Читаем без скачивания О нас троих - Андреа Де Карло

Одна из девушек прыгнула в воду с претензией на красивый прыжок, мужчины сняли бермуды и остались в плавках, высоко вырезанных по бедрам и с низкой талией (причем плавки казались им малы), и вторая девушка принялась обмазывать мужчин кремом для загара. Они стояли на палубе своего плавучего утюга с таким видом, словно им принадлежала вся бухта, и смеялись, терли себя по животам, выступавшим над резинкой плавок; их часы, браслеты, золотые цепи переливались в лучах палящего солнца. Одна наша соседка, пчеловод, стала напевать «Вот это свиньи» на мотив «Гуантанамера»;[30] через несколько минут вместе с ней пел весь пляж — горстка голых, разъяренных людей.

Итальянцы на катере этого не поняли, или, может, все поняли, но им понравилось, потому что они были позеры и слегка провокаторы, так что они продолжали свою пантомиму: ласкались, щекотались, почесывались, обменивались поцелуйчиками, делали смехотворную зарядку, слушали свою громкую музыку, прыгали в воду ногами вперед и прыгали головой вперед, хохотали, кричали, брызгались, вытирались полотенцем, меняли купальные костюмы, взирали на горизонт с видом покорителей больших морей и океанов. Потом они с огромным трудом спустили на воду надувную лодку, одна парочка неумело слезла в лодку и поплыла к берегу, а мы, не переставая петь, передразнивали их и корчили рожи.

Один парень крикнул «Вы загрязнили воду!», за ним — девушка — «Вонючки!», и еще кто-то — «Убирайтесь на Ибицу!» Те уставились на нас, будто только сейчас заметили, какие же у них враждебные зрители, и не могли поверить своим глазам, но тут же отгородились солнцезащитными очками и бесконечными ужимками высокоразвитых обезьян. Мужчина никак не мог вытащить надувную лодку на берег, несмотря на все свои неумелые попытки; потеряв пару раз равновесие, он разозлился на девушку, что та ему не помогает: они раздраженно препирались, махали руками, прыгали туда-сюда, нос лодки все покачивался на волнах прибоя. Нас разделяло метров десять; до ужаса характерные физиономии и жесты вызывали у меня такое сильное чувство отторжения, что хотелось сейчас же броситься в посольство любой другой страны и сменить гражданство.

Мужчина сделал еще парочку неудачных попыток вытащить лодку на берег; он казался уже не таким пуленепробиваемым, как на палубе плавучего утюга, но все же приложил руку козырьком к бровям и стал изучать берег, а в итоге крикнул, обращаясь вроде бы ко мне: «Тут хоть какой-нибудь ресторан или бар имеется?»

Я хотел ответить ему как можно язвительнее, и вдруг узнал его голос и лицо: эти солнечные очки, животик, самодовольный лепет, часы-хронограф и золотые цепочки принадлежали Сеттимио Арки.

В ту же минуту и он узнал меня — голого, дочерна загорелого, с бородой и обросшего, как Робинзон Крузо, — и закричал: «Ливио! Мать твою!». Он протянул мне руку, вынудив встать, и бросился обниматься под ошалевшими взглядами местного населения пляжа, не понимавшего, что у нас общего:

— Кто же знал, что я найду тебя сразу же! Ну ты даешь!

Я так обалдел, что стоял столбом рядом с Флор и остальными, на самом солнцепеке; и все же в глубине души я радовался встрече и ничего не мог с этим поделать.

— Ни фига себе, я думал, мне искать тебя и искать! Прочешу, думал, остров пядь за пядью, как сыщик хренов! Твои мама и бабушка вообще не знали, где ты, сказали только, куда писать до востребования, и все! — сказал Сеттимио.

— Ты ис-кал меня? — по-итальянски мне теперь говорить было трудно.

— А то! — сказал Сеттимио и закрутил головой, разглядывая голых, диких девушек на пляже. — Мать твою, мы с тобой как Стэнли и Ливингстон![31]

Флор так озадаченно на нас смотрела, что мне пришлось представить ей Сеттимио. Тот сказал мне «Ух ты, mucho gusto!»[32] и пожал ей руку с похотливой настойчивостью, отчего Флор напряглась еще сильнее; в ответ он представил стоявшую за его спиной блондинку в светоотталкивающих купальных трусиках, натянутых до не-могу-больше, чтобы коротковатые ноги казались стройнее и длиннее.

Мне хотелось: объяснить все Флор и моим друзьям, бросавшим на нас вопросительно-ироничные взгляды; избавиться от Сеттимио, сделав вид, что он обознался; расспросить его о Мизии и Марко. Я стоял перед ним и не мог ни на что решиться; закрывался рукой и тут же отводил ее, словно вовсе не смущался своей наготы; улыбался и хмурился.

Поэтому когда Сеттимио сказал: «Давай на катере поговорим, там удобнее», я тут же согласился, лишь бы выйти из тупика. Флор и слышать не захотела о том, чтобы составить нам компанию: «Ты лучше сам». Я обмотал вокруг талии ее парео и двинулся к лодке вслед за Сеттимио и его крашеной блондинкой — самой что ни есть строгой походкой, словно шел решать принципиальные вопросы или обсуждать сроки перемирия, подписывать договор о том, что ноги их больше не будет в нашей бухте.

Друг Сеттимио по имени Альдо Спарато тоже оказался из породы хищников, только явно настырнее и целеустремленнее, лицо у него было совершенно равнодушное. Он протянул мне вялую руку, то же самое сделала вторая девушка по имени Джузи, потом они ушли на нос своего плавающего утюга, разлеглись на полотенцах и стали мазаться солнцезащитным кремом, да чмокаться и миловаться, словно две избалованные и донельзя самовлюбленные макаки.

Я то поглядывал в сторону пляжа, пытаясь понять, очень ли злится Флор и не думают ли наши друзья обо мне плохо, то — на приборную панель кокпита,[33] и меня разбирал хохот. Музыка — как в супермаркете, повсюду — полотенца с якорями и дельфинами, аудиокассеты, фотоаппараты, видеомагнитофоны, ласты, маски для подводного плавания и бейсболки. Сеттимио держался уверенно: исчезло ощущение, что он все время судорожно осматривается, отлавливая непрерывные сигналы грозящих изменений или опасности. Теперь, получив надежный доступ к интересовавшей его сфере и найдя самый эффективный и дешевый способ внедриться в нее, он мог позволить себе не нервничать так сильно, как раньше, стал толще и даже говорил не таким писклявым голосом.

— Приготовишь нам два мартини, Стелла? — сказал он своей коротконогой крашеной блондинке.

Та скорчила гримаску, которую, должно быть, считала сексуальной или забавной, и спустилась вниз, краем глаза оценивая, насколько я ей восхищен.

Сеттимио откинулся на подушки из белого кожзаменителя и закурил.

— Что скажешь, Ливио? — произнес он, словно ждал, что я каким-то образом да поздравлю его с достигнутым положением.

Я чувствовал, что за мной пристально наблюдают с берега, наблюдают с подозрением; от запаха горючего и солнцезащитного крема щипало в горле.

— О чем ты хотел поговорить? — спросил я.

— А ты как думаешь? — сказал он.

— Слушай, я уже несколько лет, как потерял Марко из виду, — тут же выпалил я. — Написал ему как-то, а он так и не ответил. Не знаю даже, где он сейчас.

— Зато я знаю, — сказал Сеттимио. — В Лондоне он, вот где.

— И что? Я-то тут при чем?

Крашеная блондинка принесла нам два бокала мартини, положив туда по оливке без косточки: жестом телеведущей подала мне один бокал, чмокнула Сеттимио в лоб, подавая ему второй, и пошла к своим друзьям на нос плавающего утюга.

Сеттимио отхлебнул из бокала жадными губами — зрелище не из приятных.

— Сам знаешь, только ты и умеешь говорить с Марко.

— Уже нет, — ответил я, раскаиваясь, что согласился подняться на борт этого плавающего утюга, и огорчаясь, что мне все же интересно, к чему он клонит.

— Послушай, Ливио, — сказал Сеттимио. — Ты давно засел на этом чертовом острове?

— Не знаю, — ответил я. — Я не считаю дни по календарю. И часов у меня нет.

Сеттимио быстро взглянул на свои золотые часы: сплошные кнопки, индикаторы, мини-циферблаты.

— Хорошо, но газеты ты читаешь? — спросил он.

— Нет. — Я смотрел, как эти трое на носу плавучего утюга тискаются и смеются.

— Но ты хоть временами живешь нормальной жизнью, а? — сказал Сеттимио, мгновенно вернувшимся к нему писклявым голоском. — Где есть кино, телевизор и все такое?

— Редко, — сказал я. — В Милан я езжу только на Рождество, навестить маму и бабушку, но сразу же сбегаю назад.

Сеттимио снял солнцезащитные очки и автоматически проглотил свой мартини.

— Ладно, но ты хотя бы слышал о третьем фильме Марко?

— Нет, — сказал я, а сам поразился, что Марко успел снять третий фильм, а я об этом ничего не знаю: вся моя любознательность, энергия, мысли словно куда-то делись в замкнутом пространстве острова.

— И что за фильм? — спросил я.

— Фильм имел успех, — сказал Сеттимио. — Еще больший, чем второй фильм, который тоже имел успех. Шикарные кассовые сборы во Франции и в Италии, полмира его уже закупило. Еще бы — такой фильм пойди найди.