Читаем без скачивания Ангел-мечтатель (СИ) - Ирина Буря

Когда Дара с Игорем перешли в среднюю школу, они очень сдружились со Светиным Олегом. Они к тому времени уже стали школьной знаменитостью — без них не обходилась ни одна олимпиада, на которых она всегда уверенно делили первое место — и близкое знакомство с ними погружало и его в лучи их славы. Ему также льстило и доверие старших, поручивших ему присмотр за подрастающими вундеркиндами, и роль их покровителя и исповедника.

Когда до средней школы доросла Аленка, ее без колебаний приняли в их компанию, несмотря на то, что Олег уже закончил школу, а Дара с Игорем приближались к своему выпуску. Аленка всегда была готова следовать за Дарой куда угодно, а Олег, похоже, с удовольствием перенес свое покровительство на более благодарный объект. У его прежних протеже уже начался тогда период непрерывных стычек друг с другом и со всеми окружающими, в чем лично я видел явное последствие тесного общения Дары с Максом.

Когда же, по несомненной вине последнего, они узнали о своем происхождении, они и вовсе от всех закрылись — и компания их распалась. На две части — они предпочитали общество исключительно друг друга, но и Олег с Аленкой еще крепче сдружились. Я был тогда ему очень благодарен — Аленка крайне тяжело переживала отчуждение Дары — хотя сейчас думаю, что он, скорее, хотел у нее новости о них узнать.

Также он пришелся весьма кстати после аварии Татьяны — когда Игорь в самобичевание впал, Дара — в ступор от невозможности ему помочь, а Аленка — почти в отчаяние от сочувствия им и тяжести потери, которую она переживала как свою личную.

Когда же Татьяна нашлась, и мы вернули ей память, и жизнь наша вернулась к некоему подобию нормальности, наша молодежь снова сделалась неразлучной.

До тех пор, пока перед Игорем — и Дарой вслед за ним — не открыли новые блистательные горизонты.

Я уже некоторое время замечал, что в мыслях Аленки не вся их компания мелькает, а один Олег. Я тогда списал это на занятость Игоря подработкой у Марины — а Дара всегда при нем была — и думать об этом забыл: куда больше меня начало беспокоить другое. Олег в сознании Аленки вдруг невероятно похорошел, и ракурс, под которым я его там видел, предполагал совсем не дружественные объятия.

Аленке в то время было уже почти четырнадцать лет. Нет, ей было всего четырнадцать лет! Она была невысокой для своего возраста, тоненькой и худенькой, как все девочки-подростки, с огромной копной рыжих, как у меня, кудряшек — но слава Отцу нашему, без моих веснушек, которые чуть проступали, только когда она краснела. Краснела она легко, как все рыженькие — и тогда на ее личике словно рассвет занимался: от скул к щекам, затем к вискам и ко лбу.

Но обычно ее личико ассоциировалось у меня с тем мягким светом — ниоткуда и отовсюду — которым был заполнен наш ангельский мир. Оно было словно изнутри подсвечено, и ни одна черта в нем не диссонировала: светло-серые глаза, обычно чуть опущенные вниз, в обрамлении прямых белесых ресниц, такие же светлые и ровные брови, почти незаметный нос с тонкими крыльями, которые подрагивали, когда ей что-то не нравилось, бледно-розовые губы, уголки которых всегда были приподняты в легкой полу-улыбке …

Рядом с яркой, блистательной Дарой ее легко было не заметить, но в отсутствие сестры моя Аленка точно так же притягивала взгляды — как изящный одуванчик на тонкой хрупкой ножке. И немедленно возникало желание защитить его, оградить от любого дуновения ветра. И я был уверен, что не только у меня — у всех, кто хоть раз ее видел.

Что нужно от моей девочки этому здоровому лбу, почти на десять лет ее старше?

Бросить этот вопрос ему в лицо я не мог. Он же человек — ему нельзя знать о нашем с Аленкой мысленном контакте. А иначе его к стенке не припрешь насчет объятий — не говорить же, что я за ними следил. Я вдруг ощутил полное понимание неприязни Макса к Игорю. На мгновенье. Долгое мгновенье.

Предостеречь Аленку я тоже не решился. Дело даже не в том, что она бы наверняка обиделась на мое «подглядывание». Она ведь действительно еще совсем ребенок — как ей объяснить существование всех тех гнусностей, распространенных в человеческом мире? Я снова ощутил полное понимание — на сей раз Анатолия, пошедшего, похоже, на самые крайние меры, чтобы вырвать из этого мира Игоря. Ощущение также продлилось мгновение — короткое.

Поговорить с Дарой определенно было проще. Она и старше, и скорее поверит мне — папаша ей наверняка немало историй о низости человеческого рода рассказал из своего-то богатого темного опыта.

— Олег? — рассмеялась Дара, не дав мне договорить. — Он Аленку никогда не обидит! — безапелляционно добавила она.

На этот раз у меня мелькнуло понимание человеческих родителей, скрипящих зубами от самоуверенности своих отпрысков. Я тут же его отбросил — еще не зная, что Дара уже просто отмежевалась от всех своих земных связей.

У меня оставалась одна Галя. Она — мать, и притом человеческая мать — у людей инстинкт защиты потомства относится к одним из самых сильных. Кроме того, ей не понаслышке известно об обмане влюбленных девчонок и о том, каким тяжелым ударом для них это оборачивается.

— Да ты что! — воскликнула Галя совсем не тем тоном, который я от нее ожидал.

— Да не кричи ты! — буркнул я раздраженно. — Девчонки только улеглись — может, не спят еще.

— Нужно будет его на обед пригласить, — деловито забормотала Галя, снизив все же голос. — Приглядеться — тебе, небось, почудилось.

— К чему приглядываться? — чуть ли не впервые в жизни пожалел я о невозможности объяснить ей причину своей уверенности. — Нужно просто запретить ей с ним видеться.

— Зачем? — несказанно удивилась Галя. — Мальчик он славный — хорошей парой ей будет.

— Что ты несешь? — почти простонал я. — Какой еще парой? Он же чуть ли не вдвое старше ее!

— Вот и хорошо, — невозмутимо возразила мне Галя. — Пока она подрастет, он уже крепко на ноги встанет — не будут с хлеба на воду перебиваться.

— А если он ждать не захочет, пока она подрастет? — уже прямо намекнул я на ее собственное прошлое. — С чего на что она потом перебиваться будет?

— Да мы его с рождения знаем, — небрежно отмахнулась она от меня. — И семью его. Не то у него воспитание — если что, не бросит.