Читаем без скачивания Блудный сын - Дин Кунц

Некоторые социопаты тоже вели себя как добропорядочные граждане, выжидая удобного момента, чтобы наброситься на ничего не подозревающую жертву.

— Что ты делал в моем доме?

— Из того, что я увидел, мне стало ясно, что я могу вам доверять.

— Почему меня должно волновать, можешь ты доверять мне или нет? Держись подальше от моего дома.

— Ваш брат — тяжелая ноша. Вы несете ее достойно.

Она встревожилась.

— Не. Лезь. В. Мою. Жизнь.

Он положил влажную тряпку, которой протирал машину для приготовления попкорна, снова повернулся к ней. Их разделял только прилавок.

— Именно этого вы хотите? — спросил он. — Правда? Если вы хотите именно этого, почему пришли, чтобы услышать все остальное? Вы бы не пришли сюда только для того, чтобы сказать мне: «Держись подальше». Вы пришли с вопросами.

Его проницательность, его добродушие никак не вязались с устрашающей внешностью.

Поскольку Карсон молчала, он добавил: «Я не собираюсь причинять вреда ни Арни, ни вам. Ваш враг — Гелиос».

Она удивленно моргнула.

— Гелиос? Виктор Гелиос? Владелец «Биовижн», известный филантроп?

— Ему хватает наглости называть себя Гелиосом в честь древнегреческого бога Солнца. Гелиос… дарующий жизнь. Это не настоящая его фамилия. Настоящая его фамилия — Франкенштейн.

После того, что он сказал в квартире Оллвайна, после признания, что его собрали из частей трупов и оживили ударом молнии, ей следовало ожидать такого продолжения. Она, однако, не ожидала, и ее это разочаровало.

Карсон чувствовала: в Дукалионе есть что-то особенное, помимо устрашающих габаритов и внешности, более того, по причинам, которые она еще не могла сформулировать даже для себя, хотелось, чтобы в нем было что-то особенное. Ей требовалось, чтобы у нее из-под ног выдернули ковер рутины, а ее саму зашвырнули в загадку жизни.

Может, слово «загадка» в ее конкретном случае было синонимом перемен? Может, ей требовались другие впечатления, отличные от тех, которые она могла получить на работе. Однако Карсон подозревала, что дело в другом: ей хотелось, чтобы ее жизнь обрела больший смысл. Она не могла точно сказать, что под этим подразумевала, но знала: того, что хочется, в отделе расследования убийств ей не найти.

А вот разговорами о Франкенштейне Дукалион ее разочаровал, потому что поставил себя на одну доску с психами, которые постоянно встречались ей по ходу обычных расследований. Он, конечно, казался странным, но совершенно вменяемым. Теперь выходило, что он из тех, кто уверен, что за ним следят агенты ЦРУ или инопланетяне.

— Да, — кивнула она. — Франкенштейн.

— Легенда — не выдумка. Факт.

— Разумеется. — Разочарование, каким бы оно ни было, оказывало на нее один и тот же эффект: ей хотелось шоколада. Она указала на большущую стеклянную вазу, которая стояла на прилавке. — Я бы хотела взять один из шоколадных батончиков «Хершис» с миндалем.

— Давным-давно в Австрии они сожгли его лабораторию дотла. Потому что он создал меня.

— Ага. И где болты, которыми твоя голова подсоединяется к туловищу? Тебе сделали операцию по их удалению?

— Посмотрите на меня, — настойчиво попросил он.

Еще несколько секунд она не могла оторвать глаз от вазы с батончиками «Хершис», но потом все-таки встретилась с ним взглядом.

В его глазах пульсировало сияние. На этот раз она стояла совсем рядом и не могла принять это сияние за отблеск от какого-то другого источника света.

— Я подозреваю, что сейчас по этому городу бродят существа, еще более странные, чем я… и Франкенштейн начал терять над ними контроль.

Дукалион шагнул к кассовому аппарату, выдвинул из-под него ящик, достал газетную вырезку и свернутый лист бумаги, перевязанный лентой.

На вырезке был фотоснимок Виктора Гелиоса. На бумаге — карандашный портрет того же человека, но десятью годами моложе.

— Я вырвал этот портрет из рамы в кабинете Виктора двести лет назад, чтобы никогда не забыть его лицо.

— Это ничего не доказывает. Продаются батончики «Хершис» или нет?

— В ночь, когда я родился. Виктору потребовалась гроза. Он получил грозу столетия.

Дукалион закатал правый рукав, обнажив три блестящих металлических диска, вживленных в тело.

Карсон пришлось признать, что ничего подобного она не видела. С другой стороны, в этот век никого уже не удивлял пирсинг языка. Чего там, некоторые раздваивали кончик языка, словно у рептилии.

— Контактные пластины, — объяснил он. — По всему моему телу. Но с этими молниями произошло что-то странное… такая силища.

Он не упомянул о толстых келоидных швах, которыми запястье соединялось с рукой.

Если он представлял себя монстром Франкенштейна, то приложил огромные усилия, чтобы привести свою внешность в соответствие с книгой. И усилия впечатляли. Это тебе не фэн «Стар трека» в костюме и с ушами Спока.

Логика подсказывала Карсон, что во все это поверить невозможно, но помимо воли она чувствовала, что хочет ему поверить.

Это желание поверить удивило ее и даже испугало. Она этого не понимала. Карсон О'Коннор не могла быть такой доверчивой.

— Гроза дала мне жизнь, — продолжил он, — но дала и кое-что еще.

Дукалион взял с прилавка газетную вырезку, несколько мгновений смотрел на фотоснимок Виктора Гелиоса, потом смял вырезку в кулаке.

— Я думал, что мой создатель умер. Но с самого начала он стремился к собственному бессмертию… так или иначе.

— Та еще история, — покивала Карсон. — Как насчет того, чтобы в какой-то момент включить в нее инопланетян?

По собственному опыту Карсон знала, что психи не терпят насмешки. Или начинают злиться, или обвиняют ее в том, что она — участница заговора, направленного против них.

Дукалион просто отбросил смятую вырезку, достал из вазы батончик «Хершис» и положил перед ней на прилавок.

— Ты ждешь, что я поверю в двести лет? — спросила она, разворачивая батончик. — Значит, молнии той ночи… что? Изменили его на генетическом уровне?

— Нет. Молнии его не коснулись. Только меня. Он обеспечил себе долголетие… другим путем.

— Много клетчатки, свежие фрукты, никакого красного мяса.

Она не могла вывести его из себя.

В его глазах более не пульсировало сияние, но она увидела в них нечто другое, чего не замечала ни у кого. Пронизывающую насквозь прямоту. Почувствовала себя такой беззащитной, что сердце словно сжало ледяной рукой.

В этих глазах было одиночество, мудрость, человечность. И… главным образом загадочность. Удивительные это были глаза, и она многое смогла бы в них прочитать, если бы знала язык, но душа, которую она видела сквозь эти линзы, казалась такой же чужой, как и душа существа, рожденного на другой планете.