в караулке.

Лерой сполз с сырого тюфяка и, подойдя к двери, прислушался. Ясно было, что сторож Лакуэз развлекает своих дружков и угощает их на славу. Скорее всего, приятели Лакуэза уже упились. Что бы это значило, черт возьми?

Вскоре его любопытство было удовлетворено в полной мере. На каменной лестнице послышались тяжелые шаги, стук деревянных сабо, лязг оружия; решетку его камеры залил свет, который становился все ярче.

Кто-то гнусавым пьяным голосом распевал «Карманьолу», брякали ключи, скрежетали отодвигаемые засовы, распахивались двери. Шум нарастал. Сквозь этот гам до Лероя донесся глумливый голос надзирателя:

— Идемте, покажу вам своих птичек в клеточках. Пошли, поглядим на милых пташек!

Лерой встревожился: в этом веселье ему почудилось нечто зловещее.

— Вы, все, вставайте! — пролаял надзиратель. — Вставайте и собирайте свое барахло! Вы отправляетесь в путешествие! Шевелитесь, лежебоки! Живо!

Наконец, распахнулась и дверь камеры Лероя, и он увидел перед собой горстку пьяных головорезов. Один из них, верзила в красном колпаке, с длинными черными усами, держал на согнутой руке моток веревки. Он бросился на узника. Торговец был проворным и ловким юношей, но его сковал страх. Оробев, он покорно позволил вывести себя из камеры. Да и благоразумие подсказывало, что сопротивляться не стоит.

Он шел по каменному коридору и на каждом шагу видел, как его товарищей по неволе вытаскивают из камер и гонят вниз. Возле лестницы стоял изрядно подвыпивший молодчик. Он держал в руках список и выкликал имена, которые нелепо коверкал. Обязанности свои он исполнял в мерцании свечи, которую держал другой, не менее пьяный головорез. Они подпирали друг друга, и покачивающаяся парочка являла собой нелепое, гротескное зрелище.

Лерой безропотно позволил свести себя вниз по лестнице и очутился возле будки стража ворот, где увидел полдюжины маратистов. Те сидели за столом, уставленным бокалами с вином. Полицейские бранились, галдели, пели и осыпали каждого заключенного пошлыми насмешками. В комнатке царил кавардак. Лампада была разбита вдребезги, по полу растеклась лужа вина из опрокинутой бутылки. На скамье у стены рядком сидели заключенные, другие вповалку лежали на полу, и все они были связаны.

Двое полицейских бросились к Лерою и быстро обыскали его, вывернув карманы. Увидев, что они пусты, маратисты осыпали узника грязными ругательствами. Лерой видел, как точно такой же процедуре подвергаются и остальные заключенные. У них отбирали деньги, книги, часы, кольца, пряжки — все, представлявшее хоть какую-то ценность. С одного священника какой-то босоногий негодяй стащил даже башмаки.

Когда полицейские стали вязать Лерою руки, он поднял глаза. По его собственному признанию, он не на шутку струхнул.

— Зачем это? — спросил узник. — Меня ведут на смерть?

Маратисты велели ему не задавать вопросов, подкрепив свой запрет проклятием.

— Умертвив меня, вы убьете верного республиканца, — заявил им Лерой.

Высоченный детина со свирепой физиономией и злющими черными, будто стеклянными, глазами бросил на него косой взгляд сверху вниз.

— Слушай, болтливый дурак, нам не нужна твоя жизнь. Довольно с нас и твоего добра.

Это был Гранмазон, строитель оград и некогда знатный человек. Он ужинал с Карье и только что прибыл в Буффе вместе с Гуленом. Увидев, что дело движется медленно, Гранмазон принялся торопить полицейских.

— Ладно, брось этого парня, Жоли. Он и так крепко связан. Поднимись и приведи остальных. Пора в путь… пора…

Связанного Лероя отпихнули прочь, и он уселся на пол. Торговец огляделся. Рядом какой-то старик умолял дать ему воды. Мольба была встречена презрительным хохотом.

— Воды! Клянусь святой гильотиной, он просит воды! — Пьяные санкюлоты впали в неистовое веселье. — Потерпи, приятель, потерпи. Успеешь еще нахлебаться вволю. Тебя ждет громадный кубок!

Вскоре будка была набита узниками до отказа, и толпа запрудила все проходы. Появился Гранмазон. Он на чем свет стоит клял маратистов за нерасторопность и постоянно напоминал им — вот уже целый час без умолку — о том, что пора отправляться, поскольку начинается отлив.

Понукаемые им, Жоли — черноусый верзила в красном колпаке — и еще несколько молодчиков из Общества Марата принялись связывать узников в цепочки человек по двадцать. Их вывели на холодный двор, и здесь Гранмазон в сопровождении человека с факелом в руках прошел вдоль рядов, пересчитывая пленников. Результат подсчета привел его в бешенство.

— Сто пять! — заорал он и грязно выругался. — Вы торчите здесь почти пять часов, и за это время успели спутать лишь сто пять преступников! Мы что, вечно будем тут возиться? Говорят вам, начинается отлив. Давно пора отправляться.

Страж ворот Буффе, Лакуэз, чье угощение помогло прислужникам комитета столь безобразно распоясаться, тут же подбежал и заверил Гранмазона, что связаны все, кто сидел в его тюрьме.

— Все? — воскликнул опешивший Гранмазон. — Но ведь по списку их должно быть почти две сотни. — И он завопил:

— Гулен! Эй, Гулен! Где Гулен, черт возьми?

— Список составлялся на основе учетной книги, — сказал ему Лакуэз. — Но вы упускаете из виду, что многие узники недавно умерли: у нас тут была лихорадка. А еще несколько человек сейчас в лазарете.

— В лазарете? Вот-те на! Ну-ка, кто-нибудь, поднимитесь и притащите их. Мы отвезем их туда, где всех вылечат!

Он окликнул изысканного Гулена, который приближался к ним, кутаясь в плащ, и проворчал:

— Вот тебе первые любители хорошей бани. Сто с лишним свиней.

Гулен повернулся к Лакуэзу.

— Как вы поступили с пятнадцатью разбойниками, которых я прислал к вам сегодня вечером?

— Но они только сегодня прибыли в Нант, — ответил Лакуэз, совершенно не понимая смысла всех этих необычайных событий. — Их еще не занесли в книгу, даже не досмотрели.