Читаем без скачивания Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире - Борис Тагеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В вас подымается энергия, какой обыкновенно может быть и не бывает, а вместе с тем является и чувство внутренней гордости при мысли, что сейчас, может быть, сцепившись грудь с грудью с врагом, вы покажете свою удаль, свою непоколебимость…
Не знаю, будут ли понятны читателю эти чувства, особливо если строки эти попадутся на глаза какому-нибудь буржуа, сидящему в хорошо натопленной комнате, когда самовар поет на столе, в то время как на улице воет и свистит ветер и дождь хлещет и барабанит в окна… Пожалуй, читатель тогда потянется в кресле, прихлебнет глоток чайку и, пустивши кольцо табачного дыма, скажет про вашего покорнейшего слугу: «Идеалист! Пылкая голова или же напускает на себя оригинальность».
Со своей точки зрения вы, может быть, будете правы, читатель! Не все люди созданы по одному масштабу, иному величайшее наслаждение пользоваться комфортом, жить понемножку, полегоньку, принадлежать к золотой середине мирного буржуа, находить наслаждение в игре определенных шести роберов винта и затем также покойно и мирно сойти с арены жизни, как и действовал на ней!
Другому нужна лихорадочная деятельность, нужны сильные ощущения, ежеминутно напоминающие ему, что он действительно живет, нужна борьба, которая могла бы поглощать избыток его сил; «золотая середина» этому человеку кажется болотом. Или выдвинуться вперед с целью приложить свои способности, которые в «золотой середине» сгниют, или сложить свою голову, не переваривающую будничной жизни…
Большинство обладателей таких темпераментов не бывают цезарями, а обращаются в горсточку земли, потерянную где-нибудь на поверхности земного шара без всякого следа, без памятника, какие воздвигают себе буржуа с целью увековечения имени субъекта, бывшего «добрым» и безобидным только потому, что не хватало способностей быть злым!
Прожить 30–40 лет на свете, пройти школу отчаянной борьбы, чувствовать, что живешь всеми нервами своего организма, всеми фибрами — и затем сгореть, оставив огненный след своего существования — вот завидная, желательная, идеальная судьба человека, по моему понятию!
А так как жизнь в походе исполняет некоторую, правда незначительную, часть программы желательного для автора этих строк существования, то поэтому и не должно быть удивительного восхищения той обстановкой, которая людям с другим характером не покажется привлекательной.
Возвращаюсь к моему описанию.
Ночь на 12 января 1881 года принадлежала к числу ночей, картину которых я только что нарисовал.
В передовой траншее левого фланга часов в одиннадцать вечера замечалось особенное суетливое движение. В разных местах собирались группы офицеров, оживленно разговаривавших, проходили саперы с фашинами, собирались апшеронцы, которым делался расчет; инженерный капитан Васильев бегал взад и вперед, иногда перепрыгивал через бруствер, исчезал в темноте, откуда слышался его шепот, заглушаемый ударами лопат в землю, плеском воды и шумом бросаемых фашин.
— Николаев! Где Николаев? — слышался чей-то голос.
— Здесь, ваше б-дие!
— Не забудь запалы!
— Никак нет! В кармане у меня, ваше б-дие!
— То-то же! Да двух людей поздоровее назначить нести динамит!
— Назначил уже… Скоро и пойдем уж, ваше б-дие?
— Будьте готовы… Вот как только кончат саперы мостик, и двинемся с Богом!
Вся эта суета, все разговоры, приказания и совещания касались предприятия, сильно всех волновавшего и интересовавшего, — взрыва нашими охотниками стены с целью проделывания бреши.
Поручик 1-го железнодорожного батальона Остолопов и гардемарин М-р вызвались пролезть в неприятельский ров, заложить под стену три пуда динамита и три пуда пироксилина и взорвать эти мины; в прикрытие охотников на случай вылазки неприятеля была дана целая рота Апшеронского полка; всем предприятием командовал флигель-адъютант, войсковой старшина граф Орлов-Денисов.
От передовой траншеи до неприятельского рва было около трехсот шагов, охотникам предстояло перейти ручей, протекавший по этому месту и дойти до так называемой подковки, то есть полукруглой траншеи, лежавшей шагах в пятидесяти от неприятельского рва и соединенной с ним узенькой и маленькой канавкой, постепенно углублявшейся и спускавшейся на дно рва.
В этой подковке должна остаться гальваническая батарейка для взрыва пироксилиновой мины и часть команды. Остальным надо было спуститься в ров, выкопать углубление под стеной, которая начиналась прямо со дна рва, эскарпа не было, заложить в это углубление мину, на случай недействительности или порчи батареи зажечь фитиль Бикфорда и выскочить изо рва.
Промежуток между местами заложения пироксилиновой и динамитной мины должен был быть шагов 12–15.
Прикрытие минеров — апшеронцы — должны были во время работы частью лежать на краю рва, частью залечь в ров по обеим сторонам работающих и в случае нападения драться до последнего, давая выиграть время до окончания работ…
— Скоро ли кончат эти саперы со своим мостом? — с нетерпением обращается граф Орлов к гардемарину, который занят стягиванием своей персоны поясным ремнем поверх полушубка и ощупыванием, на должном ли месте револьвер, чтобы не мешал ползти.
— Да, пора бы и кончить!.. Мокро, холодно… Я думаю, будет трудненько ползти по глине, которая совсем размякла…
— Зато вам будет легче работать под стеной… Удары ломом и киркой по мокрой земле не будут так слышны, — возразил на сетования гардемарина граф Орлов.
— Лишь бы не было текинского секрета в подкове, раз она занята неприятелем, придется начать целое дело…
— А вам сколько надо времени для работы?
— Не менее получаса, чтобы основательно закопать мину.
— Я думаю, что если текинцы не заметят нашего под ползания, то работу услышат… Вопрос только, сделают ли вылазку или ограничатся одной стрельбой…
— Сейчас саперы окончат мост, ваше сиятельство, — сказал подошедший поручик Остолопов.
— Вы совсем готовы?
— Совсем.
— Начальник штаба идет сюда, — послышалось из мрака… Граф Орлов пошел в ту сторону, откуда слышалось приближение нескольких человек, между собой разговаривавших.
— Если можете, выдвигайте понемногу людей из траншеи, дайте только минерам выйти вперед, — послышался голос начальника штаба полковника Гродекова. — С Богом, ребята, будьте молодцами и помните, что в случае насядут на вас текинцы, вас выручат, не бросят!..
Вот на бруствере обрисовалась одна фигура, немедленно исчезнувшая, за ней другая, третья… Послышался сдержанный шепот:
— Динамит-то подавай легче! Ну, принимай на себя!
— Что, минеры вышли? Не урони ящика с батареей!.. Передай катушку с проводниками! Не шуми, ребята!
Как призраки исчезли одна за другой темные фигуры…
Особенное ощущение, читатель, когда выходишь за бруствер, покидаешь эту надежную защиту и знаешь, что теперь окончательно открыт для неприятельских выстрелов! Ни зги не видать… Вот тут, налево, должно быть, мостик… Пригнувшись идут люди… Ручей… Остановились…
— Чего стали? — слышится шепот.
— Вперед, не задерживайте… — доносится голос графа Орлова.
— Сюда, ребята, вот мостик. — Ведет капитан Васильев передовых. Штыки звякнули один о другой, кто-то залез в воду и зашлепал сапогами.
— Тише, леший!
Там, где впереди чернеется что-то темнее окружающего мрака, сверкнул красный огонек, один, другой… Пуля ударилась в воду, и несколько капель брызнуло в лицо Остолопова, идущего рядом с ящиком динамита.
Мысль, как молния, мелькнула в голове — а что, если бы в ящик? Ощущение чего-то холодного пробегало по спине… Фашины хрустят под ногами… Наконец все перешли мостик…
— Ложись! — доносится приказание графа Орлова.
— Ползи за мной, не растягивайся, ребята! — шепчет гардемарин и с одним из осетинов конвоя Скобелева бесшумно направляется на четвереньках к едва приметной черной точке — подковке… В нескольких шагах за ним — минер унтер-офицер Забелкин и матрос Гребенщиков…
Руки уходят в размокшую, холодную, липкую глину… Двигаться приходится со страшным трудом… Сердце стучит усилено… Кровь приливает от неестественного положения к голове, звон в ушах… От пристального напряженного всматривания в темноту начинает представляться какое-то движение в мраке… Вот снова сверкнул огонек… Раскатился звук неприятельского выстрела… Второй…
— Должно, увидали нас, — шепчет один, из охотников.
Прилегли… А дождь, проклятый, моросит… Заливает за шиворот… Руки коченеют…
— Ваше б-дие! Что это как будто чернеется влево? — шепчет Забелкин на ухо гардемарину.
— Где? — спрашивает тот, сразу чувствуя какое-то особенное ощущение в сердце, определяемое выражением: сердце упало!
— А вот — смотрите, ваше б-дие, по руке!