Читаем без скачивания Темные игры (сборник) - Виктор Точинов

На этом полковник считает тему исчерпанной. Пододвигается вместе со стулом к Элис. Она пытается спросить о чем-то еще, но не успевает придумать вопрос. Сондерс говорит:

— Я старый солдат, и, честно говоря, не слишком хорошо знаю, как ныне принято общаться с молодыми женщинами… Во времена моей юности какой-нибудь юнец вроде Твистера, успевшего за два часа расспросить всю носящую юбки часть персонала базы в Милуоки: «Хей, крошка, какие у тебя планы на сегодняшнюю ночку?» — такой юнец ходил бы с распухшим от пощечин лицом. Но, тем не менее, должен сказать вам, мисс Элиза, вы произвели на меня большое впечатление. Очень большое. И я…

Речь полковника нетороплива и уверенна. Он подвигается еще ближе. Элис, разомлевшая от вина и обильного ужина, внимает благосклонно, — до тех пор, пока не ощущает на своем плече руку Сондерса — столь же неторопливо и уверенно скользящую за отворот ее пиджака.

Элис вскакивает.

— Ничем не могу вам помочь, полковник! Займитесь мануальной аутостимуляцией…

Полковник открывает рот, но ничего сказать не успевает. За окном ревут сирены.

Оба бросаются к дверям.

В коридоре темно. Свет погашен. Не только в отеле — во всем городке. За окнами лежит непроглядная мгла.

Люди выскакивают из номеров. Сталкиваются. Мечутся. Никто ничего не понимает.

За окном взрыв — близкий. Звон вылетающих стекол. Крики. Кто-то истошно воет — длинно, на одной монотонной ноте. Громовой рык Сондерса перекрывает сирены: «К окнам не подходить!!! Всем без паники покинуть помещение!!!» Еще один взрыв.

Приказ выполнен лишь отчасти — обезумевшие люди бегут к лифтам, к лестницам, но паники и давки хватает. Людской поток отшвыривает Элис от полковника, несет за собой. Взрывы следуют один за другим. Отдаленные и совсем близкие. В темноте Элис спотыкается о что-то мягкое, податливое. Упавший человек. Падает сама. Тут же — с хрустом — чужая нога давит в спину. Она изворачивается. Не вставая, — отточенным приемом, действуя чисто на рефлексах — сбивает с ног двоих, готовых растоптать. Ужом скользит в сторону, в распахнутую дверь номера.

Сирены неожиданно смолкают.

Звуки из коридора теперь гораздо слышнее. Там растет копошащаяся груда. Крики, кто-то хрипит задушено. Прорвавшиеся — прошедшие по телам — толпятся у лифтов. Лифты не работают.

Новый взрыв гремит совсем рядом. Отель содрогается.

На единственной узкой лестнице — столпотворение. Обезумевшие люди, сжатые в неимоверной тесноте, уже даже не отшвыривают друг друга — для размашистых движений нет места. Пробивают себе дорогу, пуская в ход ногти и зубы…

В это же время:

Им повезло — номер Рональда оказался на втором этаже, поблизости от широкой лестницы, ведущей в холл. Через полторы минуты Кеннеди уже на улице. Из отеля выскакивают люди — многие не одеты. Темнота. Не светятся ни фонари, ни окна домов. Сирены смолкают. Слышится лишь нарастающий вой — сверху и одновременно отовсюду. На него реагирует все тело — инстинктивно, не рассуждающе. Стремление одно — найти щель, забиться, спрятаться.

Взрыв гремит совсем неподалеку.

Кеннеди с трудом берет себя в руки. Должно же тут быть бомбоубежище, черт возьми? Надо что-то делать, надо уводить людей… Он поворачивается к Рональду. Того нет. Только что был — и куда-то делся.

Кеннеди бежит — не зная куда и зачем. Останавливается. Делает несколько шагов обратно, к отелю. Останавливается вновь.

Из отеля изливается новая волна людей. Жильцы верхних этажей — прорвавшиеся сквозь толчею на запасной лестнице.

Взрывы гремят опять — теперь где-то в отдалении. Кеннеди машинально считает: восьмой, девятый… Сейчас все кончится, грузоподъемность этой гадины известна — десять бомб.

Не кончается ничего. Десятый взрыв… И тут же — одиннадцатый и двенадцатый, слившиеся почти в один. Вой бомб не смолкает.

Неподалеку что-то вспыхивает. Яркие всполохи пламени. Становится светлее.

Взрыв — совсем рядом. Земля встает дыбом. Ударная волна сбивает с ног. Еще взрыв. Что-то падает сверху. Боль в плече. Рядом лежит человек. Черноволосая женщина. Кеннеди не помнит, как и когда она появилась. Она поворачивается к нему, рот распахнут криком. Он не слышит. С трудом узнает — это Гретхен. На ней лишь ночная рубашка.

Взрывы гремят — снова чуть в отдалении. Гретхен придвигается, Кеннеди прикрывает ее левой рукой — инстинктивно, словно это может защитить и спасти. Они плотно прижимаются друг другу — как спящие в одной кровати дети, начитавшиеся на ночь страшилок.

Кошмар никак не может закончиться. Бомбы падают и падают — кажется, уже много часов. Гретхен что-то говорит, губы шевелятся. А может быть, она молится. Кеннеди не слышит слов — лишь грохот разрывов и пронзающий душу вой. Но правой ладонью ощущает грудь Гретхен — большую, упругую. И — ему это странно и дико — чувствует сильнейшее возбуждение. Защитная реакция?

И тут прямо на них падает бомба. Это Кеннеди кажется, что прямо на них. Удар отдается по всему телу. Невесомость. Тела нет. Звуков тоже — исчезли. Нет воя, нет грохота — лишь хрустальный звон в ушах. Рядом что-то беззвучно рушится. И на Кеннеди — тоже рушится. Ударяет жестко, но совсем не больно — по спине, плечам. На лицо — что-то мягкое и теплое… Он плотнее прижимается к податливой Гретхен. Перед глазами кружатся фантомные пятна — все быстрее и быстрее. Потом все исчезает.

…Голоса — далекие и нереальные — доносятся сквозь бесконечный космический вакуум. Кто-то трогает его за плечо — через толстый-толстый слой ваты и шлет акустический сигнал в другую Галактику: «…готов… все мозги наружу… грузим?…»

«Это я готов, — думает Кеннеди равнодушно, — это мои мозги…» И пытается разлепить веки — взглянуть сверху, оттуда , на свое мертвое тело. Но загробная жизнь заканчивается, так толком и не начавшись. Удивленный голос инопланетника: «Смотри-ка, моргает!» — причем расстояние до чужой Галактики сократилось вдвое.

Кеннеди собирает всё, что от него осталось, в один комок, — и пробует придать собранному вертикальное положение.

Удается это ему лишь отчасти — теперь он стоит на коленях, поддерживаемый с двух сторон. Прожектора заливают сквер перед отелем мертвенным светом. Рядом лежит Гретхен — голова расплющена, раздавлена здоровенным бетонным обломком. Кеннеди понимает, чьи мозги увидели на нем, приняв за труп. Желудок рвется наружу. Кеннеди ему не препятствует.

Кеннеди, госпиталь св. Тересы

7 августа 2002 года, около 18:00 (часов нет)

«К черту, никаких больше уколов!» — подумал Кеннеди, увидев входящую сестру милосердия — наряд ее представлял из себя несколько эклектичное сочетание монашеского одеяния и медицинской униформы.

У Кеннеди имелось сильное подозрение, что именно здешние инъекции привели его мышцы в наблюдаемое состояние: руки и ноги реагировали на любое движение тупой ноющей болью — и это не считая истерзанного иглами седалища. Остальные последствия контузии средней степени более-менее рассосались за те шестнадцать часов, что он провел на больничной койке. Но, похоже, имелся негласный приказ об изоляции всех пострадавших от повторной бомбардировки Гамильтонвилля — эскулапы уверяли, что ни о какой выписке не может идти и речи.

Оставалась слабая надежда, что направленное Элис послание нашло адресата. Но нельзя было исключить и вариант, что тайком пронесенные Кеннеди в палату сто долларов просто пополнили бюджет вызвавшейся помочь санитарки — а текстовое сообщение на мобильник Элис так и не ушло. Либо она находится где-то поблизости — и не в состоянии его принять. Здесь, в госпитале (и, похоже, во всем Гамильтонвилле) мобильная связь до сих пор не действовала, режим секретности соблюдался неукоснительно.

…Сестра — молоденькая, застенчивая — не предприняла попыток достать спрятанный за спиной шприц, и Кеннеди слегка расслабился. Сказала:

— К вам супруга, мистер Джонсон. Я понимаю, как вам сейчас хочется увидеться — и, чуть позже, не захочется с ней расставаться, особенно в ее положении… — Тут сестра-монахиня зарумянилась — весьма, по мнению Кеннеди, мило и обаятельно. Затем она продолжила: — Но я очень прошу — двадцать минут, не больше. У меня и без того могут быть неприятности.

Кеннеди ничего не понял насчет «ее положения», но заверил, что двадцати минут для общения с женой ему вполне хватит. Он и в самом деле рассчитывал управиться. Однако насчет будущего отсутствия неприятностей никаких гарантий дать не мог.

Сестра вышла. Через пару минут в палате появилась миссис Джонсон. Вернее, сначала появился ее огромный живот, свидетельствующий о последнем месяце беременности. Затем вошла сама миссис — и оказалась ни кем иным, как агентом ФБР Элизабет Рейчел Блэкмор.