Читаем без скачивания Ловчий в волчьей шкуре - Владимир Свержин

Вот, примерно, как сейчас: она будто не понимала нависшей опасности и досадовала лишь на неучтивое поведение хозяина замка. Она плыла по пиршественной зале, сопровождаемая изрядно затуманенными, но восхищенными и порой не слишком деликатными взглядами. Красивое платье выгодно подчеркивало фигуру, словом, всеобщее внимание принадлежало ей безраздельно.

Вот тут я вынужден остановиться, ибо по неосторожности показал сей отрывок Алине, и буря ее эмоций едва не разорвала в клочья мои словесные упражнения вместе с их скромным автором.

– Красивое платье?! – возмущенно расширив глаза, повторила Алина негромко и очень спокойно, но я сразу понял, что сморозил какую-то потрясающую бестактность. – Красивое платье?! – вновь произнесла она, понижая голос почти до шепота. – Да ты вообще понимаешь, что говоришь?! Это же именная коллекция Клода де Фюнсака! Чтоб ты знал, пожизненного главы фешн-ассоциации Европы. Ты представить себе не можешь, чего мне стоило уговорить Клода сделать для меня эту аллюзию на бургундскую моду начала XVI века с гуральскими мотивами. Это же натуральный пурпур, а не какой-нибудь там химический краситель и персидский золотой атлас из коллекции Реза-Пехлеви! Да ты знаешь, что одна только фольклорная ручная вышивка на фальш-рукавах и вороте бархатного роба стоит больше, чем вся мебель в твоей комнате?!

Честно говоря, в моем жилище совсем немного мебели, и вряд ли она дорого стоит, учитывая, что ее привезли с какой-то распродажи. Но принцесса, конечно, имела в виду не это. Хотя до сих пор не понимаю, что. Ведь если раньше получалось, что она распускала завязки на котт ми-порти, то откуда, спрашивается, взялся роб? Каждому же известно, что роб надевается поверх котта. Получается, что Алина, обезвредив стражу, вернулась, принарядилась и потом лишь отправилась пировать в компании его высочества Филиберта? Но оставим это на ее совести, возможно, память слегка изменяет ей. Я же, в свою очередь, прекрасно запомнил чудесный пояс из чеканных золоченых пластин, украшенных драгоценными камнями, охватывающий ее стан, и соболью накидку, о которой, помнится, уже говорил.

Фух! Надеюсь, у Алины больше нет ко мне претензий, так что продолжу. Юные пажи освобождали дорогу гуральской принцессе, спеша при необходимости убрать с пути безразличную к правилам этикета гончую или же, простите меня за подробности, следы ее недавнего пребывания на этом месте.

Поднявшись с золоченого кресла, Филиберт Савойский бросился навстречу очаровательной незнакомке.

– Надеюсь, вы все запомнили? – через губу прошептал граф и с поклоном величественно передал руку гостьи впечатленному герцогу Филиберту.

– Что за волшебный облик? – замурлыкал титульный король Иерусалимский. – Каким счастливым звездам я обязан вашим появлением, сударыня?

– Ее высочество – супруга славнейшего маркиза де Караба. Я уже имел счастье говорить с вами о нем, – напомнил де Монсени.

Во взоре герцога Савойского появились разочарование и легкая грусть, и он не смог удержать печального вздоха.

– Ну да, муж. Ты, кажется, говорил, Констан.

Он торжественно подвел Алину к почетному месту, держа ее за кончики пальцев и совершенно не собираясь отпускать их. А в это время расторопные пажи уже ставили второе золоченое кресло во главе стола.

– Быть может, вы слышали, – почтительно склонив голову, продолжал мессир Констан, принимая на себя роль любезного хозяина и галантно подкладывая принесенные слугами лакомства в серебряные тарелки его и ее высочеств, – это известная история: маркиз де Караба спас Гуралию от ужасающего великана-людоеда, и в награду отец-король отдал ему руку своей единственной дочери.

– Но сердце мое он покорил сам, – с лукавой усмешкой напомнила прекрасная дама.

– О, не сомневаюсь, – на губах де Монсени мелькнула до жути любезная усмешка. – И вам об этом не следует забывать.

Он наклонился, подкладывая на край тарелки еще кусочек фуа-гра. Заглушаемый гомоном и звуками музыки, тонущий в лае собак и перезвоне кубков, голос графа не достигал слуха высокого гостя. Впрочем, того вовсе не интересовало, о чем там шевелит губами любезный хозяин замка. Он уставился на соседку, как на изысканное дополнение к своему ужину, и, дай волю, тут же начал бы пробовать на ощупь. Но время и место не располагали к подобным действиям, зато давали возможность вести светскую беседу.

– Да?! – услышав слова о великане-людоеде, восхитился герцог. – Какая дивная история! Ваш муж, как я погляжу, настоящий мастер своего дела. Я очень надеюсь на этого храбреца и, конечно, примерно награжу за столь великую услугу. И хотя я не могу быть столь щедрым, как ваш славный венценосный батюшка, ибо никто и ничто не сравнится с таким ангелом во плоти, но я готов подарить избавителю моего рода от проклятого волка-демона любой из своих замков.

В этот миг Алине показалось, что ее стройных ног касается кошачья шерсть и внутренний голос настоятельно требует: «Проси дарственную. Протрезвеет – отопрется!»

Принцесса даже нервно дернула бедром, проверяя, не подобрался ли втихаря дон Котофан к месту, самому укромному в этой зале. Но нет, лишь показалось. Подвыпивший герцог воспринял движение августейшего бедра как поощрение инициативы и охотно начал встречное движение, придвинувшись теперь почти совсем вплотную, так что его рука как бы невзначай расположилась на плече высокородной гостьи.

– О, какая мощная, какая железная длань! – совсем по-кошачьи промурлыкала Алина. – Хрупкой девушке не под силу выдержать такой груз. Вы сломаете меня, герцог, – кокетливо продолжила она, подергивая изящным плечиком.

Филиберт высвободил плечо Алины, с удовольствием осмотрел собственные руки и, оставшись вполне доволен собой, протянул с горделивой улыбкой:

– Да, я такой. С этой моей силищей всегда какие-то неприятности и курьезы. Вот, бывало…

Тут он затянул монолог, грозивший продлиться до утра, о многочисленных победах на турнирах, о том, как ударом проломил стол, валил кулаком быка и сгибал подковы, – словом, всю ту, как выражается Алекс, туфту, которую можно услышать в любой мужской компании, особенно после изрядной доли алкоголя, особенно в день ВДВ.

Однако не прошло и часа, как он вдруг остановился, должно быть изумленный внезапным вторжением в собственную голову невесть откуда взявшейся мысли.

– Быть может, вы, сударыня, знаете, что намерен предпринять ваш супруг завтра на охоте?

– Признаюсь, я не склонна вникать в дела моего дорогого Алекса, – нежно проворковала Алина. – Он часто спрашивает у меня совета, по большей мере о том, подарить мне золотое кольцо с рубином или брошь, усыпанную сапфирами.

Что же касается охоты на демонов – ему всегда достает опыта и непревзойденных умений, чтобы громкой победой завершить начатое дело. В данном случае, если бы я и хотела помочь, то даже не знаю, в чем заключается план охоты.

– Да тут все просто, – махнул рукой герцог, слегка покачиваясь в такт словам. – Это как охота на живца. Раз уж волк-демон жаждет крови Савойского дома, то непременно пожелает броситься на меня. А так, мы вроде как устраиваем обычную ловитву, ну и все такое. Но вот дальше… Т-с-с! Это тайна! Однако для вас…

Алина поймала на себе недобрый взгляд Констана де Монсени.

– О нет, нет! – замахала она руками, мило сморщив носик. – Эти жестокие мужские забавы! Я не хочу знать ваших секретов! К чему они мне? Уверена, любезный хозяин уже все обговорил с моим дорогим Алексом и, конечно, тот одобрил ваш план. Я же лишь слабая хрупкая женщина. И вообще, у меня болит голова. Здесь так душно и несет псиной…

Незаметно оказавшийся за креслом герцога мессир Констан склонился к повелителю.

– Завтра ранним утром выезжать на охоту. Нам всем следует отдохнуть, ваше высочество.

Сейчас я вот думаю, с чего бы это вдруг граф де Монсени подогревал интерес герцога Филиберта к Алине, отчего посадил ее рядом с нашим сеньором, позволил им почти свободно беседовать. Без сомнения, он рассчитывал на свои нешуточные угрозы, но, будучи знаком с повадками гуральской принцессы, мог бы предположить, что она, не вдаваясь в особые тонкости хорошего тона и дипломатического этикета, попросту ринется к герцогу Савойскому, моля его о защите.

Тут граф, вроде бы, рисковал, и это заставляет думать, что у него в рукаве был припрятан козырь. Теперь не понять, какой, и это меня немного раздражает. Везде, где в стройной цепочке следов мне видится изъян, я чувствую затаившуюся угрозу. Хотя какая уж тут угроза по прошествии шести веков?

В одном я, пожалуй, не сомневался – поддерживая у нашего владыки внезапно охватившую его страсть, которую можно было без труда прочесть у того на лбу, Констан де Монсени создавал для всех вокруг простую и понятную картину: Алекс, мучимый бессильной ревностью, в роковой момент оставляет герцога без защиты, более того, он может и сам в суматохе охоты помочь неосторожному сопернику расстаться с жизнью. Ревность – сильнейший яд, он губит даже тех, кто надежно защищен от мечей и стрел.