Читаем без скачивания Эксгумация юности - Рут Ренделл

Норман всегда хвалился, что родился прямо на кухонном столе, сравнивая себя с герцогом Эдинбургским, который тоже родился на столе, правда, на Корфу, а не в Лоутоне. Майкл позвонил Льюису. Тот, естественно, не проявил особенного интереса. Он уже почти не помнил Нормана Бэчелора. Майкл перезвонил Морин и на этот раз, вопреки первоначальному замыслу, спросил, не сможет ли она вместе с ним проведать Клару Мосс.

После обеда — естественно, она пригласила его на обед — они вместе отправились на Форест-роуд. Морин была не в настроении. Сейчас такое время, сказала она, когда все потихоньку начали покидать этот мир. Сначала ее Джордж, теперь Норман… Стэнли тоже испытывал боли, которые вполне могли бы быть предвестниками сердечного приступа…

— Ну да, мы уже состарились, — с грустью проговорил Майкл. — Еще недавно мы думали, что будем жить вечно благодаря современной медицине. Стэнли, вероятно, еще протянет десяток лет. Очень надеюсь на это.

Наступила зима, и деревья лишились листвы. Было холодно и уныло, но пока обходилось без дождей и снега. Дубы сохранили свои листья дольше других деревьев, они стали коричневыми, совершенно высохли и шелестели на ветру. Морин заметила, что здесь, когда листья меняют свой цвет, то — за редкими исключениями — на желтый, а не огненно-красный или рыжий, как, например, в Америке или Канаде. Там растет много кленов. Несколько лет назад им с Джорджем удалось там побывать — как раз в осеннюю пору, когда только-только начинает опадать листва. Воспоминания заставили ее замолчать, и до самой двери Клары Мосс больше не было произнесено ни слова. Им открыла Саманта. На ней было молодежное джинсовое платье и полосатая футболка, которую часто можно увидеть под мундирами военных. Волосы Саманта перекрасила, на время превратившись в блондинку.

— Она недавно прилегла. Вообще в последнее время она много спит.

— Может быть, нам приехать как-нибудь в другой раз?

Майкл, судя по голосу Морин, подумал, что в глубине души та надеялась уехать, так и не увидевшись с Кларой.

— Нет, что вы! Оставайтесь, — засуетилась Саманта. — Она сказала, чтобы я обязательно разбудила ее. Она бы очень огорчилась, если бы не повидалась с вами. Она ведь так скучает.

Это было верно. Клара проснулась и с помощью Саманты с трудом уселась на кровати. С некоторым колебанием Майкл поцеловал ее в щеку.

— Ты всегда был хорошим мальчиком, — проговорила Клара. — Бог знает почему. Ведь в твоей жизни было все для того, чтобы ты вырос плохим. — Потом она повернулась к Морин: — Мне жаль вашего Джорджа. Из жизни ушел еще один хороший человек. Но они все уходят, и здесь ничем не поможешь.

Майкл присел на стул у кровати, а Морин постояла рядом недолго, затем ушла на кухню, чтобы поговорить с Самантой.

— Я думала о твоей матери, — хрипло сказала Клара. — Или мне приснилось. Я сейчас много сплю, больше, чем обычно. Тот ее приятель, парень с рыжими волосами, я ведь вспомнила, как его звали… — Она глубоко вздохнула. — Душа больше пищи, и тело — одежды. Знаешь, откуда это?

Он покачал головой:

— А должен?

— Мои мама с папой сказали бы, что должен. Но они были люди старомодные. Это из Библии… Мы учили в воскресной школе. А знаешь, почему я об этом говорю? Это связано с его именем, того рыжего молодого человека. Реймент[24]. Она звала его Джимми.

От ее слов Майклу сделалось неловко. В конце концов, речь шла о его матери, а мать — с каким бы безразличием она к нему ни относилась в свое время — все-таки была одним из родителей, а значит, уже вызывала определенное почтение. Клара, казалось, поняла его состояние.

— У нее водилось много друзей, причем джентльменов — намного больше, чем леди, но они вели себя прилично. Можешь мне поверить.

— Конечно, конечно, — поспешно проговорил Майкл.

Несколько взбодрив его, Клара продолжала:

— Среди них был один солдат, брат господина Джонсона, который наведывался к Джонсонам во время отпусков. Помнишь Джонсонов?

Майкл помнил очень смутно. Джонсон-младший тоже играл с ними в водоводах, а сейчас, кажется, служил где-то послом.

— Так вот мистер Клиффорд Джонсон — он был в звании капитана. Обычно он не скрывал восхищения при виде твоей матери. Впрочем, она многим нравилась, потому что была очень мила… Возможно, я не должна это говорить, но твоему отцу не нравились ее посетители, ни леди, ни джентльмены. Ему все это было не по душе. Он хотел, чтобы его супруга была только с ним, и здесь я его не виню. — Она снова опустила голову на подушки. — Мой муж уже давно покинул меня, а капитан Джонсон погиб где-то во Франции. Или по крайней мере так говорили…

Она заснула. В комнату вошла Морин. Она принесла чай для них с Кларой, но он не стал ее будить.

— Сегодня она от души поговорила, — заметила Саманта.

— Трещала без умолку. — Морин поправила ватное одеяло Клары, накрыв старуху получше. —

Даже на кухне было отлично слышно. Не правда ли, Саманта?

— А врач к ней приходит? — спросил Майкл.

— Леди, живущая по соседству, говорит, что врач была здесь на прошлой неделе. Что на вид еще совсем девчонка, но я вам скажу, что в деле своем она толк знает. Измерила ей давление, послушала сердце — в общем, сделала все, что в таких случаях требуется. Сердце у нее неважное, но что можно ожидать в ее-то возрасте?

— Я зайду на следующей неделе, — в порыве чувств пообещал Майкл.

Она остановилась на пузырьке для духов. Красивая вещь — со стеклянным колпачком и золотыми полосками, украшающими поверхность изумрудного оттенка — из настоящего золота, как заверила ее Фенелла, в свое время подарившая пузырек. Никаких духов в нем не было. Предполагалось, что обладатель пузырька сам нальет туда туалетную или парфюмерную воду от «Армани» или «Герлен», продающуюся отдельно. Конечно, Розмари так и не наполнила ничем этот флакон — кому до этого дело? — а просто поставила его на каминную панель, где он симпатично смотрелся вместе с фарфоровой собакой и несколькими фотографиями в рамочках. Она сомневалась, что когда-нибудь вынимала из пузырька колпачок. Горлышко вполне позволяло спокойно налить туда морфий.

Она сделала все это в четверг вечером, даже положила пузырек в сумочку, не желая что-либо оставлять на утро. Джудит позвонила ей в девять тридцать вечера — позднее, чем учила ее мать, объясняя ей правила хорошего тона. Но Розмари не стала упрекать дочь.

— Да, я собираюсь поехать на Гамильтон-террас. Мы хотим побеседовать.

— И что же, Дафни тоже?

— Все будет не так, как в прошлый раз, — ответила Розмари, и это была чистейшая правда. — Я много думала над тем, что произошло, и не хочу вновь поступить безрассудно.

— Очень рада это слышать, мама. Сообщи потом, как все прошло.

— О, вы все об этом узнаете…

Розмари не была настроена лгать, и ей это удалось.

Решение было принято, а все необходимые приготовления сделаны; даже недавно сшитое, но еще ни разу не надетое платье висело снаружи платяного шкафа, а туфли аккуратно стояли внизу. Не осознавая, зачем это делает, она принесла сумочку со смертельным содержимым к себе в спальню. Ей не хотелось упускать ее из виду. Уладив все дела и не забыв ничего — разве что, как обычно, не выпив на ночь горячего молока, — Розмари рассчитывала выспаться. Но за всю ночь почти не сомкнула глаз. Каждый час она смотрела на электронный будильник у кровати, и когда на нем высветились цифры 5:30, она поднялась.

Было темно, в это время года по-настоящему светать начинало не раньше семи. Она еще не включила отопление, и в квартире было довольно прохладно. Розмари редко вставала в такую рань, и это напомнило ей — хотя это происходило в другом доме и очень давно — о том времени, когда ей не давали спать ее малолетние дети. Как давно это было! Оуэн уже весь седой, а седина Джудит скрыта краской для волос… Вспоминает ли Алан о том времени? Задумывался ли он, как она вынашивала его детей, как нянчила, как заботилась о них, в то время как он отправлялся в Сити, где проводил долгие часы. Он был на работе, конечно, но вместе с тем безмятежно проводил время с друзьями, которых называл коллегами, ел и пил и всегда являлся домой позже, чем обещал. Она никогда не была феминисткой, но, наверное, стала бы ей, если бы смогла заново прожить жизнь.

В метро, прижимая к себе сумочку, она снова представила, как он, сидя в таком же или похожем вагоне читает газету или, может быть, разгадывает кроссворд, в то время как она, Розмари, меняет детям подгузники, убирает за ними, кормит с ложечки, укладывает спать, стирает белье, стоит у плиты. Она потратила на него всю свою жизнь, а он еще посмел назвать ее унылой и скучной! Мимо проносилась одна станция за другой. Сорок лет назад заходящие в вагон мужчины тайком поглядывали на нее, бросали восхищенные взгляды, потому что она была весьма привлекательной женщиной, на которую можно было полюбоваться. Теперь все это безвозвратно ушло.