Читаем без скачивания Всегда только ты (ЛП) - Лиезе Хлоя

Я не могу долго удерживать его взгляд. Его глаза видят слишком много, проникают слишком глубоко под мою кожу и пробуждают чувства, от которых я дрожу и хватаю воздух ртом. Эти мягко улыбающиеся губы говорят, что он способен действовать неспешно. Эти бледные кошачьи глаза говорят «Я хочу тебя на ужин».

— Фрэнки, — говорит Рен.

— Хм?

— Ты придёшь ко мне завтра вечером?

— Да, — выпаливаю я.

«И я могу буквально наброситься на тебя, когда приду».

— Хорошо, — подняв руку, он делает жест официанту. — Потому что я скучаю по Пацце.

— Эй. Девушке приятно знать, что её хотят не только из-за её очаровательной собачки.

Он улыбается. Это новая улыбка. Секретная.

— Тогда позволь мне заверить тебя. Причин, по которым я тебя хочу, намного больше.

Я сглатываю.

— Но, как я уже сказал, никакой спешки или давления, — продолжает он. — Для нас обоих. В физическом плане. В эмоциональном. Мы будем действовать медленно, просто проводить время вместе.

— О, я не испытываю никакого давления. Необязательно действовать медленно, — и клянусь именем того святого, который является покровителем сексуального удовлетворения (поверьте мне, такой есть, у католиков есть святые-покровители абсолютно для всего), если этот мужчина не соблазнит меня в тот же миг, когда я завтра войду в его дом, я сойду с ума.

— Отлично. Ты можешь прийти завтра вечером в гости. Я приготовлю еду, и мы просто расслабимся.

Еда и расслабление. Звучит многообещающе. Это как будто версия Рена вместо «зайти на кофе».

— Договорились. Но скажу сразу, я ожидаю, что ты тоже будешь приходить в моё скромное бунгало. Мне нравится моя хоббитовая нора.

— Конечно. Я согласен проводить время в бунгало. Только не уверен насчёт ночёвок. Мне нужна кровать размера кинг-сайз. Не влезаю я на обычные двухместные.

— Я… чего? — я аж сбиваюсь с мысли. Секс — это одно. Ночёвки — это другое. Ночёвки подразумевают объятия и сближение. Интимность, к которой я не имела доступа годами, если не считать тех раз, когда я позволяю Пацце раздавливать меня своими «обнимашками» на диване и чувствую абсурдное количество любви, которую можно испытывать лишь к животному.

— Так, это… — я откашливаюсь в кулак, стараясь не выглядеть совсем уж ошарашенной. — Ты планируешь ночёвки?

«Дыши глубоко, Франческа. По одному шагу за раз».

Рен пригвождает меня взглядом своих кошачьих глаз.

— Ты видела, как я отрабатывал каждую секунду времени при свете, Франческа. Я планирую сохранять ту же приверженность делу и при выключенном свете.

Пресвятые промокшие трусики.

Он смотрит на официанта, когда тот подходит к нашему столику.

— Можно нам десертное меню? Спасибо.

— Ты закажешь десерт? — каркаю я. Хлебнув рутбира, я пытаюсь вывести себя из секс-транса. — Что же скажет Ларс? Он учует эти быстрые углеводы в твоём дыхании. И тогда всё будет кончено.

Рен улыбается.

— Это не мне. К данному моменту я знаю достаточно, чтобы понимать — если я ем с тобой, то нужен десерт.

— Ты меня умасливаешь.

— Едва ли. Я просто пытаюсь вызвать на твоём лице улыбку с помощью маленьких кулинарных излишеств.

Я награждаю его резким взглядом.

— Не рассчитывай на много улыбок. Думаю, я выполнила квоту на сегодня.

Его улыбка становится шире, и ресторан будто заливает светом.

— Да, мэм.

***

Тарин, наш инструктор по водной аэробике, резко разворачивает своё тело в бассейне, её конечности совершают плавные движения, будто плотность воды — это городская легенда, а не неоспоримая физика.

— Давайте, дамы! Активнее шевелим своими ленивыми жопками!

Энни слева от меня фыркает.

— Сдаётся мне, преподаватель не должен такого говорить.

— Ага, — я пыхчу. Боже, эти моменты ходьбы в воде. — Напрашивается на судебный иск.

— Ты сегодня тихая, Фрэнки. Что случилось?

Я качаю головой.

— Просто запыхалась.

— А такой проблемы не возникало бы, если бы ты ходила на водную аэробику хоть с какой-нибудь регулярностью.

— Выкуси, Аннабель. У меня работа, отнимающая много времени. И не у всех у нас есть двадцать кило беременности, удерживающие нас на плаву.

Энни ахает, затем шлёпает по воде, посылая брызги в мою сторону.

— Как ты смеешь! Это выносливость, которую я сама выработала. И пусть мои запасы жира и утробные воды имеют меньшую плотность в воде…

— Прекрати, — я едва не содрогаюсь в рвотном позыве. — И больше никогда не говори «утробные воды».

Она закатывает глаза.

— Я к тому, что я отлично справляюсь с этим упражнением потому, что я в хорошей форме, а не из-за ребёнка.

— Ладно, Аннабель.

— Франческа, я клянусь…

Тарин прочищает горло. Громко.

— Вы не могли бы не отвлекаться?

Мы смущённо улыбаемся и хором говорим:

— Простите.

Как только Тарин переключает внимание на пожилых участников группы, использующих надувные штуки, за которые я бы сейчас отдала левую сиську, Энни косится на меня.

— С тобой что-то не так. И я хочу услышать, что именно.

Чёрт возьми, почему я такая прозрачная? Ма всегда говорила, что моё настроение написано на моём лице, и это приводит к ещё одному преимуществу хмурой гримасы — она скрывает все остальные чувства.

После ланча все мои шестерёнки продолжают крутиться, а мозг не затыкается. Моя тревожность разошлась на всю катушку, и если бы я сейчас могла заламывать руки без риска утонуть, я бы так и делала.

Мне не лучшим образом даются переходы и перемены. Я ужасно справляюсь со всем новым. Ещё хуже предвижу всё, что может пойти не так. Этот порог, который мы вот-вот пересечём с Реном, олицетворяет всё перечисленное. Отсюда и паника.

— У меня был долгий день, — говорю я ей. — Ты же знаешь, какой я бываю. Я ухожу в себя, когда выматываюсь.

— Хм, — она шмыгает носом. — А я-то думала, какой хорошей идеей будет после занятия попить молочные коктейли с картошкой фри…

— Ладно! Ну то есть, углеводы мне не помешают.

Она прищуривается.

— И между делом расскажешь мне, что с тобой происходит.

Спустя ещё двадцать минут ада водной аэробики и быстрого душа, чтобы смыть хлорку, мы с Энни едем в ближайшую любимую забегаловку. Купив вкусняшки, мы устраиваемся за угловым столиком.

Усевшись со вздохом, Энни поднимает ноги и закидывает ступни на моё сиденье.

— Ты не против?

Я мягко похлопываю по её опухшим лодыжкам.

— Конечно, нет. Так вот. Как дела в лаборатории? — спрашиваю я, воюя с бутылкой кетчупа.

Сдавшись, я отдаю её Энни. Она открывает крышечку и передаёт обратно мне.

— Волнительно. Сложно. Но в то же время много раздражающего дерьма. Мужчины объясняют мне очевидные вещи как тупой. Я пытаюсь добиться, чтобы меня слушали и уважали. Тот факт, что из-за беременности мне нужны особые меры предосторожности в лаборатории, тоже не помогает. Клянусь, будь я парнем, мне не было бы так сложно получить финансирование.

Снова вздохнув, она берёт свой молочный коктейль и делает большой глоток.

— Надеюсь, у меня будет мальчик, чтобы я воспитала его абсолютным феминистом. Этому миру нужен ещё один мужчина, который ценит женщин и поддерживает равные возможности.

Странный укол в груди заставляет меня отложить картошку фри. С тех пор, как Энни сказала мне о беременности, в моём мозгу витала отдалённая идея детей — как страшно будет любить это крохотное беспомощное создание, но как невероятно будет наблюдать, как он или она вырастают и становятся изумительным человеком, которым непременно будет ребёнок Энни и Тима. Рен и его разговоры о домах, его «отцовский» фургон — всё это давит на меня; в одно мгновение это клаустрофобный страх, в следующее — головокружительная надежда.

— Фрэнки?

— Прости, — я встряхиваю головой и выдёргиваю себя из этого состояния. — Я здесь, с тобой. И я думаю, что ты воспитаешь отличного маленького феминиста.