Читаем без скачивания Русский диверсант - Сергей Михеенков

— Нужны-то нужны. Все равно. Хоть и с другого участка фронта. Их допросят в штабе армии или фронта и всю необходимую информацию тут же направят в нижестоящие штабы. Заодно подстегнут дивизионную и полковую разведку. Но то, что они тащат их за несколько десятков километров от участка обороны их подразделения, это, конечно же, вызывает некоторое недоумение. А если немцев ведут как доказательство своей преданности и надежности? Как живой пропуск назад, через фронт? Через Особый отдел?

Поручик пожал плечами и сказал:

— Слишком сложная комбинация. Но возможная. Если командует группой парень не промах и, судя по всему, далеко не простак. Или все гораздо проще. Ему — или им — просто везет!

— То, что не промах, вы сами читали. — И Радовский, усмехнувшись в усы, бросил карандаш на стопку шифровок, придавленных керосиновой лампой. — Но, я думаю, скоро мы убедимся, что он и не простак.

Тихую деревенскую ночь расколол одиночный выстрел.

— Загасите лампу, — приказал Радовский и снял с гвоздя немецкий автомат. — Что за черт?

Они вышли во двор. Пахнуло морозной свежестью и теплым хлевным духом, которым пахнет давно и основательно налаженное крестьянское хозяйство. Хозяева дома, в котором остановились Радовский и командиры взводов, были люди зажиточные. Несколько коров, стадо овец, свиньи, гуси… И как сюда не добрались немцы, удивился Радовский, когда вечером разговаривал с хозяином, местным старостой, который с удовольствием учтиво уступил им светлую горницу, а сам с женой и детьми перебрался в летнюю хатушу, срубленную в саду. Хатуша, впрочем, тоже отапливалась, и вскоре из трубы в саду закурился дымок. Хозяин принес квашеной капусты, кусок вареной говядины, чашку холодца, соленых грибов и тонко, ровно нарезанного, видать, женской рукой, сала. Выставил из навесного шкапчика бутылку первача. Откланялся и ушел, деликатно сославшись на дела по хозяйству.

Где-то в глубине деревни, за оврагом, за ручьем, послышались голоса.

— Тащите его к штабу! — послышался голос Турчина.

Владимир Максимович Турчин в боевой группе Радовского исполнял обязанности начальника штаба. Но на время операции был назначен командиром взвода казаков. Прежнего взводного, подпоручика Франкевича, Радовский временно отстранил, воспользовавшись тем, что Франкевич дважды был замечен в пьяном виде в расположении учебных казарм и на плацу. Дисциплина в подразделении обеспечения всегда хромала. Мелкие вольности легко сходили с рук и рядовым солдатам, и младшим командирам. Во время ликвидации кочующего «котла» 33-й армии Радовский растерял почти весь личный состав своей боевой группы. Лучших людей. Специалистов. Разведчиков, диверсантов, подрывников. Потом, когда началась антипартизанская операция в лесах между Дорогобужем и станцией Угра, в строй пришлось поставить всех, в том числе и казачью сотню, расквартированную десятками по многим деревням. Казаки в первые же дни операции показали себя с лучшей стороны. Но потом, когда генерал Белов увел через Варшавское шоссе, к Кирову, свой кавалерийский корпус, когда сопротивление ослабло, а в деревнях, в которые они входили, остались одни местные жители да раненые беловцы и ефремовцы, казаки озверели. Раненых рубили саблями и кололи штыками прямо в домах. Местных, приютивших красноармейцев, тоже не щадили. И Радовский их не останавливал. Турчин тогда в первый раз рухнул в глубокий запой.

— Кого-то волокут, господин майор, — сказал Самохин и повесил автомат на плечо.

Внизу зашлепали по воде. Слышалась брань, глухие удары. И рокочущий голос унтер-офицера Донца. Донец был из терских казаков. В плен попал раненым и контуженым. Радовский вызволил его из лазарета Рославльского концлагеря, где тот уже доходил. «Дашь коня и саблю, буду служить хоть черту!» — сказал Донец Радовскому, когда охранник привел его в кабинет коменданта лагеря. Терские казаки были надежными, стойкими воинами. Их Радовский знал по донскому делу. И теперь Донец, командир первого отделения и одновременно заместитель командира казачьего взвода, ехал в цепи верхом на прекрасной серой кобыле, добытой им в бою под Всходами, с тяжелой старинной драгунской саблей на боку. При необходимости исполнял обязанности командира разведвзвода. Именно на разведвзвод и хотел поставить Радовский терского казака. Но взвод еще не довели до полного штата, когда поступил приказ об антипартизанских мероприятиях.

— Иди, иди, поганец! — рокотал Донец, подпихивая кого-то коленом и одновременно держа его за ворот белой исподней рубахи. — Была б моя воля, я б тебя еще там, на месте…

— Что произошло? — спросил Радовский, когда Донец и Турчин толкнули к его ногам полураздетого казака.

— Да вот, Георгий Алексеевич, девчушку, внучку хозяина чуть не снасильничал. Хорошо, закричала, да часовой услышал… — Донца трясло. Он ходил вокруг стоявшего на коленях казака, но ударить его уже больше не посмел. — Решайте, Георгий Алексеевич, господин майор. А я бы такого сукина сына до утра жить не оставлял.

— Кто? — коротко спросил Радовский.

— Проценко.

— Хлеборез, — уточнил Турчин.

Подошли еще несколько человек. Среди них был старик.

— Что случилось, отец? — спросил его Радовский. — Говорите все как есть. Ничего не скрывайте.

— А то есть, господин охфицер, что солдат твой — паскудник. Я его, как человека, накормил, на кровать определил. Другие спать легли, а этот все бродил по хате, все чего-то искал. А потом к Стеше, унучке моей, на печку полез. Куды ты, говорю, она ж ребенок… Он меня, за мои слова, — кулаком. Хорошо, солдат с улицы прибег. Отрятовал.

Вышли из сада хозяева дома. Стояли поодаль, всей семьей, слушали старика. Староста подошел к старику и повел его к крыльцу, усадил там на лавку.

— Что ж он, мерин сивый… — услышал Радовский дрожащий негодующий голос старосты. — Нешто такое можно… Мы ж вас приветили. Честь по чести. Ах ты, боже ж ты мой!.. Она ведь сирота. Отец еще прошлым летом… А матку бомбой в поле убило. Немцы того не делали.

Радовский толкнул стволом автомата стоявшего перед ним на коленях казака:

— Встать. Это правда? Отвечай, Проценко, это правда, что говорит старик? Или есть необходимость допросить в твоем присутствии пострадавшую?

— Господин майор! Господин майор! Да они ж тут все — партизаны! Попробуй, разбери. А девчонка, может, связная! Точно связная! Такая злая сучонка. Руку вон прокусила, — Проценко вдруг осмелел, вольно задышал самогонным духом. — Да и не пострадали она. Какая она пострадавшая? Да я ее пальцем не тронул! Кому вы верите, господин майор? Этому старику? Да он тут первый партизан! От него за версту лесом пахнет!

— Да ты еще пьян, скотина!

— Может, оно и так, — скрипнул зубами Проценко. — Да что вы, ваше благородие, нас о том не спрашивали, когда весной по партизанским деревням нас вели? А то и подливали еще. Давайте, ребята, дайте им жару! Весной мы баб не жалели. И вы об этом хорошо знали. Помалкивали, когда дело надо было сделать. Покажите мне, у кого из наших руки чистые. После всего этого…

— Молчать! — И Радовский замахнулся автоматом. Но не ударил.

Донец снова заходил, заплясал, рыча и тряся кулаками.

— Донец, отведите его в какой-нибудь сарай. Закройте до утра. Выставьте охрану. Утром все решим.

— Охрану… — зарычал Донец и дернул Проценку за воротник.

Не отвел он арестованного и десяти шагов, как послышался крик, глухие удары и топот.

— Стой! — рявкнул Донец.

Мелькнула, прыгнув куда-то в черный куст сирени, белая рубаха Проценки. И тут же короткий свист тугого металла полоснул, рассекая надвое плотное пространство ночи, сливаясь с гортанным хрипом Донца:

— Х-хак!

И все затихло.

Все произошло так быстро, что стоявшие возле штакетника не сразу поверили в то, что все уже произошло.

— Донец! — окликнул густую оцепеневшую темень Радовский, сжимая рукоятку автомата. — Ну что там, Донец?

— А что… Все уже… Кранты… — ответила темень голосом Донца. — Рубанул я его, Георгий Алексеевич, господин майор. И наверно, насовсем. Теперь решай, что со мной делать.

Все молчали. Ждали, что будет дальше.

— Вот что, — распорядился Радовский. — Тело отнесите на околицу. На пост. Из деревни его надо вынести. Пусть до утра полежит возле часового. Командиры взводов, проверьте личный состав. Обойдите все дворы. И впредь на ночлег будем останавливаться повзводно. В свободные дома. Дома от гражданских лиц будем освобождать. — Он повернулся и пошел к крыльцу, на ходу повторяя: — Русская армия… Русская армия…

Глава шестнадцатая

Зинаида так крепко ухватилась за плечо Прокопия, что тот, почувствовав боль, стал вырываться. Ей стало страшно. Только теперь, увидев наполовину разбитый, а наполовину сгоревший самолет, она испугалась. Ей казалось, что те, чужие, с автоматами и рацией, несколько часов назад встретившиеся им на дороге, все еще здесь. Они просто прячутся. Ловко маскируются и наблюдают за ними. И про этот самолет, рухнувший с неба, как видно, в начале лета, или даже зимой, они тоже знают. Знают и то, что они с Прокопием, как бы ни кружили по лесу, а придут непременно сюда, к самолету. Потому что лучшего ночлега сейчас в лесу не найти.