Читаем без скачивания Распни Его - Сергей Дмитриевич Позднышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если здесь говорят, что я более неуважаем, я отвечу вне этого дома, лицом к лицу, с пистолетом в руках. Что касается общественного мнения, в глазах которого я якобы низко пал, то я имею возможность быть точно осведомленным относительно такового. Много несчастных и бедняков приходили ко мне со своими нуждами, просьбами и тревогами, и никто не возвращался без того, чтобы не быть утешенным и облегченным. Я знаю оценку этой публики; она совсем другая, чем та, которую я нахожу здесь… Я исполняю волю Императора. Я всегда исповедовал монархические убеждения. Вы хотите насильственных потрясений; вы хотите изменения режима. Вы этого не достигнете. А я, служа моему Царю, сделаю немного-понемногу хоть что-нибудь.
— Сегодня положение таково, господин министр, — ехидно заметил депутат Стемпковский, — что, выражаясь точно, сделать «что-нибудь» — это очень мало и плохо, это хуже, чем ничего.
— Я буду делать то, что смогу сделать…
— Я извиняюсь перед моими товарищами прежде всего в том, что я говорил в повышенном тоне, — заявил Милюков. — Это был крик сердца. Это будет в последний раз. Я сознаюсь, что мои отношения с Протопоповым стали наиболее дружескими во время нашей поездки по Европе. Ничто мне тогда не позволяло думать, что Протопопов будет действовать так, как он действует ныне. Теперь время изменилось. Чувства ни при чем. Мы здесь не друзья, а политические враги…
Вы сказали, что вы монархист. В каком смысле вы монархист? Являетесь ли вы поклонником абсолютной монархии или вы стоите за конституционный образ правления? Если вы монархист в этом последнем смысле, то зачем вы нам заявляете о своих монархических чувствах? Вот на этот вопрос я желал бы получить ответ.
— Да, я всегда был монархистом. Теперь же, когда я лично узнал Государя, я его полюбил еще больше. Я не знаю почему, но Государь также относится ко мне с любовью, и я этим горжусь, — с сильным возбуждением произнес Протопопов.
— Не волнуйтесь, господин Протопопов, — с язвительной насмешкой отозвался граф Капнист. — Не объясняйтесь в любви, здесь ведь нет «обожаемого» монарха…
Капнист самодовольно рассмеялся. Красивое лицо Протопопова горело от волнения. Он находился теперь в том состоянии, когда его не пугали и не тревожили больше нападки врагов. Оне ему были безразличны. Он сам готов был нападать. Он почувствовал, что ему незачем давать ответы этим людям. Но, поддаваясь чувству, крикнул, пылая:
— Вам хорошо это говорить. Вы сидите спокойно в кресле, а я нахожусь в положении человека, которого травят. О, между нами огромная разница. Вы — граф, вы, господин Капнист, имеете огромное состояние, вы имеете огромные связи. В то время как вы ни в чем не нуждались, я начал свои первые шаги бедным студентом. Я давал уроки по 50 копеек. Я ничего не имею и теперь, кроме поддержки моего Императора. Но с этой поддержкой я буду идти до конца, какое бы ни было ваше отношение ко мне…
— Я еще не кончил, — с холодным самодовольствием сказал опять Милюков, видя волнение своего политического врага. — Мы подошли к моменту, когда терпение страны исчерпано окончательно. Надо принять срочно экстраординарные меры, чтобы успокоить народ…
— Надо создать министерство доверия при вашем благосклонном участии, — с горькой насмешкой отпарировал Протопопов. — Вы напрасно оперируете мнением страны, голосом народа. Вы мнение страны не знаете и собственное настроение выдаете за голос народа…
— Невозможно жить больше в атмосфере гнетущих недоразумений, вызванных вашим назначением, господин Протопопов.
— Протопопов сказал нам, что он монархист, и заявил о своей любви к Царю. Но выше Царя есть Родина. Если Царь ошибается, если он идет дорогой, которая может быть опасной для Отечества, долг монархиста, любящего Царя, — указать ему на ошибки. Господин Протопопов, выполнили ли вы свой долг? — спросил Шингарев. — Мы этого не знаем, но по тому, как вы действуете, и после вашей декларации, которую мы выслушали, — в этом можно сомневаться…
— Протопопов утверждает, что он не знает, кому он мог бы передать портфель министра, — сразу запальчиво, с высокой ноты, точно в присутствии глухих людей, громко заговорил кругленький, невысокого роста, краснощекий и благообразный Иван Николаевич Ефремов. — Это не имеет значения. Какой бы ни пришел новый человек, дело не двинется. Он ничего не сможет сделать в правительстве, которое правит без программы и без поддержки нации. Положение настолько тяжелое, что его невозможно изменить простой заменой министров. Нужна не перемена министров, которую мы наблюдаем теперь довольно часто, — нужна перемена правительственной системы…
Родзянко слушал спокойно, как нападали на несчастного министра думские тузы, одобрительно улыбался, покачивая крупной головой в знак согласия и был доволен. Наконец, он произнес почти торжественно свое собственное мнение:
— Последние слова Ивана Николаевича содержат глубокую истину. Я совершенно согласен, что надо менять режим. Я вам могу подтвердить, господин Протопопов, что то, что вы здесь сейчас услышали, — это есть единогласное мнение всех членов Думы. Вы не найдете ни одного, который бы думал иначе.
Протопопов хотел коснуться еще некоторых вопросов. Он вынул из портфеля бумаги и стал объяснять положение продовольственного вопроса. К нему подошел граф Капнист и тоном человека, который убеждает, призывает к благоразумию, а в то же время почти требует, сказал:
— Господин Протопопов, подайте в отставку…
Милюков с места крикнул: «Вы ведете Россию к разрушению и гибели. Уходите»… Еще чей-то голос сказал насмешливо: «Господин Протопопов, идите лучше спать»… Послышались шуточки и насмешки. Кровь ударила в голову Протопопову. Как будто публично били его по щекам. Под гул голосов он крикнул в каком-то истерическом трансе:
— Меня поддержит земство. Земство пойдет со мной…
— Никто вас не поддержит. Напрасные иллюзии и бесплодные надежды. Не пойдет за вами земство, — гудели голоса насмешливо. — За поддержкой советуем идти в «мистический кружок», к Гришеньке, к Андроникову и к Бадмаеву. Спросите совета у Аннушки…
Протопопов встал, сделал общий поклон и повернулся уходить.
— На прощанье я могу вам подать докторский совет: идите ложитесь спать, вы нуждаетесь в отдыхе, — сказал Шингарев.
На дворе стояла черная осенняя ночь. С моря дул холодный ветер, моросил мелкий дождь, скрипели и шумели печально деревья. Пустынные, мокрые улицы тонули во мгле. И такая же мутная
