Читаем без скачивания Изгнанники (без указания переводчика) - Артур Конан Дойл

Часть вторая

НОВЫЙ СВЕТ

XXIV

ОТПЛЫТИЕ "ЗОЛОТОГО ЖЕЗЛА"

Благодаря своевременному предупреждению разжалованного капитана маленькая кучка людей выбралась из Парижа до опубликования приказа короля об отмене Нантского эдикта. Проезжая рано утром через деревню Лувье, они увидели на навозной куче обнаженный труп человека. Часовой, усмехаясь, сообщил им, что это тело гугенота, умершего нераскаянным, что это дело обычного порядка и еще не указывает на какое-либо изменение закона. В Руане также все было спокойно. Капитан Эфраим Сэведж перевез до вечера беглецов и все спасенное ими имущество на свою бригантину "Золотой Жезл". Это было маленькое судно около семидесяти тонн, но в то время, когда многие поспешно уходили в море в открытых лодках, предпочитая гнев стихии гневу короля, оно казалось нашим путникам верным убежищем. В ту же ночь капитан снялся с якоря, и судно тихо поплыло вниз по течению извилистой реки.

"Золотой Жезл" двигался действительно очень медленно. На небе показался молодой месяц, с востока дул легкий ветерок; река так извивалась, постоянно меняя русло, что по временам казалось, будто судно идет вверх по течению вместо того, чтобы двигаться вниз. В длинных плесах поднимали паруса, и судно неслось, но часто являлась надобность спускать пару лодок и с трудом на буксире подвигать бригантину при помощи весел. Этим обыкновенно занимались шкипер Томлинсон из Салема с шестью серьезными, здоровыми, вечно жевавшими табак новоанглийскими моряками в широкополых шляпах. Но приходилось грести и Амосу Грину, и де Катина, и даже старому купцу, когда морякам нужно было справляться с парусами. Наконец на рассвете река стала шире и берега расступились, образуя воронкообразный лиман. Эфраим с наслаждением втягивал в себя воздух, быстро шагая по палубе. Его проницательные серые глаза поблескивали удовольствием.

— Где девушка? — справился он.

— В моей каюте, — ответил Амос Грин. — Я думаю, она может остаться там на время всего нашего путешествия.

— В таком случае, где вы будете спать?

— Ну вот, сколько лет я довольствовался кучей еловых ветвей и березовой коры. Что может быть лучше этой палубы из белой чистой сосны и моего одеяла.

— Прекрасно. Старик и его племянник в голубом мундире могут занять две пустые койки. Но, Амос, ты должен поговорить с этим малым. Я не хочу, чтобы у меня на корабле завелись всякие там шуры-муры… нежничанья, обниманья. Передай ему, что этот корабль — часть Бостона, и ему придется мириться с нашими обычаями, пока он не сойдет на берег. Наши правила хороши и для людей почище его. Как сказать "шуры-муры" по-французски? Я уже сумею сам поговорить с ним.

— Жаль, что мы уехали так скоро, а то они могли бы повенчаться до отъезда. Она хорошая девушка, Эфраим, и он также славный парень, несмотря на их обычаи, далеко не схожие с нашими. Эти люди, кажется, относятся к жизни не столь сурово, как мы, и, может быть, извлекают из нее больше удовольствия.

— Никогда не слыхал, что жизнь дарована Богом человеку для удовольствий, — проговорил, покачивая головой, старый пуританин. — "Долина Смерти", по-моему, название, не подходящее к площадке для игр. Жизнь — это место испытаний и умерщвления плоти; вот что такое она; жизнь полна горечи и несправедливостей. Мы дурны с самого начала, как река, имеющая истоком смрадное болото, и нам хватает дела, чтобы стать на путь истинный без помыслов об удовольствиях.

— А по-моему, на свете все перемешано, — ответил Амос. — Посмотрите на это солнце, еле выглядывающее из-за деревьев, на розовый отблеск облаков, на реку, извивающуюся, словно розовая лента, позади нас. Много раз, лежа в лесу и раскуривая трубку, я чувствовал прелесть табака, красоту желтеющих кленов, пурпур ясеня, выделяющегося своими яркими красками среди кустарников, и тогда понял глупость человека, сомневающегося в создании мира для нашего счастья.

— Слишком ты много раздумывал в этих лесах, — проворчал Эфраим Сэведж, беспокойно вглядываясь в Грина. — Смотри, парень, не поставь слишком большой парус для твоего судна и не доверяй чересчур своему разуму. Ты отпрыск предков, отряхнувших прах Англии от ног своих, чтобы не поклониться Ваалу. Думай побольше о том, что делается вокруг, и не залетай слишком высоко. Но что это со стариком? Ему, видимо, не по себе.

Старый купец, перегнувшись через поручни, печально смотрел усталыми глазами на серый извилистый след, отмечавший дорогу в Париж. Адель поднялась на палубу и, не думая о предстоявших ей тревогах и опасностях, согревала худые похолодевшие руки старика, нашептывая ему слова любви и утешения. Они доплыли до того места, где в тихой до тех пор реке начинал чувствоваться прибой. Старик с ужасом смотрел на бушприт, медленно подымавшийся в воздухе, и отчаянно хватался за словно исчезавшие из-под его рук поручни.

— Все в руках Божиих, — шептал он, — но, Адель, как страшно сознавать, что его длань распростерта над нами.

— Пойдемте со мной, дядя, — проговорил де Катина, беря старика под руку, — вы не отдыхали уже давно. Прошу тебя, Адель, пойди спать, моя дорогая. Путь был не из легких. Пожалуйста, отправляйтесь спать, а когда проснетесь — и Франция, и все ваши тревоги будут уже так далеко.

Когда отец и дочь ушли с палубы, де Катина подошел к Амосу Грину с капитаном.

— Я рад, что уговорил их сойти вниз. Амос, — сказал он, — боюсь, что нам предстоят еще тревоги.

— Какие?

— Видите сероватую полосу дороги, идущую вдоль одного берега реки? За последние полчаса я уже два раза видел на ней силуэты всадников, мчавшихся, словно от погони. Видите там колокольни и дым… это Гонфлер и эти люди скакали туда. Только гонцы короля могут мчаться так бешено в столь поздний час. О, смотрите, вот и третий.

На серой полосе, извивавшейся среди зеленых лугов, виднелось темное пятно, двигавшееся до чрезвычайности быстро. Оно пропало за группой деревьев и появилось снова, направляясь к далекому городу. Капитан Сэведж вынул подзорную трубу и навел ее на всадника.

— Э, э, — пробурчал он, пряча трубу. — Это солдат. Я вижу блеск ножен, висящих у него с бакборда. Думаю, что ветер окрепнет. С хорошим норд-вестом мы скоро покажем пятки Франции, а теперь любая галера или военное судно могут быстро догнать нас.

Де Катина, плохо говоривший по-английски и научившийся только понимать этот язык в Америке, тревожно взглянул на Амоса Грина.

— Боюсь, что мы навлечем неприятности на доброго капитана, — проговорил он, — ив награду за свое гостеприимство он рискует потерять сразу и груз, и судно. Справьтесь, не пожелает ли он высадить нас на северный берег. При помощи денег мы могли бы пробраться в Нидерланды.

Эфраим Сэведж приветливо и мягко посмотрел на своего пассажира.

— Молодой человек, — начал он, — я вижу, вы немного понимаете мой разговор. Скажу вам прямо, меня трудно напугать. Всякий, кто плавал со мной, подтвердит вам это. Я только крепче стисну румпель и держу мой курс. Понимаете?

Де Катина утвердительно кивнул головой, хотя, по правде говоря, он не особенно понял смысл метафоры моряка.

— Мы подходим к этому городу и минут через десять будем знать нашу судьбу. А пока послушайте-ка историю, рисующую человека, с которым вам предстоит поплавать. Это происшествие случилось лет десять тому назад, во время шлепанья на "Быстром", бригантине в шестьдесят тонн, между Бостоном и Джэмстоуном; на юг я таскал лесной материал, звериные шкуры и меха, а на север — табак и патоку. Однажды ночью, при довольно сильном южном ветре, суденышко налетело на риф милях в двух к востоку от мыса Май и пробило такую дыру на дне, словно нас посадили на колокольню вон одной из этих гонфлерских церквей, и пошло ко дну. Хорошо. На следующее утро я барахтался в волнах в виду земли, держась за обломок реи и не видя кругом ни товарищей, ни следов бедняжки бригантины. Я не особенно прозяб, ибо стояла еще ранняя осень и я имел возможность высовываться из воды на три четверти туловища; но меня разбирали голод и жажда, я чувствовал себя разбитым. Подтянул я потуже пояс, запел гимн и стал оглядываться вокруг — не увижу ли чего-нибудь. Ну и увидел… нечто не особенно радостное. В шагах пяти от меня показалось громадное чудовище величиной почти с тот обломок реи, на котором я держался. Что говорить, очень приятно болтать ногами в воде, когда такая гадина готова вцепиться тебе в пятки.

— Mon dieu! — вскрикнул де Катина. — И акула не сожрала вас.

Глазки Эфраима Сэведжа заблестели при этом воспоминании.

— Я сам ее съел! — воскликнул он.

— Что? — изумился Амос Грин.

— Истинный факт. У меня в кармане оказался складень, вот такой, как этот, и я все время брыкался ногой, силясь отогнать чудище, пока не отпилил о реи здоровый кусок. Потом я преспокойно его выстругал и заострил с обеих сторон, как учил меня когда-то один негр в Делавэре. Потом я стал поджидать проклятую акулу, прекратив брыкаться, а она налетела на меня, как коршун на цыпленка. Только рыба повернулась брюхом вверх, чтобы схватить жертву, я, всунув левую руку с деревом прямо в ее широко раскрытую пасть, ножом принялся угощать ее под жабры. Акула пробовала было вырваться, но я держался крепко, хотя она и нырнула со мной так глубоко, что я мысленно прочел уже свою отходную. Я почти задохся, когда наконец мы выплыли на поверхность, но рыба плыла уже брюхом кверху. А на теле у нее красовалось этак дыр двадцать. Тут я добрался кое-как до своей реи, а так как проплыл под водой сажен пятьдесят, то потерял сознание.