Читаем без скачивания Музей обстоятельств (сборник) - Сергей Носов

Старик, рассказчик. Внук Константина Петровича Коломейцева. Сейчас ему за 60

Костя Коломейцев, в будущем Константин Петрович. Но пока – юн

Зинаида Васильевна, учительница. Всегда молодая.

Старик (например, в кресле-качалке или, наоборот, подвижен… – откашливаясь.) Стодвадцатилетие моего дедушки прошло незамеченным. Собрались внуки и правнуки, помянули Константина Петровича за общим столом, вот и все, пожалуй, что было. Как время быстро летит! Мои виски тронуты сединою, а кажется, давно ли сидел у него на коленях… вчера!.. вчера, а не где-то там в две тысячи пятьдесят каком-то году… слушал рассказы о детских подвигах деда и не верил, не верил ему, не мог допустить, видя морщины, что дедушка мой тоже был когда-то ребенком!..

Костя Коломейцев (появляясь из ниоткуда.) Эту двойку можно стереть… Нет… лучше вырвать страницу. Вот так.

Старик. Детские годы Константина Петровича Коломейцева пришлись на конец второго тысячелетия. Допустимо сказать: он родился до Нашей Эры. Но как личность, как государственный муж мой дедушка принадлежит, бесспорно, новейшему времени.

Костя Коломейцев. Ну а эту двоечку… эту двоечку мы исправим на четверочку… Надо только подтереть кончик…

Старик. Несправедливая система оценок человеческих знаний доставляла дедушке большие страдания. Но, непокорный обстоятельствам, он уже тогда разрабатывал методы борьбы с этой системой. К счастью, ему везло на учителей. Не потому что они ставили ему пятерки (такого никогда не было), а потому что были просто терпимыми, если не забывать о силе тогдашних условностей…

Учительница (и она появилась.) Что же мы с тобой, Коломейцев, делать будем? Ты бы подсказал, что делать с тобой, Коломейцев.

Старик. Зинаида Васильевна, первая учительница моего дедушки.

Учительница. Скажи-ка, сколько будет семью семь?

Старик. Она приходила на урок с длинной указкой, носила вязаный свитер и чуть-чуть сутулилась. Это была незамужняя женщина, беззлобная и чадолюбивая, правда, иногда вспыльчивая, но с добрым и открытым сердцем… И по-своему справедливая. Ученики любили Зинаиду Васильевну, хотя немного побаивались.

Учительница. Ну так что же, Коломейцев? Я жду.

Костя Коломейцев. Семью семь?

Учительница. Семью семь.

Костя Коломейцев. Семью семь… семью семь…

Старик. Справедливости ради заметим, что Зинаида Васильевна, как и все учителя конца второго тысячелетия, разделяла во многом ошибочные убеждения своего времени. Она, например, наивно считала (сегодня это покажется странным)… наивно считала, что семью семь – сорок девять…

Костя Коломейцев. Семью семь… семью семь… Семьдесят семь!

Учительница. Когда я возвращаюсь домой, мне кажется, на мне пахали весь день. Сядь, Коломейцев, сделай, пожалуйста, так, чтобы я тебя больше не видела.

Старик. Невероятно, но в то время, действительно, господствовало убеждение, что семью семь – сорок девять! Это был один из предрассудков эпохи. Не самый серьезный. Простительный. Поэтому не будем упрекать Зинаиду Васильевну. В конце концов, она честно учила тому, во что сама верила. А в сорок девять верило большинство, едва ли не все… Но что поделаешь, таков был уровень тогдашних знаний.

Учительница. Коломейцев! Ты, наконец, выучил таблицу умножения?

Костя Коломейцев. Я?

Учительница. Ты, Коломейцев.

Костя Коломейцев. Да, Зинаида Васильевна… А что?

Учительница. Ну тогда… сколько же будет… семью семь, Коломейцев?

Старик. Мой дедушка знал. Он знал, сколько будет семью семь… Но как это объяснить Зинаиде Васильевне, поймет ли она, поверит ли?

Учительница. Я жду.

Костя Коломейцев. Семью семь?

Старик. Семьдесят семь, сказал бы сейчас любой первоклассник.

Костя Коломейцев. Семьдесят семь.

Старик. Сказал мой дедушка.

Учительница. Два. Два. Нет – кол!

Старик. Упорство – вот основная черта характера Константина Петровича Коломейцева. Скажем сильнее: упрямство. Упрямство – благодаря ему дедушка добился так много в жизни, именно упрямству благодаря снискал Константин Петрович любовь и доверие своих современников.

Учительница. Коломейцев, я надеюсь, ты, наконец, выучил таблицу умножения? Сколько будет семь умножить на семь? Только подумай, не торопись с ответом.

Костя Коломейцев. Семьдесят семь, Зинаида Васильевна.

Старик. В конце концов мой дедушка перестал отвечать. Он словно воды в рот набрал. Его оставили. Моего дедушку оставили на второй год, но не сломили. Никогда, никогда Константин Коломейцев не предавал открывшуюся ему истину. Свое понимание таблицы умножения он пронес через годы как тайное знание. Насмешки, язвительность, порой вражда сопровождали дедушку на жизненном пути. Но в 2048 году положение резко меняется. Именно в тот год мой дедушка (действительно, дедушка – ибо я, внук, уже был на свете…), именно в тот год дедушка возглавил небольшое объединение единомышленников, известное теперь как Движение Бывших Двоечников. В кругу соратников не было необходимости скрывать свои взгляды.

Костя Коломейцев. Семью семь – семьдесят семь! Восемью восемь – восемьдесят восемь! Девятью девять – девяносто девять!

Старик. Эти люди не забывали идеалов юности. Их движение стремительно крепло, росло.

Костя Коломейцев. Пятью пять – пятьдесят пять!

Старик. Иногда, собираясь вместе, бывшие двоечники вспоминали, сколько сил потратили зря на усвоение ложных представлений.

Костя Коломейцев. От перестановки мест слагаемых… от перестановки слагаемых мест… сумма мест не меняется… от перестановки слагаемых мест… ничего не меняется!.

Старик. О, им было что вспомнить!

Костя Коломейцев (с отвращением). Жи-ши пиши через и… Ча-ща пиши через а… Безударные гласные в корне проверяются ударением.

Старик. Страшно подумать, сколько усвоено зря. А ведь могло быть еще больше!.. И все это училось!.. Нет, определенно нет, хулителям сегодняшней действительности надо почаще вспоминать день вчерашний…

Учительница. Коломейцев, а где твердый знак?

Старик. «Как слышится, так и пишется». Конечно, это замечательное правило, сегодня принятое всеми, изобрел не мой дедушка, но именно в годы его правления оно сделалось универсальным.

Учительница. Коломейцев, задумайся над своим будущим.

Старик. Да, да. В 2049 году (мне тогда исполнилось шесть лет) мой дедушка неожиданно для многих стал президентом. Выдвинутый кандидатом от Движения Бывших Двоечников, он с блеском провел предвыборную кампанию и легко победил своих именитых, но малоинтересных соперников. Иначе быть не могло, ведь двоечников, тем более бывших, оказалось немыслимо много, они с радостью поддержали дедушку – все как один! Самое яркое воспоминание моего счастливого детства: дача, веранда, Константин Петрович Коломейцев принимает поздравления бывших отличников.

Учительница. Ну а ты, Хоботов? Ты же хуже Коломейцева учишься!.. Ой, Хоботов, смотри… ой, доиграешься.

Старик. Дядя Сережа Хоботов к нам часто приезжал на дачу. Он был очень высокого роста и, когда входил в дверь, всегда наклонял голову. А если забывал наклонить, стукался лбом. С дядей Сережей дедушка учился в одной школе. Тот был старше дедушки на два года и тоже был двоечником. На второй год Хоботов оставался трижды, тогда как дедушка всего только раз. Поэтому уже в пятом классе оба двоечника оказались за одной партой и стали друзьями не-разлей-вода. Когда дедушка сделался президентом, он тут же назначил премьер-министром дядю Сережу. Тогда это назначение понравилось не всем.

Костя Коломейцев. Цыц!

Старик. Дедушка не любил возражений.

Костя Коломейцев. Цыц! Цыпленок! Цып-цып! На цыпочках!

Старик. Эту букву он упразднил первой.

Костя Коломейцев. Ы.

Старик. Потом отменил и-краткое и твердый знак.

Учительница. Между прочим, интеллигенция пишется с двумя «эль».

Старик. Раньше писалось. А теперь с одним. Реформу языка завершил министр культуры Мостильщиков, тоже из двоечников… Еще в школьные годы дедушка сделал несколько географических открытий.

Учительница. Нет-нет, Коломейцев, никому не говори об этом! Слышишь? Пожалуйста.

Старик. К сожалению, нигде не зафиксированные, они быстро забылись. Пришлось открывать заново – уже будучи президентом.

Учительница. Вот и историю ты прогулял.

Старик. Так тогда выражались. На самом деле, дедушку посетила догадка о переоценке значения предмета истории в школьной программе. Позднее, когда дедушка учредил Институт переоценки истории, эти юношеские догадки нашли развитие в стройной теории, разрабатываемой идеологами из бывших двоечников. Согласно новой концепции, что было, того нет, но есть то, что я способен подумать об этом.