Читаем без скачивания Персона грата: Фантастические повести и рассказы - Фредерик Браун

Он знал Бетти Хедли всего три дня; в сущности до этого чудесного уик-энда и видел ее лишь однажды. Это было в четверг, когда она впервые появилась в Издательствах Бордена. Ежемесячник, который она редактировала — «Идеальные Любовные Истории» — был куплен Борденом у прежнего хозяина, и новый владелец оказался достаточно умен, чтобы забрать журнал вместе с редактором. Бетти Хедли уже три года отлично справлялась с должностью главного редактора, а «Уэли Паблишинг Компани» продавала журнал только потому, что менялся профиль издательства — оно переходило исключительно на выпуск научно-популярных журналов. «Идеальные Любовные Истории» был их последним журналом, содержавшим только прозу.

Короче говоря, Кейт впервые встретил Бетти Хедли в четверг, и день этот сейчас казался ему важнейшим днем жизни.

В пятницу ему пришлось поехать в Филадельфию, чтобы встретиться с одним своим автором, который действительно умел писать. Однако, получив аванс в счет нового романа, он казалось, позабыл об этом. Кейт должен был заставить его работать, и вроде бы это ему удалось.

Как бы то ни было, он избежал встречи с Джо Доппельбергом, своим фанатичным поклонником, который выбрал пятницу для приезда в Нью-Йорк и визита в редакцию Бордена. Судя по письмам Джо Доппельберга, избегнувшего встречи с ним можно было от души поздравить.

А в субботу Кейт приехал сюда по приглашению Л. А. Бордена. Он был здесь уже в третий раз, но обычный уикэнд в имении шефа превратился в чудесное приключение: среди гостей оказалась Бетти Хедли.

Бетти Хедли — высокая, стройная и золотоволосая, с шелковистой загорелой кожей, с лицом и фигурой, подходящими скорее для экрана телевизора, чем для редакции…

Кейт вздохнул и вошел в дом.

В большой комнате со стенами, закрытыми ореховыми панелями, Л. А. Борден и главный бухгалтер Уолтер Кэллахэн играли в карты.

Борден посмотрел на вошедшего и кивнул ему.

— Привет, Кейт. Хочешь меня подменить? Мы уже почти закончили. Мне нужно написать несколько писем, а Уолтер, надо думать, охотно обыграет и тебя тоже.

Кейт покачал головой.

— Мне тоже нужно поработать, мистер Борден. Время поджимает: я должен написать текст для раздела ответов на письма. Я специально захватил пишущую машинку и папку с письмами читателей.

— Да брось ты! Я пригласил тебя сюда не работать. Неужто нельзя сделать это завтра, в редакции?

— Я бы очень хотел, мистер Борден, — сказал Кейт, — но у меня старые долги, а материал должен пойти в печать завтра утром, не позже десяти. В полдень номер закрывают, так что все должно быть готово. Это часа на два работы, потому я и хочу сделать все сейчас, чтобы иметь свободный вечер.

Кейт пересек холл и поднялся по лестнице. Оказавшись в своей комнате, он вынул машинку из футляра и поставил на столик, а из чемоданчика достал папку с письмами, адресованными Ракетной Почте или — если отправитель был посмелее — Ракетчику.

На самом верху лежало письмо Джо Доппельберга. Кейт положил его первым потому, что, судя по содержанию, Джо Доппельберг мог явиться лично, и Кейт хотел иметь письмо под рукой.

Он вставил в машинку лист бумаги, отстучал заголовок «Ракетная Почта» и начал:

«Ну, братья космопилоты, сегодняшняя ночь — когда я это пишу, а не когда вы это читаете, — это великая ночь, и ваш Ракетчик специально караулил, чтобы все увидеть самому. И он действительно видел вспышку на затененном диске Луны, означающую счастливую посадку первой ракеты, отправленной человеком в Космос».

Критически перечитав текст, он вырвал лист из машинки и вставил новый. Это было слишком официально, слишком напыщенно для его фэнов. Кейт закурил и написал вступление снова. На сей раз вышло лучше. Впрочем, может, и хуже.

Читая новый вариант, он услышал, как хлопнула дверь и по лестнице простучали каблуки. Это, наверное, уезжала Бетти. Нет, еще одно прощание, да еще в присутствии Бордена и Кэллахэна испортит все впечатление. Гораздо лучше оставить все как есть — остановиться на том коротком, перехватывающем дыхание поцелуе и обещании, что они увидятся завтра вечером.

Он вздохнул и взял из пачки первый лист. Джо Доппельберг писал:

«Дорогой Ракетчик!

Я вообще-то не хотел тебе писать, но ваш последний номер вонял отсюда и до Арктура, за исключением написанного Уилером. Кто сказал этому барону Гормлею, будто он умеет писать? А чего стоит его космонавигация? Этот графоман не сумел бы в солнечный день переправиться на лодке через Муд-Крик.

А обложка Хупера? Девка была в порядке, даже в лучшем виде, но с девками всегда так. А то, что за ней гонится — это что — меркурианский дьявол из рассказа Уилера? Ну, так скажите вашему Хуперу, что я могу вообразить БЕМов[11] пострашнее и в трезвом виде, без единого стакана венерианской сивухи.

Что бы ей просто не повернуться и не погнаться за этим чудовищем?

Держите Хупера внутри — его черно-белые картинки вполне на уровне — а для обложек найдите кого-нибудь другого. Может, Рокуэла Кента или Дали? Держу пари, Дали сделал бы деликатесного БЕМа на обложку. Сечешь, Рак? Деликатесный Дали!

Слушай, Рак, держи молочко от бешеных червей с Урана под рукой и хорошо охлажденным — где-то на неделе я к вам загляну. Но не думай, Рак, на нью-йоркский космодром я прибуду не только, чтобы тебя увидеть. Но раз уж все равно буду в городе, хочу проверить, так ли ты уродлив, как все говорят.

Одна из твоих последних идей, Рак, на голову выше всего прочего. Это я о рубрике фотографий самых интересных и постоянных корреспондентов. Высылаю тебе свою. Сначала хотел привезти сам, но по почте она дойдет быстрее, и ты сможешь дать ее в очередном номере.

В общем, Рак, готовь лунного тельца, я буду скоро, а может, и еще раньше.

Джо Доппельберг».

Кейт Уинстон снова вздохнул и взял голубой карандаш. Прежде всего он вычеркнул места о поездке в Нью-Йорк — это вовсе не интересно другим читателям, а кроме того, он не хотел, чтобы и прочим взбрело навестить его в редакции — это отняло бы массу ценного времени.

Затем он выбросил самые резкие обороты, взял в руки фотографию, пришедшую вместе с письмом, и еще раз посмотрел на нее.

Джо Доппельберг выглядел совсем не так, как можно было подумать по его письму. Он был довольно симпатичным, пожалуй, даже интеллигентным шестнадцатилетним юношей с милой улыбкой. В личном общении он наверняка оказался бы столь же робким, сколь дерзким было его письмо.

Разумеется, снимок можно напечатать. Уже давно следовало отправить его в цинкографию, но это еще успеется. Кейт пометил, чтобы рядом с письмом оставили врезку на полколонки, и на обороте фотографии написал: «полкол. Доппельберг».