Читаем без скачивания Ленинградская зима - Василий Ардаматский

– Разве не наша обязанность облегчить армии выполнение этой задачи? – спросил Чепцов.

– Но на самом-то деле получится, что армия поможет нам?

Чепцов смотрит на Акселя и молчит.

– А может быть, лучше не лукавить и, учитывая все невероятные трудности дела, отказаться от него? – спросил Аксель.

– Зачем отказываться? – ответил Чепцов. – Надо только действовать в большем контакте с армией, и тогда мы не выпадем из ее боевого счета победы…

Аксель с интересом посмотрел на Чепцова – он, оказывается, не так прост, как казалось, – адмирал Канарис во время последнего разговора по телефону тоже дал понять, что группе Акселя сейчас будет полезно более тесное сотрудничество с армией, хотя бы формальное. Аксель подумал сейчас, что эта мысль может пригодиться ему и завтра, на совещании в Риге.

– А теперь давайте поговорим просто так – я ведь тоже, как вы знаете, бывал в этом городе, – сказал Аксель и мягко спросил: – Бывало вам там страшновато?

– Было… – не сразу ответил Чепцов и объяснил: – Сказать точнее: было чувство близкой опасности.

– Преувеличенное уважение к их контрразведке?

– Как раз нет, я со своей легендой проходил всюду, как нож в масло.

– А что же тогда?

– Очень трудно объяснить.

– Вы общались с жителями города?

– Ну как же. Сидишь в бомбоубежище, кругом – они. Встречаешься с ними глазами. И вдруг начинает казаться, что все они смотрят на тебя и понимают… А то идешь по улице… все смотрят… смотрят, – негромко сказал Чепцов.

– Да, у них там атмосфера всеобщей подозрительности, они и друг на друга тоже так смотрят, – ответил Аксель.

И это Чепцов, казавшийся ему таким прочным! На деле он типичный русский! Все ему кажется, он думает… эмоции, словом, прославленный русский комплекс душевной неполноценности.

Чепцов словно почувствовал мысли полковника и молчал.

– А их контрразведка?

– Один раз показалось… – начал Чепцов, но Аксель встал:

– Хорошо. Продолжайте писать отчет. Потом можете отдохнуть. Прошу вас своим коллегам рассказывать только то, что было реальностью, а то, что вам казалось, используете, когда будете писать мемуары.

На рассвете Аксель выехал в Ригу. Сон сморил его в первые же минуты, и он прилег на заднем сиденье. Машину сильно тряхнуло. Аксель открыл глаза, и внимательный шофер тотчас доложил, где они находятся и сколько еще осталось ехать. Аксель снова заснул.

Недалеко от Риги шофер остановил машину и спросил, не хочет ли полковник привести себя в порядок. Он оказался запасливым, этот капрал, – у него была и вакса, и сапожные щетки, и бритва, и канистра с водой, и даже одеколон. До того часа, когда высокопоставленные чиновники в Риге появятся в своих кабинетах, было еще достаточно времени, и Аксель занялся собой.

Пока капрал лил ему воду на руки, подавал полотенце и держал зеркальце, Аксель, согнувшись пополам, думал о том, какая у него трудная служба и жизнь – другие сейчас нежатся под пуховыми одеялами, а он вот спит в машине и умывается, как солдат, в открытом поле, когда замерзает вода…

На совещании с первых же минут установилась напряженная атмосфера. Все началось с того, что прибывший из Берлина представитель главного управления безопасности Гетцке сразу же открыл карты и поставил вопрос так, что всякое выступление против притязаний СД могло выглядеть как нежелание работать под общегосударственным руководством рейхсминистра Гиммлера. Или как противопоставление ведомственных интересов интересам всего рейха. Причем он говорил не только о подразделении Акселя, но и о нескольких других объектах абвера, нацеленных на Ленинград.

Полковник Лебеншютц все же решил повести борьбу за интересы абвера. Он попросил всех рассказать о том, какая работа ведется в их подразделениях, и, таким образом, точно выяснить ее характер и направленность. «Главное, – сказал он, – чтобы сегодня была сказана вся правда не только о наших успехах, но и о наших трудностях». Замысел полковника все поняли и не жалели красок, описывая сложность решаемых задач. Они говорили о ненадежности русских агентов, завербованных людьми СД из числа русских пленных.

Аксель начал с того, что выразил признательность судьбе, освободившей его от необходимости иметь дело с русскими пленными, вспомнил, как на подготовительном этапе ему прислали пленных, из которых ни один – буквально ни один! – не был пригоден. Он говорил о «сложнейшей задаче», стоящей перед его группой, которая на глазах у русской контрразведки должна создать внутри Ленинграда боеспособную воинскую силу.

– Эта работа уже начата? – спросил представитель СД Гетцке.

– Только что вернулся из Ленинграда наш агент, – ответил Аксель. – Его прогнозы о возможностях такой организации весьма пессимистичны. Тем не менее мы начинаем эту работу. С удовольствием примем любую помощь и с еще большим удовольствием разделим ответственность, – закончил он.

Начальник отдела подготовки русской агентуры при «Абвер-штелле-Остланд» Осипов сообщил о том, что в Гатчине работает школа, готовящая работников будущей администрации для Ленинграда. Курсанты набраны из числа пленных. Среди педагогов – опытнейшие люди из СД. В порядке первичной разведки школа забросила в Ленинград четырех курсантов, но ни один из них не вернулся. Либо все они погибли, либо пойманы, либо сдались сами.

– Вот эта вечная неясность связывает нас по рукам и ногам, – говорил Осипов, – и когда вербуем, и когда посылаем в дело. Мы не можем быть в них уверены, а работать с вечной неуверенностью нельзя. Мы просим о помощи нашу могучую и опытную службу безопасности.

Наступило довольно длительное молчание, а потом представитель СД Гетцке сказал:

– Все-таки надо условиться, что ваше дело – это ваше дело, а наше – наше.

Межведомственное сражение явно выигрывал абвер.

Полковник Лебеншютц после совещания пригласил Акселя к себе. Они знали друг друга еще по Испании. Лебеншютц жил на утонувшей в зелени Вальдемарской улице, в огромной, шикарно обставленной квартире.

Ужин и кофе ординарцы подали в кабинет. Громадная фарфоровая люстра заливала комнату мягким светом. В углу мурлыкал радиоприемник. Лебеншютц, переодевшийся в стеганый шелковый халат, розовый, чистенький, великолепно завершал картину солидного и совсем мирного уюта. Однако это благолепие было Акселю не по душе, и он несколько демонстративно расстегнул китель и, опустившись в кожаное кресло, бесцеремонно вытянул свои длинные ноги в тусклых сапогах.

– Тебе нелегко? – сочувственно спросил Лебеншютц, наливая в рюмки коньяк.

– А тебе?

– Тем не менее – за победу. – Они выпили и оба разом поставили пустые рюмки.