Читаем без скачивания «ВЗГЛЯД» - БИТЛЫ ПЕРЕСТРОЙКИ. ОНИ ИГРАЛИ НА КРЕМЛЁВСКИХ НЕРВАХ - Евгений Додолев

Но ведь было не так вначале. Совсем не так. Делалось всё на коленке, непрофессионально, но с душой. И люди это чувствовали! Как-то во время «кинотаврических» застолий я поинтересовался у Андрея Державина, как, мол, эти «Руки вверх» с тремя аккордами и примитивными текстами собирают такую аудиторию. Он ответил: «Они искренние!» Что и есть залог успеха.

В «молодёжке» почти все геройствовали от души. Возможно, кто-то уже тогда чувствовал, что успех можно будет конвертировать в деньги и статус, но кто-то был поглупей, как я, который ощущал себя этаким революционером.

Помню, как мы с Сашей Любимовым везли из Питера в Москву запись интервью Нины Андреевой и Александра Невзорова. Нина Андреева была политической оппозицией, а материал был по тем временам очень стрёмным. И мы долго придумывали в аэропорту, как спрятать бетакамовские кассеты под куртки так, чтобы питерские чекисты, которые нас пасли, не нашли их при обыске и не отобрали. Кстати, режиссёром в том вояже был не кто иной, как Костя Эрнст. Летом 2011 года в интервью «Афише» Константин Львович напомнил, что мы с ним в той разгильдяйской командировке выдавали себя за русских журналистов лондонской ВВС: принципиальная большевичка Нина Александровна не согласилась бы беседовать с «врагами» из «молодёжки» Гостелерадио СССР, а нас, псевдобританцев, она накормила отменными лакомствами своего приготовления. А Любимов ждал нас в одиночестве, неспешно опустошая мини-бар номера «Октябрьской».

Из той же поездки мы привезли хулиганское интервью с ведущим «600 секунд». Вся страна уже слышала, что есть на областном ленинградском ТВ такой боец Невзоров, но узрели Александр Глебыча только в нашем ударном выпуске.

Сейчас всё это вспоминать смешно. И стыдно. У меня пунцовеют щёки: чувствую себя таким лохом и наивным придурком! Ведь я искренне считал, что совершаю подвиг. Как там у Гребенщикова: «У нас нет надежды, но этот путь – наш».

Но, несмотря ни на что, я ностальгирую по тем временам, по тому адреналину. Никакие расширители сознания не были нужны – казалось, что оно и так раздвинуто до широты горизонта…

Многим из «взглядовцев» я очень признателен. Например, тому же Саше Любимову я обязан тем, что он пригласил меня во «Взгляд» на соведение в тяжёлый для меня момент, когда после решения специально созданного при Союзе журналистов Совета по этике мне был объявлен запрет на профессию. Озвученный не где-нибудь, а в державной программе «Время». Меня сразу перестали печатать, я исчез из эфиров. И начальство однозначно давало понять Саше, что приглашать меня – не очень хорошая идея. Но он поставил ультиматум: или я работаю с Додолевым, или не работаю вообще. Это редкий поступок, тем более по тем суровым временам… Я вообще ценю людей, которые из профессиональной репортёрской солидарности могли поставить на карту свою карьеру.

Например, когда редактору «МК» Павлу Гусеву после одной моей публикации в середине 80-х сказали, что журналиста с фамилией Додолев не должно быть в его газете, он отважно забил на это распоряжение. После разборок в горкоме комсомола мы возвращались вместе в редакцию, я был уверен, что моя история с «МК» закончилась, и спросил Пал Николаича, когда мне, мол, забирать свою трудовую книжку. Он ответил: «Ничего страшного. Будешь публиковаться под псевдонимом».

Гусев тогда отчаянно рисковал. Если бы стало известно, что он не выполнил постановление МГК ВЛКСМ, у него были бы крупные неприятности. Он вполне мог пост главреда потерять. Но у него были понятия… ну или инстинкт собственника: мои журналисты – это мои крепостные, пороть их могу только я.

Именно Гусев фактически определил мой журналистский путь. Если бы не он, я, возможно, стал бы заниматься чем-то другим. Может, более приятным и прибыльным, но это был бы уже не мой путь…

Серая зависть

К вопросу об утраченной искренности. Первую премию имени Листьева в 2010 году получил Леонид Парфёнов. Говорят, зависть бывает двух форматов: белая & чёрная. Завидую ли я Парфёнову? Хотел бы я получить премию имени Листьева (статуэтку + миллион) и при этом ритмично объяснить вручившим, что все они = ничтожества, обслуживающие кровавый режим? И да, и нет. Миллион хотел бы, угу, вот не Перельман я ни разу. Но вот сомневаюсь, что отважился бы на этот подвиг. Подвиг зачитывания обличительного текста перед аудиторией, всё прекрасно понимающей.

За двадцать лет до скандального вручения, в декабре 1990-го, тогдашний глава Гостелерадио СССР запретил легендарную программу «Взгляд». Пристрелил ещё тёплую. И это лучшее, что советский медиаменеджер Леонид Кравченко сделал для медиаиндустрии. Умирать нужно в срок, без пластических операций, очистительных клизм и аппаратов искусственного дыхания.

После расстрела Джона Леннона на вопрос «Что нужно для воссоединения квартета The Beatles?» отвечали:

-Три пули. Всего три пули, детка.

Когда ушёл из жизни Джордж Харрисон, ответ, естественно, модифицировали: «Две пули».

Что нужно – в контексте расстрела Влада Листьева – для возобновления проекта «Взгляд»? Веерная очередь из Калашникова, которая уложила бы добрую половину присутствовавших на церемонии парфёнизации нашего ТВ. Я спросил экс-коллегу, сидевшего в том зале:

– А правда ли, что Парфёнов опоздал на мероприятие?

И ТВ-мэтр в ответ ухмыльнулся:

– Ну как тебе сказать… По-моему, ооочень вовремя. Как всегда, вовремя.

А ведь я помню «взглядовские» баталии: все были такиииими романтиками. А стали тааакими циниками. Пройдя огонь и воду, испытание медными трубами не выдержали. Гласность заменили на огласку, и все дела.

Но завидую ли я? Риторический вопрос. Всё дело в проекции. Завистливому кажется, что все остальные завидуют успеху. Просто последний трактуется по-разному.

Зато когда академика телеакадемии Л. Г. Парфёнова на полном серьёзе сравнивают с диссидентом-академиком А. Д. Сахаровым, я завидую тем, кто в интернетах не блуждает и подобные экзерсисы не наблюдает. Это как в пассаже профессора Преображенского – «советские газеты натощак читать». Когда реформировали (а, ну да, забыл – положено писать «громили» или «разгоняли») киселёвское НТВ в 2001 году, коллеги Парфёнова всерьёз сравнивали себя с моряками утонувшей за год до этого подлодки «Курск».

Они реально сходят там с ума, «потому что им нечего больше хотеть» (БГ): Останкинская башня радиоактивит их ядовитыми излучениями. Тот факт, что фуагра придётся заменить куриным паштетом и с французских вин перейти на чилийские, равнозначен мучительной гибели в торпедированной субмарине.

Тогда все, кто мог, обменялись мнениями по поводу выступления Леонида Парфёнова. Амплитуда мнений впечатляющая: согласно одним, Парфёнов = совесть нации, другие же считают его опытным интриганом, который на волне медведевских чаяний антизастоя надеется уловить толстую рыбку в мутной воде – то есть получить какой-нибудь канал или руководящую должность; ведь унизительно в его неюном возрасте быть рядовым ведущим одного из многочисленных телешоу (далеко не самого рейтингового к тому же), после того как он уже вполне заслуженно прослыл телегением, порулил в качестве генпродюсера каналом НТВ и поредактировал в качестве главреда еженедельник «Русский Newsweek».

Все существующие объяснения его обличительной речи, произнесённой в адрес коллег, пересекаются лишь по одному параметру – в его демарше ищут смысл. Кто-то считает, что Парфёнов не мог скрывать от коллег свои чувства по отношению к унизительной роли, которая отведена честной журналистике в нашем несовершенном государстве, не мог мириться с цензурой, постоянным давлением и гнетущей несвободой. Смысл выступления, таким образом, заключался в расстановке точек над всякими «i».

Другие предположили, что коли речь телезвезды была сбивчива, а текст зачитан по бумажке, что никак не коррелирует с криком души (и, право, трудно смоделировать эмоциональный всплеск, заранее отмеренный/отрезанный), значит, смысл произошедшего заключался в том, что Леониду кто-то сделал предложение, от которого нельзя отказаться. А внутренние метания его чуткой души сказались на манере поведения.

Обе версии герою в целом льстят. Ибо он предстаёт перед публикой либо отважным идеалистом, рискующим карьерой ради справедливости, либо опытным подковёрным игроком, с мятущейся порой душой (ведь если бы он был полным негодяем и сознательно подставлял коллег под неприятности, то руки не дрожали бы).

Но никто из высказавшихся не предположил, что акция Парфёнова абсолютно бессмысленна. Что у телеведущего просто съехала крыша и он не подумал вовсе о том, какие могут быть последствия. А ведь именно эта мысль читалась на лицах присутствовавших. Виделись в глазах топ-телевизионщиков и сочувствие, и лёгкая растерянность. Досада и понимание, что демарш придётся расхлёбывать, что называется, «всем миром».