Читаем без скачивания Последняя глава (Книга 2) - Джон Голсуорси

Часов в двенадцать к ней зашел попрощаться Хьюберт. И Динни сразу поняла, что и он все знает. Хьюберт сказал ей, что остальную часть отпуска возьмет в октябре и вернется в Кондафорд. Джин останется дома до ноября, пока не родится ребенок. Врачи запретили ей жить в жарком климате до родов. В это утро Динни казалось, что Хьюберт опять стал таким, каким был прежде. Он сказал, как это хорошо, что ребенок родится в Кондафорде.

- Странно от тебя это слышать, - попыталась пошутить Динни. - Раньше ты не слишком жаловал Кондафорд.

- Ну, теперь у меня будет наследник, а это меняет дело.

- Ах, вот оно что! Ты уверен, что это будет наследник?

- Да, мы твердо решили, что у нас будет мальчик.

- А сохранишь ли ты Кондафорд до тех пор, пока он вырастет?

Хьюберт пожал плечами:

- Постараемся. Уж если до зарезу хочешь что-нибудь удержать, держи, и тогда не упустишь!

- Положим, и тогда это не всегда удается, - пробормотала Динни.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Слова Уилфрида "можете сказать ее родным, что я уезжаю" и сообщение Динни, что "все кончено", - пронеслись по семье Черрелов, как лесной пожар. Правда, никто не радовался, как обрадовались бы возвращению блудного сына. Все жалели Динни и даже побаивались за нее. Всем хотелось выразить свое сочувствие, но никто не знал, как это сделать. Сочувствие не должно выглядеть сочувствием, не то оно будет оскорбительной. Прошло три дня, а ни одному из членов семьи еще не удалось поговорить с ней по душам. Но вот Адриана наконец осенило: он позовет Динни куда-нибудь пообедать, хотя почему пища должна служить утешением - никто не знает. Он выбрал для встречи кафе, где кухня незаслуженно пользовалась хорошей репутацией.

Динни не принадлежала к числу нынешних девиц, для которых даже превратности судьбы служат предлогом нарумяниться, и Адриану сразу бросилась в глаза ее бледность. Но намекнуть ей на это он не решился. Ему вообще было трудно с ней разговаривать, - он знал, что мужчины, даже очень влюбленные, не теряют своих духовных интересов, в то время как женщины, даже не так сильно захваченные страстью, целиком ею поглощены. Тем не менее он стал ей рассказывать, как кто-то пытался провести его за нос.

- Он запросил пятьсот фунтов за кроманьонский череп, будто бы найденный в Суффолке. И выглядела вся эта история очень правдоподобно. Но я случайно встретил тамошнего археолога. "Ах, этот? - спросил он. - И вам, значит, он хочет всучить свою подделку? Известный жулик. Он уже выкапывал ее раза три. Давно пора упрятать этого типа в тюрьму. Держит череп в шкафу, каждые пять-шесть лет закапывает его в яму, выкапывает обратно и пытается продать. Может, череп и в самом деле кроманьонский, но купил он его во Франции лет двадцать назад. Если бы такой череп нашли у нас, это было бы действительно событие". Тогда я поехал туда, где череп нашли в последний раз. И теперь, когда меня предупредили, что он жулик и сам его закопал, мне все стало ясно. Да, древности почему-то всегда, как говорят американцы, "подрывают моральные устои".

- А что это был за человек?

- Восторженный такой парень, похож на моего парикмахера.

Динни засмеялась:

- Тебе надо что-то предпринять, не то он все равно его кому-нибудь продаст.

- Сейчас у нас депрессия. А она прежде всего бьет по торговле древностями и редкими изданиями. Пройдет не меньше десяти лет, прежде чем ему дадут приличную цену.

- А тебе часто стараются сбыть какую-нибудь подделку?

- Бывает. И кое-кому это даже удавалось. Но мне жалко, что я не попался на эту удочку... Прелестный череп! Такие теперь редко найдешь.

- Да, мы, англичане, становимся все уродливее.

- Неправда. Надень на людей, которых мы встречаем в гостиной и в лавках, сутану с капюшоном или камзол и латы - не отличишь от портретов четырнадцатого-пятнадцатого веков.

- Да, но мы стали презирать красоту! У нас она считается признаком слабости и распутства.

- Людям приятно презирать то, чего у них нет. Мы стоим в Европе всего лишь на третьем, - нет, пожалуй, на четвертом месте по обыденности внешнего облика. А если бы не унаследовали кое-что от кельтов, могли бы занять и первое место.

Динни оглядела кафе. Осмотр не подтвердил выводов дяди и потому, что мысли ее были заняты другим, и потому, что большинство обедающих оказались либо евреями, либо американцами.

Адриан смотрел на Динни с грустью: лицо у нее осунулось, глаза потухли.

- Значит, Хьюберт уже уехал? - спросил он.

- Да.

- А что ты сама собираешься делать?

Динни молчала, уставившись в тарелку. Наконец она подняла голову:

- Может, поеду за границу.

Рука Адриана потянулась к бородке.

- Понятно, - сказал он наконец. - А деньги?

- Денег хватит.

- И куда?

- Куда глаза глядят.

- Одна?

Динни кивнула.

- Неприятная сторона всякого отъезда заключается в том, что рано или поздно приходится возвращаться.

- Здесь мне пока нечего делать. Вот я, пожалуй, и облегчу участь моих ближних, избавив их от своего присутствия.

Адриан задумался.

- Ну что ж, дорогая, тебе виднее. Но раз уж ты настроилась съездить куда-нибудь подальше, мне кажется, что Клер обрадуется, если ты решишь поехать на Цейлон.

По невольному движению ее руки он понял, что мысль эта не приходила ей в голову, и продолжал:

- Мне почему-то кажется, что живется ей несладко.

Динни испытующе поглядела на дядю.

- У меня было такое же ощущение на свадьбе; мне его лицо не понравилось.

- У тебя ведь просто дар помогать другим, Динни. Как бы мы ни ругали христианство, но заповедь "Давайте, и воздастся вам" - великие слова.

- Эх, дядя, даже сын божий не прочь был иногда пошутить.

Адриан внимательно поглядел на нее:

- Если поедешь на Цейлон, не забудь, что плоды мангового дерева надо есть над миской: они очень сочные.

Вскоре он с ней расстался и, чувствуя, что больше сегодня работать не сможет, отправился на выставку лошадей.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

На Саут-сквер выписывали и "Текущий момент", - политические деятели не могут обойтись без такого рода прессы, иначе рискуешь не уследить за погодой на Флитстрит. Майкл за завтраком сунул газету Флер.

За шесть дней, которые Динни провела у них в доме, никто и словом не обмолвился об Уилфриде. Но теперь Динни спросила сама:

- Можно мне поглядеть?

Флер дала ей газету. Динни прочла заметку, ее слегка передернуло, но она продолжала завтракать. Кит нарушил молчание, сообщив, каких показателей добился Хеббс.

- Не правда ли, тетя Динни, он ничуть не хуже У. Дж. Грейса {Грейс Уильям (1848-1915) - известный в Англии игрок в крикет.}?

- Увы, Кит, я ни разу не видела ни того, ни другого.

- Как, ты не видела У. Дж.?

- По-моему, он умер, когда меня еще не было на свете.

Кит поглядел на нее с недоверием.

- А-а-а...

- Он умер в тысяча девятьсот пятнадцатом, - сказал Майкл. - Тебе уже было лет одиннадцать.

- Неужели ты и правда никогда-никогда не видела Хеббса, тетя?

- Нет.

- А я его видел целых три раза. Я учусь бить согнутой рукой, как он. "Текущий момент" пишет, что Бредман - лучший игрок в мире. Как ты думаешь, он даже лучше Хеббса?

- Нет, но вокруг него легче поднять шумиху.

- А что такое "поднять шумиху"?

- То, чем занимаются газеты.

- Значит, выдумывать?

- Не обязательно.

- А сейчас о ком поднимают шумиху?

- Ты не знаешь.

- А вдруг знаю?

- Кит, не приставай! - сказала Флер.

- Можно взять яйцо?

- Можно.

Снова наступило молчание; потом Кит поднял в воздух вымазанную желтком ложку и отставил один палец.

- Смотри! Ноготь еще чернее, чем вчера! Как ты думаешь, он отвалится?

- А что ты с ним сделал?

- Придавил ящиком стола. Но я ни капельки не плакал.

- Не хвастайся, Кит.

Кит кинул на мать ясный, прямой взгляд и снова принялся за яйцо.

Полчаса спустя, когда Майкл сидел за своей перепиской, Динни вошла к нему в кабинет.

- Ты очень занят?

- Нет, дорогая.

- Я насчет этой газеты. Неужели они не могут оставить его в покое?

- Сама видишь, "Леопард" продается нарасхват. Скажи, а как там у вас дела?

- Я слышала, будто у него был приступ малярии, но не знаю, ни где он, ни что с ним сейчас.

Майкл поглядел, как она храбро пытается улыбнуться, и нерешительно спросил:

- Хочешь, я о нем разузнаю?

- Если я ему буду нужна, он найдет меня сам.

- Я повидаюсь с Компсоном Грайсом. С Уилфридом у меня почему-то разговор не получается.

Когда она вышла, Майкл посидел, сердито перебирая письма, на которые ему так и не захотелось отвечать. Бедная Диннй! Какое все это безобразие! Потом он сдвинул письма в сторону и ушел.

Контора Компсона Грайса помещалась неподалеку от Ковент-Гардена, - этот рынок по каким-то пока непонятным причинам влечет к себе литераторов. Когда Майкл около полудня вошел к молодому издателю, тот сидел в единственной прилично обставленной комнате своей конторы и с довольной улыбкой читал газетную вырезку. При виде посетителя он встал.