Читаем без скачивания Мы погибнем вчера - Ивакин Геннадьевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Осколок у него между лопаткой и ребрами застрял. Операцию надо делать, – буркнул сердитый Валера, когда танкиста осторожно грузили в кузов. – Так и так в тыл…
– Сам-то как?
– Жив, чего мне.
В кузов заглянул водитель со смешной фамилией Ширшиблев:
– Раненых в дороге держите. Растрясет к фигам…
Под Таругина сгребли все солому, которая была в кузове. Сами устроились на мешках, шинелях и телогрейках.
Дорога и впрямь была ужасная. Машина на каждой ухабине накренялась так, что казалось еще чуть-чуть и все вывалятся в грязь. В паре мест пришлось вылезти и толкнуть засевший по средину колес грузовик. И потому девять километров до штаба полка они добирались аж целый час.
Зато по прибытии их сразу же накормили горячим кулешом и разместили в каком-то сарае с сеном. Правда, заставили почему-то сдать оружие. И поставили часового у дверей. А раненых Валерку и Олега унесли в полковой госпиталь.
Самое удивительное, что дали выспаться. Подняли, когда солнце уже стояло в зените.
Дверь открылась и часовой сказал:
– Которые тут из плена бежали?
Встал политрук Долгих.
– За мной…
– А куда меня?
– Узнаешь…
Его привели в большой деревенский дом, в светлую, совсем недавно побеленную комнату. Из мебели был только стол и два табурета. За столом сидел рослый старлей НКВД.
– Проходите, гражданин предатель!
– Почему это я предатель? – возмутился Долгих.
– А кто вы? – флегматично разглядывал ногти старлей.
– Младший политрук Долгих Дмитрий!
– Да что ты говоришь! – удивился энкаведешник. – Политрук, да еще и младший!
– Ну да… Между прочим, бежал из плена, оружие раздобыл, с боем через линию фронта перешел!
– Молодец… – протянул старлей. – Ай, молодец! Надо тебе медаль дать. А где твои документы, младший политрук? А то оформлять наградной лист не с руки без документов-то…
Долгих сник:
– Потерял я… В лесу. Не помню где…
– Ах, потерял… И знаки различия потерял, да?
– Я это…
– Что это? Немцы расстреливают всех комиссаров и политруков. Это ты знаешь. Вот и сорвал с себя знаки и документы разорвал и выбросил. Так?
– Страшно было, товарищ старший лейтенант…
– Гражданин.
– Что?
– Гражданин старший лейтенант.
– Простите, гражданин старший лейтенант… – почти шепотом ответил Долгих.
– А, может быть, ты немцам сдался сам? Перешел на сторону врага, а они тебя подучили и к нам с заданием?
– Что, вы, гражданин…
– Какое задание? – рявкнул на него старлей. – Быстро! Имена, явки, пароли!
Долгих сглотнул слюну, вдруг ставшую тягучей…
– Я не предатель, я трус, но не предатель. Я сам бежал, когда партизаны напали…
– Из трусов, гражданин Долгих, и получаются предатели. Но я тебе почему-то верю. Вечером трибунал твое дело рассмотрит и – по законам военного времени…
– Что? – помертвел Долгих.
– Расстрел, что ж еще-то… Впрочем, если сдашь мне немецкую агентуру – будешь жить.
– Нету никакой агентуры, тов… гражданин старший лейтенант. Честное слово, нету! Сталиным клянусь!
– Ишь ты… Сталина он вспомнил. А когда в плен драпал, вспоминал его? Или трясущимися руками звезду с рукава сдирал?
– Ничего я не сдирал. Меня под Ватолино немцы, разведка их утащила, я боевое охранение проверял. А обмундирование свое я в землянке оставил, чтоб не испачкать. Старое одел. Обычное. Красноармейскую форму…
– Проверим. Какая часть, ты говорил, я записать не успел?
– Я не говорил…
– Так говори.
– Двадцатая стрелковая бригада Третьей ударной армии…
– Проверим. Эй! Как тебя… Сердюк! Уведи арестованного и посади в отдельный погреб. До вечера. А там посмотрим. И следующего из пленных веди.
– Товарищ старший лейтенант. А пленные закончились.
– В смысле закончились?
– Ну есть один, но тяжело раненый…
– С ним потом. А что остальные?
– А остальные партизаны из местных.
– Тогда веди командира.
– Есть!
– Стоять! Этого… Долгих… Раздень догола. И всю одежду принеси сюда. Смотреть будем.
– И исподнее что ли?
– И его тоже. Дай ему… Шинельку какую-нибудь. На время… И веди командира партизанского!
Пока допрашивали политрука, в сарае шло бурное обсуждение. Обговаривали план, который родился позапрошлой ночью у Леонидыча.
Девчонки оставались сами собой, только не трындели, что, мол, из будущего. Инвалидности еще не хватало… Подруги, приехали Кирьяна Васильевича навестить в июне сорок первого. Потом так выбраться и не смогли. А Рита деду внучкой будет. Все документы сгорели в избе, когда каратели деревни жгли.
Вот с мужиками сложнее… Пойди, объясни – почему здоровые парни призывного возраста и не в армии?
Решили так… Все трое из того же Демянска. Леонидыча вообще не призывали с его-то возрастом… А Ежа и Вини не успели.
– Ага, не успели… Нам с Лехой, между прочим, по двадцать два. Мы перед войной должны отслужить были…
– Мне двадцать пять, между прочим! – сказал Вини.
– Чем докажешь? – спросил Леонидыч.
– Ну… Это…
– Вот-вот. Документов-то нет? Значит что?
– Что? – хором воскликнули Вини и Еж.
– Вам по семнадцать было на начало войны…Сейчас, конечно, восемнадцать уже. А жили вы в Минске…
– Почему в Минске-то?
– А почему нет?
– Акцент не бульбашский. Может быть, все же из Демянска? Я хоть там улицы знаю…
– Левая какая-то версия… – задумчиво сказал Еж.
– Андрюш, а давай ты шизофреником будешь. Или там туберкулезником. Вон какой худой, – высказалась Маринка.
– Угу… Сейчас, разбежалась… Меня ж лечиться отправят. И после первых анализов… Нет уж. Восемнадцать так восемнадцать!
Скриплая дверь распахнулась:
– Эй, старче, давай на выход!
– Это ты мне, что ли? – после секундной паузы спросил дед.
– Тебе, тебе… Подымайся, пошли. Старший лейтенант приглашает на беседу.
– Грозный какой, ты распорядись-ка, чтоб накормили нас.
– Не мое дело. Командир прикажет…
– А ты инициативу прояви, боец!
– Инициатива, дедуся, наказуема! Потому – шагай давай!
– Ёшкин кот тебе дедуся! – обозлился унтер-офицер.
– Шагай давай…. – подоткнул деда стволом автомата конвоир…
…Богатырев Кирьян Семеныч, одна тысяча восемьсот девяностого года рождения… – прочитал обтрепанный паспорт деда энкаведешник.
– Так точно, ваше благородие!
Старший лейтенант широко открыл глаза:
– Из бывших, что ли?
– Почему же из бывших? Из настоящих. Бывшим я буду когда помру.
– Интересный разговор…
– Ты, гражданин старший лейтенант, – выделил голосом слово 'гражданин' Кирьян Васильевич, – Сразу запиши, чтобы вопросов на эту тему больше не было. Воевал я за белую армию под началом полковника Дроздовского. В звании унтер-офицера прошагал и великую войну и гражданскую. Потом меня по процессу 'Промпартии' осудили – так что я есть самый настоящий враг советской власти. Еще вопросы есть?
Старший лейтенант аж опешил от такого откровения. Но потом взял себя в руки и продолжил:
– И что ж это вы, враг советской власти, вдруг воюете за эту самую власть?
– А я за нее и не воюю.
– За кого тогда?
– За Родину.
– За какую еще родину?
– За русскую. Давай-ка, гражданин-товарищ, ближе к телу. Хотел разузнать с какой диверсией мы сюда вышли? Ни с какой. Вот у меня там в отряде есть боец, его порасспроси на эту тему.
– Какой боец, какая тема?
– Звать его Володей, а отчество Леонидыч. Он тебе больше расскажет – чего и почему. Мое дело его сюда было довести. А заодно… На-ко, посмотри!
С этими словами дед достал из кармана два немецких зольдбуха и аккуратно положил их на стол.
Старший лейтенант взял их и внимательно стал пролистывать:
– Цукурс Герберт, Константин фон Шальбург… Это что? Ничего не понимаю…
– А то, что мы этих сук вальнули. И если б не дело у Леонидыча, я бы там еще фрицев гонял. Первый командир латышской бригады СС, а второй – датской. Датчане, а не немцы перед твоим полком оборону держат.
– Это-то мы знаем, Чай не пальцем… Стой! А других документов? Карты, журнал боевых действий?
– Извини уж, гражданин…
– Александр я, Кирьян Василич. Александр Калинин. Давайте уж без званий, без регалий… Хорошо? По именам? Пойдет?
Дед хмыкнул:
– Давай… Сродственник, что ли старосте-то всесоюзному?
– Даже не однофамилец.
– Хе, епметь… – вспомнил дед любимое винокуровское ругательство. – Так вот, Саша, этих двух мы положили. И вместе с ними еще парочку. Десятков. Фона этого довести хотели, не срослось. Германской же миной и накрыло. Даже разрешения не спросили…
– Давайте по порядку, Кирьян Васильевич. Отряд как собирать начали?
