Читаем без скачивания Какое надувательство! - Джонатан Коу

Но Фиби его уже не слышала.

Покончив с неотложной помощью, Фиби умылась, оделась и вышла в столовую, где Гимор уже убирал тарелки и супницы.

— А я так надеялась позавтракать, — сказала она.

— Завтрак уже подавали, — ответил дворецкий, не повернув головы. — Вы опоздали.

— Я могла бы сделать себе тост — можно где-нибудь здесь найти тостер?

Гимор взглянул на нее как на сумасшедшую.

— Боюсь, это окажется невозможным, — ответил он. — Остались холодные почки. Больше ничего. И еще немного требухи.

— Ну и ладно. А вы, случайно, не знаете, где сейчас Родди?

— Молодой хозяин Уиншоу, насколько мне известно, в настоящее время пребывает в библиотечном флигеле. Равно как и мисс Хилари.

Гимор выдал Фиби набор инструкций, как добраться до библиотеки, и она, выполнив все до единой буквально, оказалась в какой-то подвальной прачечной. Нимало не смутившись, Фиби снова поднялась наверх и минут десять побродила по коридорам, пока не услышала из-за полуотворенной двери хохот брата и сестры. Толкнув дверь, она оказалась в просторной комнате — одновременно промозглой и душной. Родди и Хилари разложили на столе ее папку и быстро просматривали листы, едва глянув на один и сразу хватаясь за другой. Хилари подняла голову и осеклась, увидев в проеме Фиби.

— Так-так, — произнесла она. — Никак сама Флоренс Найтингейл. Гимор рассказал нам о вашей миссии милосердия.

— Вы хотите, чтобы я вам что-нибудь поясняла? — спросила Фиби, проигнорировав Хилари и подходя к Родди.

— Наверное, я вас, пташки, должна оставить поворковать наедине. Спланировать ваше блистательное будущее, — сказала Хилари. — Коктейль на террасе через полчаса, если вам интересно.

— Давай через четверть, — ответил Родди. — Много времени это не займет.

Хилари закрыла за собой дверь, и он возобновил свой бессвязный просмотр. В душе у Фиби трепыхнулось предчувствие. Она не знала, чего бояться больше — его молчания насчет ее работ или его нежелания, по крайней мере до сих пор, хоть как-то признать, что между ними ночью что-то произошло. Она встала с ним рядом и легонько коснулась его руки, но он не отреагировал. Фиби отошла к окну. Примерно через три минуты Родди захлопнул папку. На столе осталась единственная картинка — безыскусная акварель заснеженных крыш, остаток заказа какой-то местной фирмы на рождественские открытки, который она после многих колебаний согласилась выполнить. Родди отошел с ней к стене и повертел в руках, разглядывая на разной высоте. Потом положил обратно на стол.

— За эту — пятьдесят, — сказал он.

Фиби не поняла.

— Простите?

— Если честно, то это больше, чем она того стоит. Но я сегодня утром щедр. Как хотите — можете не соглашаться.

— Вы предлагаете мне продать эту картину… за пятьдесят фунтов?

— Да. Она неплохо прикроет вон то сырое пятно, как вы считаете?

— А как же остальные?

— Остальные? Ну, честно вам скажу — я надеялся обнаружить нечто более волнующее. Здесь я не вижу ничего, что оправдает капиталовложения.

Фиби на минуту задумалась.

— Подонок, — наконец сказала она.

— Вовсе не нужно переходить на личности, — ответил Родди. — О вкусах не спорят, тем паче о вкусах всего мира. По большому счету все это субъективно.

— И это после всего, что вы наговорили мне ночью.

— Так ночью я еще толком не видел ваших работ. Как вы сами неоднократно мне указывали.

Фиби нахмурилась и глухо вымолвила:

— Это что — шутка?

— Дорогая моя. У галереи „Нарцисс“ международная репутация. Мне кажется, шутить здесь изволите вы, если всерьез полагаете, будто что-то из этой… студенческой мазни когда-нибудь окажется на ее стендах.

— Понятно, — Фиби посмотрела в окно, покрытое толстым слоем пыли, — Не слишком ли далеко мы забрались, чтобы по-быстрому перепихнуться? Я к тому, что ваши критерии в этом отношении мне неизвестны, но едва ли они слишком высоки.

— Ну разумеется, я имел удовольствие наслаждаться вашим обществом весь уик-энд. Не принимать этого в расчет тоже нельзя. Останетесь на лат, я полагаю?

Фиби резко вдохнула и двинулась к нему:

— Склизкий кусок дерьма. Вызови мне такси. Немедленно.

— Как угодно. Я распоряжусь, чтобы машина ждала вас в конце аллеи.

То были его последние слова, сказанные ей. Родди закрыл за собой дверь, и Фиби осталась одна — оглушенная, приниженная габаритами огромной комнаты. На следующие несколько часов ей удалось закупорить в себе ярость, онеметь и смотреть на мир стальным взором. Таксисту, доставившему ее до станции в Йорке, Фиби не отвечала всю дорогу: его неиссякаемый поток пустой болтовни радиопомехами бессмысленно шелестел в ее горячечном мозгу. Она ничего не отвечала ни соседям по купе в поезде, ни пассажирам в автобусе, который довез ее до дома. И только войдя к себе в спальню и обнаружив, что Дэррен не только не убрал свои гири и штангу, но еще и разбил гантелей стекло на ее любимой литографии Кандинского, Фиби рухнула на кровать и разрыдалась в голос. Слезы вытекли быстро — чистые и соленые от ненависти.

В конце недели она позвонила Мортимеру и сообщила, что передумала и готова принять его предложение. Тот обрадовался настолько, что сразу поднял ее жалованье еще на две тысячи.

Более года спустя Фиби стояла в углу галереи с липким бокалом в руке — вино нагрелось, и пить его было неприятно — и нисколько не жалела о принятом тогда решении. Она радовалась возможности вырваться из квартиры, где жить становилось все труднее; Мортимер оказался весьма привередливым пациентом (склонным к необузданным преувеличениям своих недугов), а также неприятным собеседником (неспособным надолго сосредоточиться ни на одной теме, кроме маниакальной, граничащей с кровожадностью ненависти к собственному семейству), но ей приходилось проводить с ним лишь несколько часов в день. Оставшееся время она была вольна заниматься собственными делами — на втором этаже ей выделили под студию просторную комнату с хорошим светом. Жизнь чуть ли не затворническая, однако ее друзья могли оставаться на ночь, а время от времени на выходных ей разрешали брать отгулы. Фиби не хватало самоуважения и ощущения собственной полезности, которыми она наслаждалась, работая патронажной сестрой, но она утешала себя мыслью, что скоро вернется к этой работе. Нет, она не собиралась бросать Мортимера, все более зависевшего от нее. Просто было очевидно, что следующая тяжелая болезнь станет для него последней.

Родди, судя по всему, понятия не имел, что она устроилась на эту работу: после их совместного уикэнда в Уиншоу-Тауэрс он не навестил отца ни разу. Когда подошел день рождения Мортимера, он выполнил сыновний долг, отправив родителю открытку и приглашение на последний закрытый показ в галерее, полностью отдавая себе отчет, что прикованный к инвалидному креслу отец приехать не сможет. С угрюмой улыбкой Мортимер отдал приглашение Фиби и позволил съездить, если ей захочется. И вот она здесь.

Когда пренебрежение прочих гостей ей осточертело, она собралась было подойти к Майклу и напомнить о себе, но увидела, как тот со своим спутником надевают пальто, готовясь уходить. Оставив недопитый бокал на столе, Фиби протолкалась через публику и вышла следом. Увлеченная беседой пара успела изрядно удалиться — бежать за ними не имело смысла. Фиби провожала их взглядом, пока они не свернули за угол, затем поежилась и застегнула куртку. Кусачий ноябрьский холод давал о себе знать. Она посмотрела на часы и поняла, что успеет на последний поезд в Йорк.

Ноябрь 1990 г

— Давайте покинем сие омерзительное сборище. — Финдлей взял меня за руку и жестом обвел экспозицию. — Все эти безделушки, побрякушки, аляповатые чепуховины прогнившего общества — не будем больше оскорблять ими своих взоров. Вонь неправедно нажитого богатства и самодовольства ошеломляет меня. Я ни единого мгновения долее не вынесу общества этих людей. На свежий воздух, ради всего святого.

С такими словами Финдлей доволок меня до дверей и на улицу — в холодную и колючую ночь Пикадилли. Оказавшись снаружи, он тяжело оперся о стену, прижав ко лбу запястье одной руки, а другой обмахивая бледное и осунувшееся лицо.

— Это семейство, — простонал он. — Нескольких минут в их обществе достаточно, чтобы мне стало физически плохо. Тошнит.

— Их же там было только двое, — заметил я.

— Вот и хорошо, иначе меня бы узнали. У некоторых Уиншоу очень долгая память. Все потому, что у них такие кошмарные тайны.

На закрытом просмотре присутствовали только Родди и Хилари; мы с ними несколько раз встречались, однако ни тот ни другая не снизошли до того, чтобы засвидетельствовать мое присутствие. В любое другое время я бы, конечно, навязался им, но сегодня мне было некогда — нового знакомого следовало проверить на вменяемость. Небольшой человечек, сутулый, тело — в тисках девяноста с чем-то лет; однако пижонство, с которым он помахивал тростью с золотым набалдашником, и эффектная голова с лепной шапкой седых волос сильно его молодили. Кроме того, от него удушливо разило жасминовым ароматом: Финдлей объяснил впоследствии, что имеет обыкновение всякий раз опрыскиваться этим одеколоном, выходя из дому. Это разрешало по крайней мере одну из загадок, не дававших мне покоя последние недели.