Читаем без скачивания Если бы ты знал… - Эльчин Сафарли

– Слушай, Север, со стороны, наверное, мы выглядим такими мудрыми сумасшедшими…

– …хотя на самом деле глаза вечно на мокром месте, а нос под платком.

– Вечные бабские крайности. Вроде смирились, вроде стали сильнее, вроде открыты новому, а все равно суеверно обходим предметы из прошлой жизни, и даже похожие на них.

– Так точно, подруга!

Эпилог

Знаешь, чем здесь хорошо? Смотри: вот мы идем и оставляем следы на песке, отчетливые, глубокие. А завтра ты встанешь, посмотришь на берег – и ничего не найдешь, никаких следов, ни малейших отметин. За ночь все сотрет море и слижет прибой.

Словно никто и не проходил. Словно нас и не было.

Спустя семь месяцев

Я открываю глаза, оглядываю свою белую комнату, которая еще не обставлена, но зато закончен ремонт. Мой домик в Желтой деревне теперь стал еще светлее, уютнее. Сейчас мы снимаем его на пару с Пандой. С нами живут Пако и малышка Сию, которую Сома часто привозит к нам в гости. Она как будто и мой ребенок, и я отдаю ей всю любовь, что живет во мне.

Скоро в нашем домике появится новая мебель белого цвета и все недостающие детали. Скоро в нашем домике будет круглый стол с белой скатертью, много цветов на подоконниках и глиняных банок для круп на кухонных полках. Когда-то в этих стенах я снова поверила в счастье, и до сих пор продолжаю в него верить. Оно теперь мой постоянный спутник, иногда ровное, иногда яркими вспышками, все чаще и чаще. Теперь я живу, а не жду жизни.

Я открываю глаза и чувствую, как переполнена силой, радостью новому дню. У меня ничего не болит. Полгода назад пораженный врач подтвердил, что я здорова и нет даже намека на прежнюю болезнь. Он удивился, когда я сказала, что приехала в эту страну со страшным диагнозом, готовясь к смерти. Врач посмотрел на меня как на сумасшедшую и отправил в другую клинику, где меня перепроверили и подтвердили, что я совершенно здорова.

Сейчас я понимаю, что моя болезнь ушла вместе с прошлым, которое я отпустила. И в этом мне помог Ревес. Мужчина, которого я выдумала, но он был. Какая разница – во мне или вне меня? Он мне очень помог, попросту подарил мне завтра, и это завтра принесло мне исцеление. Сейчас внутри меня такой удивительный мир: бескрайние зеленые поля и много солнца и неба.

И если правда, что любая болезнь – болезнь души, то моя душа, очевидно, выздоровела. Для меня это именно так. А доктора могут поискать другое объяснение.

Я открываю глаза и понимаю, что уже давно не прихожу к нему во сне. Ревес теперь светлое воспоминание, к которому я обращаюсь наяву. Я помню, я не забыла, но больше нет тоски – изводящей, изнуряющей желанием спрятаться в прошлом. В моем сердце по-прежнему живет любовь к нему, но она теперь другая… спокойная. Само же прошлое минуло и не имеет больше власти над настоящим.

В моей любви так много благодарности Рэ. За то, что он помирил меня со временем – теперь я умею быть полностью в настоящем моменте, и все мои планы касаются исключительно дня сегодняшнего, максимум ближайших выходных. За то, что помог мне поверить, а потом и убедиться в том, что всегда можно начать жизнь заново, сколько бы руин прошлого ни было за спиной.

Мы с Пандой теперь волонтеры в Центре помощи женщинам, больным раком. Две недели в месяц каждая из нас там работает, мы посменно ухаживаем за одинокими больными, не только как нянечки – пытаемся наполнить их надеждой и успокоить их сердца… Это, в общем-то, самое ценное, что мы можем сделать для близких.

В тот день, когда я ехала из Овального города в Желтую деревню, обеспокоенная исчезновением Ревеса, в глубине души мне все-таки было спокойно. В тот миг, когда из окна автобуса я увидела осенние рощи голых персиковых деревьев, я поняла: он ушел, оставив мне все свои силы, до последней капли. Тогда я уже была сильной, но мне нужно было еще, еще больше сил, чтобы продолжить мой путь. Рэ сказал мне однажды: «Любовь не одолеет течения жизни. Может, из-за того, что любовь и есть жизнь?»

Я открываю глаза и вижу доброе весеннее утро. С кухни веет теплым ароматом выпечки. Панда снова печет, хотя мы вроде договорились, что садимся на строгую диету. Ах да, сегодня же воскресенье, последний день свободы перед понедельником – началом режима исключительно здорового питания. По воскресеньям моя верная подруга традиционно печет свою изумительную шарлотку, перед которой просто невозможно устоять. Я улыбаюсь ласковому запаху домашнего пирога с яблоками и прямо в пижаме бегу на кухню. На столе еще теплый пирог. Панда, видимо, вышла в сад. Я не выдерживаю, отрезаю себе кусочек и с набитым ртом высовываюсь в окно. Привет, мир!

Я счастлива. А вы?

Послесловие

Кто может плакать не только о чужих страданиях, но и вообще о страданиях вымышленных, тот, конечно, больше человек, нежели тот, кто плачет тогда только, когда его больно бьют.

…Мама! и как так случилось, что я – написавший свои знаменитые книги: о смерти, о страхе, о прахе (о пыли), о комплексе жертвы – умудрился все ж таки стать… таким невозможно счастливым.

Я дописал последнее предложение и уже собирался выключить ноутбук, пойти спать, но напоследок решил проверить электронную почту, хотя срочных писем не ждал. «Одно непрочитанное письмо». От читательницы по имени Олеся. Открываю: белый лист и всего одна строчка: «Кажется, Вы знаете все о нас, женщинах, а чего не знаете, то чувствуете». Улыбнулся, поблагодарил незнакомку и… задумался.

Мне часто говорят, что я хорошо знаю женщин, что я их понимаю и даже выгораживаю перед мужчинами. Скажу честно: так хорошо о себе не думаю. Женщины слишком многосложны, и каждая совершенно уникальна для того, чтобы их изучить. Но зато у них есть похожие желания. И, наверное, именно эти желания я хорошо изучил, понял и вложил в свои книги. Каким образом? Нет, я далеко не ловелас и даже не претендую на звание легкого в быту, например я забываю закрывать колпачок зубной пасты. Я также не умею элегантно ухаживать.

Так или иначе, я всегда хотел, чтобы меня читали женщины. О них интереснее писать, да не обидится на меня крошечная часть моих читателей-мужчин. Тем более в моем случае, когда женские интересы и желания с детства были естественной средой моего обитания. Я был молчаливым ребенком, не особо общительным и больше любил слушать, чем говорить.