Читаем без скачивания Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона - Владимир Набоков

Только что окончательно завершил своего «Евгения Онегина»: 2500 страниц комментариев и дословный перевод текста. Дмитрий занят указателем. Тебе прислали из «Даблдея» моего Лермонтова? Как продвигаются твои русские штудии? Что бы ты ни делал, держись подальше от овсяной каши из Гончарова-Аксакова-Салтыкова-Лескова. Вера и я шлем привет Елене. Напиши un mot[190].

Твой

В.

Уэллфлит, Кейп-Код

Массачусетс

23 февраля 1958

Дорогой Володя,

твое письмо напомнило мне, что я должен прислать тебе свою новую книгу{189}. Сомневаюсь, что ты станешь читать ее целиком, хотя мою любимую главу «Что делать до прихода врача», может, и осилишь. Мне хочется, чтобы наш с тобой обмен книгами продолжался — надеюсь иметь полное собрание твоих опубликованных сочинений. Последних твоих книг еще не читал, потому что пытаюсь дописать Гражданскую войну{190} и приходится продираться сквозь бесчисленные военные мемуары и скучнейшие романы южной школы. Рад, что ты кончил «Онегина», мне особенно не терпится убедиться в том, что ты отдаешь должное лингвистическим познаниям Пушкина. Кто будет выпускать книгу в свет? Огорчился, узнав, что ты болел. Мы пережили еще одну довольно тяжелую зиму, но не такую печальную, как прошлогоднюю, и теперь понемногу приходим в себя. В конце января я провел неделю в индейской резервации на юго-западе штата [Нью-Йорк. — А. Л.], присутствовал на их новогодних церемониях — очень занятно, но долго описывать. Всякий раз, как я еду в эти места, у меня разыгрывается подагра; в этот раз мне было ничуть не лучше, чем прошлой весной. Из «Даблдея» мне прислали твоего Лермонтова; по-моему, получилось отлично: ты сумел ухватить стиль английской прозы того времени. <…> Что же до хамелеоновых перемен цвета лица{191}, то Лермонтов тут и в самом деле перебарщивает. А впрочем, мне кажется, что в старые времена люди чаще краснели и бледнели, чем теперь. Я знаю одну старомодную даму, которая краснеет в точности, как героини в книгах (Пегги Бейкон{192}, художница).

Елена шлет привет вам обоим.

Всегда твой

ЭУ.

Итака, Нью-Йорк

24 марта 1958

Дорогой Кролик,

твой очерк о Тоилэ, Т.С.{193} [Т.С. Элиоте. — А. Л.] совершенно замечателен. Это одно из твоих самых лучших эссе — ясное, ядовитое, мудрое. Насколько я понимаю, ты по-прежнему высокого мнения о нем как о поэте, но я не могу с тобой согласиться, когда ты говоришь, что его стихи застревают у тебя в голове — в моей голове они никогда не застревали, мне он никогда не нравился. Но зато ты проколол созревший янтарный прыщ, и теперь образ Элиота изменится навсегда.

Нахожусь в ужасающей запарке, но мне хотелось черкнуть тебе пару слов в знак привязанности и высокой оценки твоего эссе.

Твой

В.

1959

Для передачи: Патнем

210 Мэдисон-авеню

Нью-Йорк 16, Нью-Йорк

2 марта 1959

Дорогой Кролик,

после нескончаемых проволочек мы наконец покинули Итаку — на один год. Я бы ни за что не бросил своих студентов, не найди я человека (Герберта Голда{194}, молодого писателя), который будет вместо меня читать оба курса: европейские шедевры и русскую литературу. В Нью-Йорке мы собираемся пробыть до середины марта, а потом покатим на юго-запад, в Аризону. Осенью же думаем на пару месяцев ступить на древние парапеты Европы{195}.

Есть ли у нас шанс где-нибудь повидаться с вами в ближайшем будущем? Мы совершенно неожиданно узнали, что Елена и близнецы в городе, позвонили ей в «Алгонкин», но она уже уехала.

В начале письма посылаю тебе свой адрес. Связаться со мной можно и через Дмитрия, его телефон: Лицеум 5—05–16.

Мой Онегин (одиннадцать папок, 3000 страниц на машинке) сначала отправился в «Корнелл юниверсити пресс». Там рукопись начали было готовить к печати и уже взялись за квадратные скобки, когда совершенно неприемлемый пункт договора{196} вынудил меня забрать у них бедного своего монстра. Сейчас он уже в другом издательстве.

Тружусь не покладая рук над своим «Discourse on Igor's Campaign»[191], который когда-то перевел, а теперь переиначил. Комментарий к нему унаследовал онегинский ген и грозит превратиться в еще одного мастодонта. Надеюсь, однако, дойти с ним до финиша. Россия никогда не сможет расплатиться со мной сполна.

Черкни мне пару слов. Вера вместе со мной приветствует тебя и Елену.

Сердечно,

В.

Уэллфлит, Кейп-Код

Массачусетс

11 марта 1959

Дорогой Володя,

я как раз собирался у тебя спросить, читал ли ты о прекомичнейших похождениях «Лолиты» в Англии{197}. Думаю, что читал, ведь библиотека Корнелла в твоем распоряжении; если же не читал, пришлю тебе вырезки из газет. История с выборами в Борнмуте выглядит так, словно ее сочинил Комптон Маккензи{198} или Ивлин Во. К сожалению, до конца апреля мы в Нью-Йорк не попадем. Рад слышать, что ты берешь годовой отпуск. Я бы сказал, что отпуск ты заслужил пожизненный. <…>

Всегда твой

Э.

1960

Отель «Астория»

Авеню Карно

Ментона, Франция

19 января 1960

Эдмунду Уилсону

Английское отделение

Гарвардский университет

Кембридж, Масс, США

Дорогой Кролик,

прожив четыре довольно безумных месяца в Европе, мы собираемся домой. 19 февраля поднимемся на палубу «Соединенных Штатов», по приезде два-три дня проведем в Нью-Йорке, откуда отправимся в Лос-Анджелес, где планируем пробыть как минимум полгода.

Мы съездили в Женеву, где живет моя сестра{199} (которую я не видел с 1937 года), побывали в Париже и Лондоне, где у меня были дела в связи с изданием моей книги. Пожили в Риме и Милане. Доехали до самой Таормины, жуткого городишки на Сицилии. Безуспешно пытались снять квартиру в Нерви, Рапалло, Лугано и Сан-Ремо, и, наконец, нашлось жилье в Ментоне.

Дмитрий продолжает учиться в Милане; к нему мы собираемся поехать осенью. Самый лучший сейчас французский писатель — Роб-Грийе, с которым мы познакомились в Париже. Многие французские критики по непонятной мне причине объединяют его со всевозможными Бюторами и Саррот. В Англии, как в России в 60-е годы прошлого века, имеется мощная когорта критиков, интересующихся в основном невыразительной литературой социального анализа; во Франции же мода на социальную проблематику, судя по всему, сходит на нет. Кембриджский университет (где я выступал с лекцией) показался мне безнадежно провинциальным по сравнению с университетами американскими.