Читаем без скачивания Пещера - Марина Дяченко

Павла должна была спросить: а что вы задумали? Кович ждал от нее этого вопроса – но она так и не смогла исторгнуть из себя ни крохи любопытства. Что ей за дело до какой-то там Психологической драмы?..

– Спасибо за книжку, – повторила она устало.

– Пожалуйста, – отозвался Кович без восторга, но и без разочарования. – Завтра сможешь вернуть?

– Да, – сказала Павла без особой уверенности.

В трубке помолчали.

– Послушай, Павла… У тебя все в порядке?..

– Да, – повторила она испуганно.

– Если у тебя будут… сложности, – Кович запнулся, что было для него, в общем-то, несвойственно. – Если что… имей в виду – я смогу тебе помочь. Во всяком случае, попытаться.

– Спасибо, – сказала Павла почти искренне.

– Ну, пока.

– До свидания…

Она положила трубку и едва успела перевести дыхание, когда телефон разразился снова.

– Привет. Ты уже проснулась?..

– В восемь, – отозвалась она, чувствуя, как приливает кровь к бледным щекам. – Я проснулась в восемь…

Пауза.

– А я… Вообще-то, понимаешь… я боялся тебя разбудить.

Целый день пропал, съеденный депрессией; Раман делал привычные дела, а за спиной у него стоял призрак двуногого существа в переходах Пещеры. Собственная беспомощность, совершенно непривычный ужас, и короткое слово, явившееся к нему сразу же после пробуждения: егерь…

Утром в воскресенье шла, как обычно, сказка; Кович давно не контролировал детские спектакли, но теперешнее его состояние требовало бурной деятельности, и потому он отправился на спектакль, и пришел в ужас от его небрежности и разбалансированности, а потому устроил показательную порку герою и героине, походя похвалил Клору Кобец, игравшую тропического попугая, и размазал по стенке сорокалетнего «молодого актера», всю жизнь подававшего надежды, но так их и не подавшего, сподобившегося одной только главной роли – медведя в сказке – но и ее запоровшего так, что стыдно глядеть…

Все это Кович сообщил прямым текстом, в присутствии множества свидетелей; «медведь» краснел и бледнел, колеблясь между праведным возмущением и готовностью к самоубийству; закончив разбор, Раман поднялся к себе в кабинет в гораздо лучшем, чем было, расположении духа.

Там, в Пещере, он видел егеря. Небывалый случай. И небывалая честь – егерь явился в открытую…

Это утешает. Если бы с черным саагом было что-то не в порядке – егерь, санитар Пещеры, не стал бы стоять столбом. Не в духе егерей – являть себя просто так, «на посмотреть»…

Впрочем что он, Раман, знает о егерях?!

Удивительное дело – но замысел его, пока еще смутный, будоражащий замысел, только окреп под влиянием страшной встречи. Окреп, почти оформился, пересилил депрессию, и уже утром в понедельник Раман понял, что впервые за много дней чувствует себя хорошо.

Повседневные дела вертелись как бы сами собой; Раман только изредка подталкивал их в нужном направлении, прихлебывал обычный кофе и с удивлением осознавал, что подобное хмельное состояние – скоро, скоро, скоро! – не навещало его уже пес знает сколько лет…

На три было назначено прослушивание; кандидатов было четверо, три девочки из театрального училища и круглоголовый актер из далекого провинциального театра. Этому последнему было уже порядком за тридцать, Кович видел, как он нервничает – обремененный семьей, не имеющий дома, с последними надеждами на хоть какую-нибудь карьеру… Раман оставил его на потом. Начинать лучше всего с девчонок.

Первая, длинноволосая брюнетка, никуда не годилась – из тех, кто после выпускного вечера в училище сразу теряет призрачное право именоваться «актрисой». Удивительно, как ей хватило наглости явиться к Ковичу на просмотр; она читала отрывок из поэмы, и в самом напряженном месте взвыла до того фальшиво, что даже товарки ее, притихшие в темном углу репетиционной, громко перевели дыхание.

– Спасибо, – сказал Раман, не дожидаясь, пока девушка закончит. – Пожалуйста, кто следующий?..

Длинноволосая постояла еще секунду, потом опустила руки, воздетые по ходу драматических событий поэмы, и, сгорбившись, пошла к двери. А ведь полагалось дождаться, пока отработают все…

Оставшиеся две девицы вынесли на его суд отрывок из широко известной комедийной пьесы; коротко стриженная брюнетка и химически завитая блондинка громко барабанили текст, Раман, опустошивший до дна очередную кофейную чашечку, сразу же определил, что в постановке им помогал некто третий, режиссер, темпераментный, но плоский и плохо выученный. Девчонки лихо меняли размашистые мизансцены, выполняли неведомые Ковичу задачи, все это громко и уверено, все это с претензией на профессионализм; Раман поставил опустевшую чашку на стол. Девчонки, неплохие, возможно, и с будущим – но вот этот неведомый постановщик нарядил их в чужую одежду, наглухо спрятал то, что, прежде всего, могло заинтересовать придирчивого Рамана…

Он дал девчонкам доиграть до конца. Сказал «Спасибо», кивнул, предлагая занять прежние места на деревянных креслах, и пригласил на площадку последнего кандидата – нервного круглоголового провинциала.

Парню было трудно. Он воспроизводил отрывок из спектакля, давно идущего на его собственной, далекой провинциальной сцене; он играл этот отрывок без партнеров, вернее, с партнерами воображаемыми, и Кович, возмущенный этим самодеятельным приемом, хотел прервать соискателя в самом начале – но потом передумал.

Парень был неплох. Вполне; содрать этот провинциальный налет, успевший налипнуть на него, как голубиный помет липнет на головы статуй… Впрочем, а удастся ли?.. Сколько ему лет, даже и не тридцать, он не мальчик, он просто выглядит моложе – инфантильно-круглое лицо с темными провалами вокруг глаз, от неустроенной жизни и обязательных излишеств…

Впрочем, мальчишек набирать легче. Их тут хоть пруд пруди – горячие поставки прямо из училища…

А с третьей стороны, брать уже устоявшихся, блестящих, знающих себе цену – обязательства и морока, в то время как этот, круглоголовый и нервный, пойдет в любую кабалу…

Парень закончил представление и тут же предложил на выбор два драматических монолога и лирическую поэму; Кович покачал головой:

– Спасибо, не надо…

Девчонок он отправил сразу; реакция была неодинаковая: стриженная брюнетка презрительно вспыхнула черными глазами и мысленно поклялась еще доказать этому старому дураку, от какого богатства он по спеси своей отказался; химическая блондинка сразу же скукожилась. Вероятно, едва выйдя из зала, она даст волю слезам…

Самка схруля и самка тхоля, подумал Раман машинально. И не испугался, против обыкновения, своих мыслей – они пришли естественно, органично, чего же пугаться?..