Читаем без скачивания Ангелика - Артур Филлипс

— Поистине забавный вопрос! С какой стати я стала бы бояться Джозефа… иное дело — за него. Раз уж вы спросили, скажу не таясь: печальная истина заключена в том, что Джозеф работает слишком усердно. Он, я боюсь, чрезмерно заботится о благополучии семьи, в то время как у него есть множество других, более важных дел.

Она ощущала его пристальный взгляд. Она его не убедила. Она подлила еще чаю.

— Я разумею, миссис Бартон… благодарю вас… я разумею, что зачастую жены людей науки, а равно мужчин, побывавших на войне, находят, что их мужья холоднее, нежели те бравые господа, с коими они шли под венец в церковной белизне.

— О, доктор, это означает, что вы не знаете мистера Бартона. Холоден? Он итальянец. Южанин, чья кровь горяча!

— Чудесно! — Старик милостиво захихикал. — Горячая кровь! Еще кусочек вашей отменной стряпни…

— Ради столь азартного человека я готова стоять у печи день и ночь.

Он отослал ее в кухню намеренно; она вернулась, дабы вновь подвергнуться атаке.

— Мистер Бартон поведал мне, что вы получили образование в благотворительной школе. Надо думать, освоение далось вам небезболезненно…

— Безграничное добросердечие Джозефа, — ответствовала она, ничуть не изумившись наружно тому, что муж разоблачил ее происхождение, — не знает себе равных.

Сокрытие недовольства ей зачтется, ибо такова была очевидная цель доктора Майлза: побудить ее роптать, а затем, потихоньку одурманивая раствором поддельного сострадания, изобличить ее осведомленность и ее слабость.

— В понедельник ваш ребенок отправляется в школу. Вас это огорчает?

— Огорчает? Скажу как на духу, доктор Майлз, матери непросто видеть, как взрослеет ее дитя, ибо взросление каждодневно доказывает, что время скоротечно и труд всей моей жизни близится к завершению. Но огорчение? Со всей определенностью — нет. Я надеюсь, дитя станет учиться так рьяно, как того желает ее отец.

Исподволь взиравший на Констанс чужак был сведущ во всякой подробности ее жизни: Приют, посещение лаборатории, обучение Ангелики четыре дня спустя.

Констанс нечего было отрицать, кроме лишь одного: она уясняла истинное значение каждого слова.

— Случается так, — продолжил он, и веко его развило нервический тик, заставив тонкую пожухшую кожу наскакивать на черную радужную оболочку, — что человек оправданно испытывает необходимость в отдыхе.

Я отдаю себе отчет, наряду с преданным вам супругом, в том, что наши женщины тяжко трудятся ради нас, влача бремя незнаемых нами эмоций. Отдых для освежения души можно устроить моментально, стоит лишь попросить.

Дабы отклонить «освежительное» отделение Констанс от дома и ребенка, требовалась уже всеохватная бестолковость.

— Какая же англичанка примет столь незаслуженное подаяние? Когда наши мужья претерпели страдания, о коих мы, нежные женщины, и помыслить не можем? Труд женщины есть дань мужчине. Тосковать по отдохновению! Я посчитала бы это за срам, если вы, доктор Майлз, на правах друга разрешите мне выразиться без обиняков.

Он поглядел на нее поверх чашки:

— Могу ли я познакомиться с вашей дочерью?

Было совершенно непонятно, что скажет ему девочка; если он попросит переговорить с нею в отсутствие матери, все пропало.

— Сколь любезно с вашей стороны просить об этом.

Сэр, обнаружить перед вами ее способности к беседе будет для меня честью.

Констанс взошла в комнату девочки. Нора сидела в голубом кресле, и на голову ей была нахлобучена корона из газеты; Ангелика делала вид, будто прикована за руку и за ногу к кроватному столбику.

— Пойдем, ангелица. Нора, забери ее и отведи в купальню через две минуты, ни секундой позже.

Внизу Ангелика сделала реверанс и сказала, что очень рада познакомиться с доктором Майлзом. Он созерцал ребенка с раздражавшей сосредоточенностью.

Противоречие либо разоблачение — и грядущее Констанс черно.

— Ангелика Бартон, — сказал он. — Ангелика Бартон. Мисс Бартон, вы являете собой крохотную копию вашей милой мамочки.

— Спасибо, сэр. Мамочка очень милая.

— В самом деле. Я думаю… — продолжал он, согнулся влево и пошарил, двигая пальцами, в правом кармане жилета, — вот. Вкуснейшая лакрица… — он держал сжатый кулак у Ангеликиного носа, — … для девочки, коя может сказать мне… — ее глаза чуть скосились в направлении сладкой волны в океане запахов, — как в ее спаленке возник… — Ангелика прикусила губу, — … огонь.

Все. Он знал все, и одно его слово отнимет у Констанс все — ребенка, ее ограниченную свободу, — послав взамен «отдыхать». Она взглянула на Ангелику: теперь все зависело от ее мудрости.

— Набедокурив, мы сразу признаемся, — повторила Ангелика по памяти и полезла в отворяющуюся заскорузлую ладонь, и доктор Майлз рассмеялся. — Мамочка наткнулась на мою куклу, о чем, сэр, я правда сожалею.

— Мудрый ребенок! Вы же, миссис Бартон, — он развернулся к ней, — вы — великолепная хозяйка. Я отнял у вас слишком много времени.

— Наш разговор, доктор, доставил мне истинное наслаждение. Однако не представляю, что могло задержать Джозефа. Он будет ужасно расстроен.

— Оставьте. Передайте ему, будьте так любезны, что я поговорю с ним на другой день. Передайте ему, что доброта вознаградит самоё себя. Кроме того, я осмелюсь также сказать вам, миссис Бартон, что ваш супруг по очевидной причине ценит вас так высоко, что обвинить его можно лишь в чрезмерной заботе о вас. Уж никак не страшное преступление, а, миссис Бартон? Я всячески надеюсь, что вы его простите.

— Вы — замечательный друг нам обоим, доктор Майлз.

Она махала рукой, пока он взбирался в экипаж, присоединяясь к двум мужчинам, кои сидели внутри и, очевидно, ждали его в продолжение сей безумной беседы.

Простить. Она закрыла дверь; обещание Энн Монтегю боролось с просьбой доктора Майлза: закройте глаза, миссис Бартон, закройте глаза, беспокоиться не о чем, кроме разве слишком заботливого мужа. Простите его.

XXIV

Прибытия и отбытия Джозефа в истекшие дни были столь невразумительны, что казались зловещими сами по себе. Сегодня вечером он не потрудился предуведомить супругу об отлучке либо таковую объяснить. Он не вернулся ни к ужину, ни когда Ангелика отправлялась спать, ни когда Нора пригасила газ и удалилась, оставив пленницу без охраны. Констанс пребывала одна-одине шенька в гостиной, что напитывалась мраком, а Джозеф все не возвращался. Развертывалась ночь. Энн обещала последнюю полную луну: луна восходила. Энн обещала зенит зла, обещала, что враг будет размягчен, дабы получить смертельный удар. Эту ночь Констанс встретит подготовленной. Энн обещала.