Читаем без скачивания Обольщение красотой - Шерри Томас

Гастингс онемел, во взгляде на нее застыло нечто среднее между весельем и возбуждением.

Закрыв щелчком веер, она стукнула Гастингса по пальцам со всей силой, на которую была способна, с удовлетворением отметив, что он подавил возглас боли.

— Чьих угодно, только не ваших, — заявила Хелена и развернулась на каблуках.

Для прогулки в парке Кристиан выбрал свое самое большое ландо — чтобы сидеть как можно дальше от миссис Истербрук.

Впрочем, этого оказалось недостаточно, чтобы избежать притяжения ее красоты.

В отличие от баронессы, она не вертела зонтиком, а твердо держала его в руке. Вся ее фигура была неподвижна, как скульптура Пигмалиона, невозмутимая, бесстрастная и тем не менее достаточно прекрасная, чтобы свести мужчину с ума.

Розовое платье отсвечивало на солнце, окрашивая ее щеки нежным румянцем. В тени кружевного зонтика ее глаза казались аквамариновыми, цвета ласкового Средиземного моря, которое так очаровало когда-то его сладострастную натуру. Ее губы, мягкие, полные, идеально очерченные, обещали вкус розовых лепестков и пылкий отклик.

Только когда она заговорила, Кристиан осознал, что уже начал мысленно раздевать ее, обрывая обтянутые шелком пуговицы на лифе ее платья, как ягоды смородины со стебля.

— Вы задумались, сэр. Наверное, предвкушаете обед с вашей дамой?

Внимание Кристиана резко обострилось. Откуда она знает об обеде? В следующую секунду его захлестнуло чувство огромной, чудовищной вины. Накануне долгожданного воссоединения с баронессой он занят тем, что изменяет ей в своих мыслях.

Ему хотелось возложить вину на миссис Истербрук. Кровь до сих пор кипела при мысли о том, как она удержала его в объятиях после вальса. С таким же успехом она могла вручить ему ключи от своего дома, подмигнув и послав воздушный поцелуй.

С другой стороны еще неизвестно, стал бы он желать ее меньше, если бы она выказала полное безразличие. Возможно, это только разожгло бы его аппетит и сделало ее еще более вожделенным призом.

— Говорят, вы заказали роскошную трапезу на завтрашний вечер в «Савое», — продолжила миссис Истербрук.

Будь на ее месте любая другая, Кристиан посоветовал бы ей заниматься собственными делами. Но она возбуждала в нем потребность говорить о баронессе, не скрывая своих чувств, насколько это возможно.

— Да, — сказал он. — Я с нетерпением жду завтрашнего вечера.

Если она придет.

Конечно, придет. Не может быть, чтобы она покинула его в час нужды. Но если она уже прибыла в Лондон, до нее могла дойти эта нелепая история, связанная с миссис Истербрук. А что, если баронесса неправильно поймет внимание, которое он оказывает миссис Истербрук?

Миссис Истербрук слегка улыбнулась.

— Ей очень повезло, вашей даме.

— Скорее, это мне повезло.

Оценить выражение ее лица было так же сложно, как измерить колебания в сиянии солнца, глядя на него. Но ему показалось, что она выглядит печальной.

— Как я понимаю, это наше последнее свидание?

— Уверен, для вас это будет большим облегчением.

Она выгнула бровь.

— Вам кажется, что вы знаете, о чем я думаю?

— Ну, хорошо. Это будет облегчением для меня.

Она слегка отклонила зонтик в сторону, подставив лицо солнцу.

— Есть люди, которым я нравлюсь за форму моего носа. Смешная причина, чтобы любить кого-то. Но не менее смешно не любить человека из-за его внешности — как в вашем случае.

— Дело не во внешности. Я не одобряю ваш характер, миссис Истербрук.

— Вы ничего не знаете о моем характере, сэр, — решительно произнесла она. — Единственное, что вам известно обо мне, это мое лицо.

Глава 14

Кристиан нечасто давал обеды. А когда давал, всеми приготовлениями обычно занималась вдовствующая герцогиня. Но для этого обеда он продумал каждую деталь.

Несколько частных залов были отвергнуты как слишком тесные или чересчур роскошные. А когда он наконец остановился на одном из них, то велел заменить натюрморт, висевший на стене, на морской пейзаж, напоминавший тот, что украшал стену его каюты. Вместо цветов для центра стола Кристиан заказал ледяную скульптуру из резвящихся дельфинов. Он также распорядился, чтобы не было резкого электрического освещения, только свечи — и не парафиновые, а из лучшего пчелиного воска.

Предложенное меню он отослал назад с указанием, что оно должно состоять из консоме, филе рыбы, тушеной утки, бараньих ребрышек с пряностями и жареной оленины — и ничего больше. Чем обидел шеф-повара, явно полагавшего, что романтический обед должен выглядеть, как банкет.

«L’amour, — объявил он, покачав пальцем перед носом Кристиана, — следует подкреплять обильной едой. Милорд и без того слишком худой. Они с миледи будут выглядеть как два скелета, стучащие костями в медицинской лаборатории».

Кристиан не дрогнул, заявив, что не имеет ни малейшего намерения закармливать свою даму до коматозного состояния. В конечном итоге француз смирился с выбором главных блюд, но наотрез отказался ограничивать себя по части десертов. Он не потерпит никакой чепухи о пользе свежих фруктов. Он подаст яблочную шарлотку, ванильное суфле, шоколадный мусс, сливовый пудинг и персиковый торт.

— Нам не съесть этого до рассвета, — сказал Кристиан, невольно восхищаясь верностью повара своим идеалам.

Француз поцеловал кончики пальцев.

— Зато потом вы лучше оцените радости любви, милорд.

Кристиан прибыл в отель за полчаса до назначенного времени. Когда он вошел в зал, стол уже был сервирован, сверкая серебром и хрусталем, украшенный вазами с фруктами, аккуратно расставленными на скатерти из голубого дамаста.

Это ожидание не имело ничего общего с приятными предвкушениями на борту «Родезии». Обычно Кристиан сохранял спокойствие — джентльмен не должен суетиться и нервничать, — но сегодня он несколько раз поймал себя на том, что постукивает пальцами по подоконнику. Ему хотелось выпить чего-нибудь крепкого, выкурить сигарету, поменять шторы на окнах или снова заменить картину — все, что угодно, лишь бы унять беспокойство.

Если только она пришла, и все будет в порядке.

Но что, если она не придет?

Слуги зажгли свечи и внесли ледяную скульптуру — изящную композицию из дельфинов, выпрыгивающих из застывших волн. Сверкало серебро, искрился хрусталь, бутылка шампанского шестидесятилетней выдержки почтительно ждала, чтобы ее откупорили, как только появится баронесса.

Пора бы ей появиться. Согласно этикету на обед полагалось приезжать хотя бы за полчаса до назначенного времени — из уважения к деликатным свойствам суфле, если ни к чему больше.