Читаем без скачивания Полное собрание сочинений. Том 87 - Толстой Л.Н.

3 Абрам фон Бунде (Bonde), швед, проповедовавший упрощение быта, возделывание земли ручным трудом и питание сырыми овощами в интересах здоровья. Толстой писал о нем С. А. Толстой в письме от 1 мая 1892 г.: «Еще три дня тому назад явился к нам старик, 70-летний швед, живший 30 лет в Америке, побывавший в Китае, в Индии и в Японии. Длинные волосы, желто-седые, такая же борода, маленький ростом, огромная шляпа, оборванный, немного на меня похож; проповедник жизни по закону природы. Прекрасно говорит по-английски, очень умен, оригинален и интересен. Хочет жить где-нибудь (он был в Ясной), научить людей, как можно прокормить 10 человек одному с 400 сажен земли, без рабочего скота, одной лопатой. Я писал Черткову о нем и хочу его направить к нему. А пока он тут копает под картофель и проповедует нам. Он вегетарианец без молока и яиц, предпочитает всё сырое. Ходит босой, спит на полу, подкладывает под голову бутылку и т. п.». (См. ПЖ, стр. 415.) Прожив недолго в Ясной поляне, а затем в имении Т. Л. Толстой «Овсянниково», Абрам фон Бунде уехал оттуда в Петербург, а затем, повидимому, вернулся на родину. Об А. фон-Бунде см. T. Л. Сухотина-Толстая «Друзья и гости Ясной поляны», изд. «Колос», М. 1922, стр. 123—141. В письме от 5 мая Чертков написал Толстому, что просит не присылать А. фон Бунде, так как считает, что его «водворение» в Ржевске трудно осуществимо и нецелесообразно.

* 315.

1892 г. Мая 23. Бегичевка.

Получилъ ваше письмо съ письмомъ жены и вашимъ отвѣтомъ.1 Вы правы, но и она не виновата. Она не видитъ во мнѣ того, чтó вы видите... Евдок[имъ] П[латоновичъ] вчера сказалъ мнѣ, что онъ уже мѣсяцъ здѣсь.2 Мнѣ казалось — дня три. И все таки я не кончилъ. Онъ мнѣ очень былъ полезенъ и пріятенъ. — Онъ простъ, ясенъ и правдивъ и тѣмъ хорошъ. И понимаетъ, какъ кажется, многое. — Онъ все вамъ разскажетъ, и наше горе, что Мат[вѣй] Ник[олаевичъ] уѣзжаетъ.3

Спасибо вамъ за вашу хорошую любовь ко мнѣ. Цѣлую васъ и вашихъ. Любящій васъ.

Л. Т.

Полностью публикуется впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913, стр. 101. На подлиннике надпись синим карандашом рукой Черткова: «Бегичевка, 23 мая 92», черным карандашом приписано «№ 310». Письмо написано не позднее 23 мая, так как в этот день Толстой уехал из Бегичевки в Ясную поляну и, вероятно, было передано Толстым Е. П. Соколову, который уехал из Бегичевки около 23 мая в Ржевск, не получивши от Толстого рукописи последней главы книги «Царство Божие внутри вас»; окончания которой он тщетно дожидался.

Ответ на письмо от 9 мая 1892 г., в котором Чертков писал о полученном им письме от С. А. Толстой: «Письмо ее посылаю вам для того, чтобы вы поняли, чтò вызвало мое письмо к ней, копию с которо[го] также прилагаю. (Вычеркнутое в копии синим, я так вымарал, что прочесть нельзя.) Я собственно давно порывался сказать ей то, что высказал в этом письме. Но случая всё не представлялось, и я боялся быть навязчивым, вмешиваясь в то, во что меня вмешиваться не просят. Но раз она сама затронула со мной этот вопрос, я почувствовал, что не могу и не должен больше молчать тем более, что никто другой никогда этого ей не скажет. А сказать следует. По крайней мере мне так казалось, и я это сделал с самым лучшим намерением и без всякого недоброго чувства к ней.... Письмо ее и мою копию пожалуйста уничтожьте».

1 Письмо С. А. Толстой к Черткову от 4 мая не сохранилось, так как Толстой, повидимому, выполнил просьбу Черткова уничтожить это письмо. Но ответ Черткова С. А. Толстой сохранился и воспроизводится полностью, так же как и следующее письмо, в виду того значения, какое имеют эти письма для понимания отношений Черткова и С. А. Толстой, которое важно и для выяснения некоторых моментов биографии Л. Н. Толстого. В письме, помеченном 8 мая 1892 г., Чертков писал: «Графиня, письмо ваше от 4 мая я получил. За высылку вагона с продуктами от души вас благодарим. «Учение 12 апостолов» я спишу и вышлю Хилкову.

Что касается до вашего упрека мне, то в этом отношении вы находитесь в полном заблуждении. Никого я к Льву Николаевичу за рукописью не посылал и нисколько я его не тороплю, не «мучаю» окончанием этой работы. Я наоборот послал ему списанную рукопись, следуя в этом его собственному желанию, определенно мне сообщенному. А иначе, я, разумеется, поступить не имел никакого права, даже еслиб я с своей стороны вовсе и не сочувствовал окончанию им в настоящее время этой работы.

В вашем письме ко мне вы упоминаете о Льве Николаевиче, как об «утомленном нервном старике». Вы знаете, Софья Андреевна, как давно я уже совсем воздерживаюсь от высказывания вам моего мнения о ваших отношениях к Льву Николаевичу. Но раз вы сами затрагиваете со мною этот вопрос, я чувствую, что обязан и с своей стороны ответить вам откровенно и правдиво. Во Льве Николаевиче я не только не вижу нервного старика, но напротив того привык видеть в нем и ежедневно получаю фактические подтверждения этого, — человека моложе и бодрее духом и менее нервного, т. е. с большим душевным равновесием, чем все без исключения люди, его окружающие и ему близкие. Он вообще, по моему глубокому убеждению, гораздо разумнее нас всех; а по отношению к своим поступкам и распоряжению своими занятиями он несомненно гораздо лучше кого-либо из нас знает чтó, где, когда и как делать. И потому ни вам, ни мне, и никому из нас не подобает становиться по отношению к нему в положение «оберегателя его труда», как вы о себе выражаетесь. По отношению ко всему, что касается его лично, нам следует быть наивозможно точнейшими исполнителями его желаний. Для каждого человека вообще, а для человека настолько самобытного, как он, в особенности, бывает только особенно мучительно и утомительно известного рода почти насильственное попечение о предполагаемом благе его личности, к которому так часто имеют обыкновение прибегать наиболее близкие по мирскому родству лица. Я знаю, что вы не разделяете этого моего мнения, и что разность в наших взглядах на этот предмет и составляет то, что нас с вами главным образом разделяет. Но я твердо уверен в том, что, если только вам придется пережить Льва Николаевича, то вы в свое время сами узнаете то, чтò теперь со стороны видят все истинные друзья вашей семьи, а именно, то, что теми вашими поступками, в которых вы действуете наперекор желаниям Льва Николаевича, хотя бы и с самыми благими намерениями, вы не только причиняете ему лично большое страдание, но даже и практически, во внешних условиях жизни очень ему вредите. Думая обеспечивать его спокойствие и безопасность, вы только временно заслоняете от людей ясное, истинное представление о его нравственном облике, чем нарождаете целый ряд недоразумений и усложнений, которые, конечно, в свое время рассеются; но которые тем не менее теперь, при его плотской жизни, вызывают только самые грустные и нежелательные практические последствия...

Высказал я вам всё это, Софья Андреевна, для того, чтобы объяснить вам, почему, если в данном случае вы и ошиблись в вашем предположении о моем образе действия с рукописью Льва Николаевича, я однако в будущем не могу обещаться воздерживаться от такого именно отношения к Льву Николаевичу, которое вы порицаете, но я считаю единственным правильным. Т. е. я не могу не относиться к нему, как к человеку в гораздо более спокойном, нормальном, трезвом и разумном душевном состоянии, чем кто-либо из нас. И потому, при возникновении таких или иных запросов к нему, буду их предъявлять ему, не откладывая до наступления других предполагаемых условий, которые могут никогда и не наступить. И при этом я буду совершенно спокоен в том, что он сам лучше кого-либо другого, всегда будет в состоянии решить, своевременно ли и следует ли ему удовлетворять эти запросы, или же лучше ему продолжать, не отрываясь, то дело, которым он занят. И потому я уверен, он всегда будет лучше кого-либо в состоянии это решить, — что я знаю, что он в выборе своего образа действия с каждым годом всё больше и больше руководствуется не своими личными желаниями и предпочтениями, а волею своего отца небесного. И вот по этому самому я думаю, что нам всем следовало бы (и тем, кто всего ближе к нему — более всего, по крайней мере по отношению к тому, чтò касается его личности) отложить в сторону всякие наши собственные комбинации и близорукие практические соображения о том, чтò по нашему мнению для него лучше, и руководиться лишь его желаниями, стараясь даже по возможности их предугадывать и, как можно точнее и беспрекословнее, их исполнять. Я глубоко убежден в том, что только этим путем вы, Софья Андреевна, можете доставить Льву Николаевичу то душевное отдохновение, которое каждый муж в праве ожидать около своей жены, и в котором Лев Николаевич больше кого-либо другого нуждается, <но которого, как вы знаете лучше меня, он был лишен все эти последние года> [заключенное в ломаные скобки вычеркнуто синим карандашом].