Читаем без скачивания В споре со временем - Наталья Решетовская

Грешный муж вернулся к безгрешной жене. Но он зато стал верующим. И она и сын тоже должны теперь ими стать! Уговоры, убеждения, требования, ультиматумы… Официально брак их не возобновлялся. Зачем? Вдруг с ним опять что-нибудь случится? И ей снова отвечать?..

Тогда Дмитрий Михайлович был православным. Потом он стал католиком. Потом женился на еврейке, чтобы уехать в Израиль, а оказался в Париже. Своей истинной жене, которая чаяла разделить с ним старость и с которой он в летние месяцы жил вместе на дачном своём участке, он оставил «успокоительное письмо», что любил её больше всех прочих бывших у него женщин и что он хочет закончить свою жизнь в монастыре…

Дмитрий Михайлович читал «Шарашку». В основном он принимал её безоговорочно. И муж советовался с ним особенно в связи со спорами Сологдина с Рубиным (тогда Левиным). Вместе изобретали темы этих споров. Обсуждали написанное.

Весной я побывала в Москве на научной конференции по катализу. Проводили её «кобозевцы» в Московском университете.

Доклады вызвали весьма оживлённые, с взаимным задиранием, прения. Один из докладов делал сам Кобозев. Как всегда (только редко приходилось его слушать!) — логично, чётко, иногда остро и остроумно, находя удивительно точные слова.

Конференция длилась несколько дней. Всю её я просидела рядышком с Тамарой Поспеловой, с которой почти не разлучалась те дни, когда мы с ней были единственными женщинами в лаборатории профессора Кобозева.

К удивлению своему убедилась, что я в этом научном мире не забыта. На мои работы, в частности, на открытые мною так называемые «вторичные ансамбли» делались ссылки в докладах. Сослался и сам шеф. А когда посетила новое просторное помещение кобозевской лаборатории в отдельном корпусе на Ленинских горах, то на стенде, среди других таких же, увидела и титульный лист своей диссертации…

Всё могло бы быть по-другому. Но как бы сложилась моя личная жизнь? Разве я имею право быть чем-то недовольной?!

Болезнь Александра не давала себя знать, но требовала постоянного внимания. Около двух недель в ту весну он пролежал в больнице, где его лечили химиотерапией. Полагалось бы пролежать подольше, но муж настоял на выписке и продолжал лечиться амбулаторно. Чувствовал он при этом себя неплохо, а потому, почти не переставая, работал.

Шло усиленное печатанье «Шарашки».

За время лечения муж прибавил в весе около 3 кг, от чего пришёл в ужас. Зато опухоль как будто рассосалась.

После курса лечения сарколизином муж проникся оптимизмом и решил считать себя здоровым. А чтобы избавиться от излишней полноты, да и почувствовать себя снова молодым, муж идёт навстречу моему желанию купить велосипеды.

С каким опозданием навёрстывалась моя жизнь! Ведь о велосипеде я мечтала ещё со школьной скамьи, но он был в ту пору недоступен.

И вот у меня — прелестный зелёненький дамский велосипед Львовского завода! У мужа — дорожный, тяжеловатый на ходу. Но я от этого выигрываю. Когда натренируюсь, то не буду отставать от него, разве что при встречном ветре, да на крутых подъёмах… Не то что пешком! Тут я всегда пасовала перед своим «скороходом»…

Начались наши первые велосипедные вылазки «на природу»: сначала к Оке, потом до Полян, а потом и в Солотчу, до которой было 20 км и которая кажется мужу «чудным местом».

Большая картотека по улицам и достопримечательностям Ленинграда уже составлена. Карточки рассортированы по определённым маршрутам. Имея в руках отпечатанную картотеку, Александр Исаевич вполне может работать гидом по Ленинграду. В Рязань к нему уже идёт выписанная нами «Ленинградская правда». Читая её, мы как бы входили в жизнь города.

И вот наступает этот счастливый миг, когда, собравшись по предварительно составленному подробнейшему списку необходимой одежды, канцелярских и фотопринадлежностей, дорожных вещей и пр., мы рано утром 29 июня покидаем Рязань…

В Ленинград мы приехали ослепительным утром. Весна там запоздала: на улицах и в скверах — раскидистые кусты цветущей сирени, давно отцветшей у нас.

Вечером, одевшись поторжественнее, вышли гулять. Пройдя по Невскому в сторону, противоположную Дворцовой площади, повернули налево и оказались у здания бывшего Благородного Собрания — ныне Филармонии. «Нет ли у вас лишнего билетика?» — обратились к нам… Оказалось, заключительный концерт американского дирижёра Стоковского. Тогда и мы в свою очередь стали задавать подходящим тот же вопрос и прорвались-таки на верхний ярус, где можно было не только сидеть на своих, не ахти каких местах, но и свободно прогуливаться, не глядя на эстраду, а просто отдаваясь поразительно слитному звучанию оркестра.

После концерта мы вышли на светлые без фонарей улицы. Хотя был уже 12-й час, казалось, вечер только начинался: повсюду продавались ландыши, мороженое, газированная вода…

До четырёх утра бродили мы по набережным Невы, делая снимки и просто любуясь открывшейся перед нашими глазами панорамой.

Но, конечно, Ленинград — это прежде всего театры. «Бег» Булгакова в Александринке, «Летучий голландец», «Жизель».

Любопытно, что самое большое впечатление было от французской пьески Жери «Шестой этаж» — её ставили гастролёры-рижане.

«Сюжет — элементарный, — пишет Саня Зубовым, — „он“ обманул „ее“ и не женился; но тут-то и убеждаешься, что в искусстве не то главное, что сказано, а как».

К этой мысли Александр Исаевич на протяжении своей жизни не раз возвращается. И всё же до конца не убеждён в своей правоте.

«— Но слушайте, искусство — это не что, а как», — говорит сценарист Цезарь Маркович в «Одном дне Ивана Денисовича».

«— Нет уж, к чёртовой матери ваше „как“, если оно добрых чувств во мне не пробудит!» — отвечает ему заключённый Х-123.

Продолжения спора автор не приводит, молчаливо согласившись, тем самым, с Х-123, за которым осталось последнее слово.

Может быть, дело всё в том, что важно и что и как? Ведь «элементарный» сюжет «Шестого этажа» — вечен!.. Как вечен он и в жизни, что Александр Исаевич подтвердит на собственном примере!..

Переполненные впечатлениями от путешествия, от встреч с друзьями, со множеством нащёлканных фотоплёнок, обременённые обновками, 11 августа мы приехали в Рязань, точно уложившись в намеченный график. — Хорошо путешествовать, а доменька ещё лучше! — проговорил мой муж, разбирая вещи и настраиваясь на свои обычные дела.

В период «тихого житья» мы отсчитывали время не по календарным, а по учебным годам.

Осень, зиму, весну у мужа была школа, у меня — институт. И хотя преподавание не было главным к этому времени даже у меня, школа и институт, наши учебные расписания, подготовка к занятиям — задавали жизни определённый ритм.