Читаем без скачивания ОЧЕНЬ Петербургские сказки - Андрей Зинчук

И только тут Лизка и Аглая хором грянули: "Петровна!!!" И пока та любовалась произведенным эффектом, Аглая буркнула тихонько и счастливо, ткнув Лизку в бок:

– Ну, сейчас начнется… разбор полетов!

– Чего уставились? Сказочные мы, или что? – спросила удовлетворенная эффектом Петровна.

– Ну… – протянули нестройно Лизка с Аглаей.

– Вот вам и "ну". Так какое же число нам завтра предстоит с утра?

Лизка задумалась, закатила свои красивые с болотной зеленью глаза:

– Число-то какое? Хм… – Она задумалась еще глубже. – Пожалуй, это вопрос философский!…

И тогда Петровна начала негромко наговаривать, будто различая какие-то отдельные слова между чешуйками волн или вылущивая их из свиста ветра в прибрежных камышах, словно "морзянку" из эфира:

– В начале не было ничего: ни неба, ни земли, ни тьмы, ни света, ни даже самого времени, про которое позже написали: "В начале…". В дни первые творения – числом три – все устроилось. В четвертый же было постановлено так: да будут светила на тверди небесной для освещения Земли и для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов; и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на Землю. И стало так. И были созданы два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды; и были поставлены они на тверди небесной, чтобы светить на Землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы. И было решено, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четверг. Но наш род был прежде того! Потому как если бы нас, нЕтварей, не было, то как узнали бы о том, что стало, когда всему пришло время быть? Не стоит о том забывать! Все. Пошла в корпус. Досыпать. И чтобы до следующего четверга меня больше не будили! Слышите? – выпалив это последнее, Петровна вновь полюбовалась произведенным эффектом, подхватила парашют через руку, как шлейф, и королевой ушла в барак.

Аглая первая пришла в себя, похлопала рыжими ресницами:

– Вправду, Лизка: не будь сказок – не завелось бы на свете жизни. Самого бы света, возможно, не было. Сидели бы мы сейчас в темном пустом зале… Да что я говорю? И зала бы, наверное, не нашлось. И Дома бы культуры. Ничего! И болтались бы мы вечно в безвоздушном пространстве… – Она театрально схватилась руками за горло, будто ее что-то душило, выпучила глаза и притворно захрипела: -…где-нибудь между звезд.

– Которых бы тоже не было! – заключила в тон ей Лизка.

Отдышавшись, Аглая сказала:

– Значит, все-таки скауты. Ха!… Ну, теперь-то точно конец нашей малине. А заодно и мухоморам полный финал! – И как-то судорожно вздохнула: – И пусть! И пусть! То-то утром возле умывалки я приметила досточку через грязь. Лежит себе на двух камушках… Не шатается! Я еще подумала – кто ж ее тут приладил?… Для кого?…

– Это я положила, – помолчав, призналась Лизка. – Для вас с Петровной. Значит, теперь и для них. Петровна им сказки сказывать будет. Про "чотьверг" и не только. А ты, Аглайка, всему лагерю по вечерам кино крутить… – И вдруг спохватилась: – Не она ли телевизору видимость выковыряла? Да, кстати, и стрелу нам подбросила?…

Ответа на этот вопрос не было. Аглая кивнула на кусты: "Вон они пожаловали!"

И в самом деле, в этот момент начали мелькать пятнышки ручных фонариков по темным, утренним, еще не просохшим от росы кустам. Отчего ближайший из них к крыльцу (рядом со скамейкой, на которой пионерчики обычно признавались друг другу в любви) ответно вспыхнул. И сразу же откуда-то с залива донеслось мокрое, негромкое, гриппозное, приближающееся: "Буль-буль-буль" да "буль-буль-буль!"

От неожиданности Аглая взвизгнула:

– Это восьминос! Восьминос! – Она брезгливо и нервно, как прежде, передернула плечами: – Лизка, переведи морзянку.

– Да что тут переводить? Ну, жрать захотел. Причапал на свет.

– Я же говорила! Говорила! – взвизгнула Аглая. – Он уже давно по всему лагерю ползает! – И, не зная, что придумать, добавила вдруг совсем несправедливое: – От него насморк!…

– Вовсе не насморк, а обыкновенный неопасный фольклорный грипп! – рассмеялась Лизка в ответ. – Полежишь чуток в лизарете!…

К этому времени в небе над лагерем уже начало погромыхивать. Над заливом завели хоровод большие тяжелые тучи. Все чаще принималось шуметь в камышах – похоже, собирался нешуточный дождь.

– Значит, говоришь, вновь приставят нас к своим борщам? Столы положат протирать? Нас, сущих свидетелей, – на кухню?!

После этих слов Аглаи Лизка вдруг взвизгнула противной пароходной сиреной: "Петровна где?!" И они с Аглаей, не сговариваясь, нырнули в барак и вскоре появились оттуда с Петровной. Как прежде, подхватили ее, сонную, под руки… (При этом, конечно, услышали сакраментальное: "Снова разбудили, неладные!")

– Пора! Пора! – не своим голосом, а голосом густым, волшебным, прогудела Аглая.

– Куда теперь? На поезд? Автобус? А может быть, просто пешком? – с ехидством поинтересовалась Петровна, посмотрев на сестер ставшим вдруг каким-то глубоким и просветленным взглядом.

– Как ты и хотела – мимо фортов на южный берег, – предложила Аглая.

– К наивным деревенским детям! В их ясные сны! – звонко, на одной ноте прокричала Лизка.

Под занавес затеявшегося дождя они и исчезли, чудом вырвавшись на волю из страшной сказки, начавшейся давным-давно, в далеком 1917 году, уже безо всякого усилия вновь поднявшись в воздух и отлетая вдаль, в живое золото горизонта, где все еще блистало солнце, чтобы мелькнуть над лагерем трехголовой нездешней тенью. На минуту показалось, что они так и уйдут по огромной дуге мимо фортов "на южный берег к наивным деревенским детям, в их ясные сны", как вдруг, будто наткнувшись на невидимую стену, все три вертикально взмыли вверх и на мгновение зависли в высшей точке своего полета, после чего начали расходиться в стороны: каждая по спадающей огромной дуге, исполняя таким образом фигуру высшего пилотажа, известную под названием "тюльпан", и входя в боевой разворот… И, набрав скорость, разлетелись в разные стороны, чтобы сходу ворваться в сказки нового времени – про таинственного "атомного" восьминоса, устроившего им из-под воды прощальный фейерверк, скаутов, огласивших окрестности песней на мотив "Взвейтесь кострами!…", про взлетевший на флагштоке и расцветший под мокрым ветром новый, синий, спортивный, почти свободный "восьминосый" флажок, заброшенные форты и ходящие мимо них по заливу огромные многоэтажные дома, которые многие совершенно справедливо называют кораблями. И про удивительный город Кронштадт…

В результате их решительных действий "злые дикторы", в изобилии рассеявшиеся по всему миру, вдруг на секунду осеклись и смолкли ("заткнулись", по местному выражению), в эфир прорвались пока еще не очень громкие и малочисленные "человеческие" голоса, после чего, как гигантский занавес, на лагерь с шумом обрушился дождь, смывая последние следы всего прежнего, суетного, наивного и оттого исчезнувшего навек. Начиналась новая эпоха.