Читаем без скачивания Арена - Никки Каллен

— Это почтальон? Наверное, это почтальон, — сказал Снег. Он услышал, как бьется сердце Макса, а Макс услышал его сердце. Кроме Снега и священника, на вершину холма никто не поднимался в последние пять лет. А для священника не время.

— Может, кто-то из твоих? Тебе прислали приглашение написать музыку к «Амели-3»…

— Хр-р, — ответил Снег, он подумал: и вправду, может, дома что случилось, пришли Капелька или Облачко; вытер руки и пошел открывать. На пороге стояла ослепительно-красивая женщина, в изящном длинном черном приталенном пальто, на котором крошечными, как острие иглы, бриллиантиками сверкал снег, он с утра сыпал с неба, мелко-мелко, совсем без ветра, обжигая лицо; в черной шляпке с вуалью, которую она подняла сразу, как дверь заскрипела; сняла перчатки — тоже черные, совсем не по сезону, не отсюда — длинные, шелковые, с вышивкой черным бисером; «какие-то театральные перчатки, — подумал Снег, — они наверняка крепко пахнут духами, нарочито их прижимали к горлышку флакона»; у ног женщины стоял чемодан — дорогой, блестящий, целый шкаф. На мгновение женщина показалась Снегу огромной, как королева из «Хроник Нарнии».

— Рене? — спросила она; он подумал, что она сумасшедшая; так выглядят люди, утверждающие, что конец света не за горами, «спаситесь немедленно, вступите в наши ряды», а какой у нее голос — глубокий, словно вода в реке после дождей; она наклонилась над ним — и обняла со всей силы, и зарыдала, Снег в ужасе почувствовал ее тело, тонкое и одновременно сильное, как дерево. — Рене, о, Рене! Как ты похож на него!

Снегу захотелось завопить: «Макс, на помощь! Убивают!», он испачкал женщину тестом, оставшимся на руках, освобождаясь.

— Простите, я вовсе не Рене.

— Не Рене? А как она тебя назвала?

— Кто? Господи, вы кто? Вам нужен кто-то из семьи Дюран де Моранжа?

Она будто что-то поняла, а он и не заметил, как сказал ей пароль, отстранилась, поправила шляпу — «словно грим», — подумал Снег краем сознания; улыбнулась медленно — «все-таки она чудная», — решил Снег.

— Да, пожалуй, — ответила женщина. — А кто из Дюран де Моранжа еще живет в замке?

— Макс и его бабушка.

— Макс и его бабушка, — повторила она и опять улыбнулась; Снег рассмотрел наконец ее: красивая, невероятно красивая, ослепительная, но это на первый взгляд, а так в ней чего-то не хватало — блеска, жизни, будто она сошла с картины, просто оживленная, а не живая. — Значит, она назвала его Макс. Ужасно.

Она вошла в дом, легко, мимо Снега, словно прошла его насквозь, привидение. Снег взял на всякий случай ее чемодан, занес, оставил у порога, закрыл дверь. Черт, что это было, кто она? И побежал за ней; она шла по комнатам, будто посмотрела заранее карту, план, изучила наизусть. Или… или была здесь. Снег вдруг понял, кто эта женщина, — помои сплетен, выливаемые на головы, в уши соседских детей. Он пошел медленнее, понял, что здесь лишний, надо быстрее уносить ноги, но все-таки дошел до кухни. Макс стоял у плиты, ждал, когда закипит шоколадная глазурь. На столе громоздились миски, с тестом — самая большая; «не видать нам сегодня кексов, — тоскливо подумал Снег, — с изюмом, с тертым орехом, с сахаром, мукой, с другими причиндалами».

— Макс? — сказала женщина.

— Да, — он оглянулся, небрежно, осторожно; шоколадная глазурь важнее всего.

— Ты Макс?

— О господи, — сказал Макс раздраженно. — Да, я Макс. А вы кто? И где Снег? Куда вы дели его? Съели?

— Я здесь, Макс, — Снег вышел из-за женщины, показался, ему было жутковато, как в темном переулке.

— Ты тесто бросил.

— Я…

— Здравствуй, Марианна, ты все-таки решила вернуться, — Евгения стояла на пороге кухни, в пеньюаре, больше похожем на свадебное платье: белый, в кружевах, со шлейфом и фру-фру; в руках держала чашку из-под шоколада. — Услышала запах глазури, подумала: а не хотят ли Макс со Снегом испечь шоколадных кексов? Спущусь-ка я к ним, может, орехов потру, потолку карамелек, поболтаю о Вермеере. А тут Марианна приехала — какой сюрприз; как всегда, открываешь бутылку, думаешь, там вино, а там — джинн. Макс, знакомься, это Марианна; не знаю, какая у нее сейчас фамилия, выходила ли она замуж, придумывала ли себе псевдоним — она же актриса, но, когда мы виделись в последний раз, она еще была Дюран де Моранжа; твоя мама, Макс, твоя непутевая мама.

— Конечно, сразу «непутевая», кто б мне позволил быть хорошей, если меня уже придумали и нарисовали? — вспыхнула женщина. Она сняла шляпу, волосы у нее оказались светлыми, сверкающими, как пишут в романах — золотыми; и заплетены в две толстые косы, обвивающие голову; казалось, что у нее на голове корона, венец, как у русских царей; села на стул, расстегнула пальто, они начали ругаться с бабушкой; Евгения сказала про письма, какие они жестокие и несправедливые, что от них можно было сойти с ума, а Марианна — о том, что она была одинока, мать ее бросила, хотя могла пожалеть, и ей пришлось стать жестокой, а чего она хотела? Благодарности? И Снег понял, что их жизнь с Максом закончилась и началась совсем другая, еще чья-то, и пошел в свою комнату; «о господи, — подумал, — это же ее комната бывшая, наверное, она здесь поселится, сразу увидит, что тут кто-то жил, все раскурочил, быстро собирать вещи и уходить». Но вещей было много: Снег натащил их, не думая об отъезде, а думая о том, что они нужны, — и те не помещались в рюкзак, а еще ноты внизу остались, и книги…

— Уходишь? — Макс стоял, прислонившись к косяку, на лице его, тонком, прозрачном, читалось отчаяние.

— Ну да, — сказал Снег, наваливаясь на вещи всей тяжестью, чтоб утрамбовывались. — Я это… за книгами попозже зайду.

— Я тебе в школу их принесу. И Маклахлана тоже, — в его голосе звучала такая тоска, будто ему надо уезжать на край света, где солнце только раз в году, хотя Макс тоже сразу понял, что Снегу здесь оставаться нельзя.

— Прости. Кексов не сготовили.

— А ты при чем? Это ты прости, — Макс стал ему помогать наваливаться на вещи.

— Она красивая.

— Кто?

— Твоя мама. Ты ее видел до сегодняшнего дня?

— Нет.

— Пипец, — в рюкзаке что-то хрустнуло, но вещи вдруг ушли вниз, и Снег быстро затянул завязки. — И что ты теперь будешь делать? Знакомиться?

Макс пожал плечами. «Она почему-то приняла меня за тебя, хотя вы похожи», — хотел сказать Снег, но не стал; Макс его проводил, точно Снег шел по замку в первый раз, много-много лестниц, много-много пустых комнат, где только эхо и тишина и привидения; «пока», — сказал Макс и закрыл за Снегом дверь.

— Он красивый, — вдруг раздался голос сзади. Макс оглянулся. Марианна стояла и смотрела на него, и улыбалась, она все еще была в пальто, держала в руках перчатки.

— Кто? — тупо спросил Макс.

— Твой друг. Снег? Какое странное имя.

— Его родители — хиппи, у них в семье всех так зовут: Облачко, Луг, Капелька, Снег…

— Как открытки с видами или сборник дешевых стихов.

— Гм, — Макс понял, что ему нехорошо, неуютно, словно укачало. Он вернулся на кухню, доделал кексы, попробовал первый — отрава, выкинул все в ведро; потом опять вышел в холл. Она все еще стояла и смотрела на дверь, в которую ушел Снег.

— Вы будете у нас жить?

— Да, — ответила она, — почему бы и нет, милый Макс? Ведь я родилась в этом замке. А ты нет.

— Я отнесу тогда ваши вещи в вашу комнату? Ваша — это ведь та, розовая? С клавесином?

— Да, — она удивилась. — Ты отнесешь мои вещи? И ты готовишь… В доме нет слуг? Она использует тебя вместо слуг?

— Господи-боже-мой, — произнес Макс слитно; так говорила бабушка, когда сильно раздражалась, вот и он тоже; но взял гигантский чемодан, отволок его наверх, по пути, который знал наизусть уже, поставил, она вошла в комнату следом.

— В комнате кто-то жил. Этот твой друг? Я не сержусь, ты ведь не мог предположить, что я приеду. Это хорошо даже, не придется дышать пылью. А как ты познакомился с ним?

— Мы учимся в одном классе.

— А, ты пригласил его на каникулы…

— Нет, у нас не каникулы, с чего вы взяли?

— Но ты же дома. В частных школах отпускают только на каникулы. Где ты учишься? В Англии?

— Нет, — Макс даже засмеялся — Джерри хихикнул. — Нет, я учусь здесь, в городке, внизу.

— О нет, — Марианна села в кресло у камина, опустила руки на колени, сжала их крепко, будто из них что-то пыталось убежать, упасть. — Тебе там нравится?

— Да, — сказал Макс. — Мне там нравится. Чаю хотите?

Она кивнула. Он спустился в кухню, согрел чаю, отнес сначала бабушке, потом Марианне — не стучался, не заходил, боялся: вот, начнут сейчас говорить, — просто оставил подносы, вернулся, сел у камина, налил чаю себе, и пил, и смотрел на огонь. Иногда Снег писал рок — обычные песни, на три минуты, радиоформат; кто-то ломает себе жизнь, чтобы написать хоть одну, а Снег делал их, как дети на пляже куличи из мокрого песка — поиграть; как пишешь дневник, для себя, никто ж не читает дневники как шедевр; заурядные дела и чувства; и однажды спел Максу одну, «это, типа, про дружбу, про силу», — сказал, ему было стыдно за чувства, но он все-таки сыграл, спел — аккомпанируя одной рукой, быстро-быстро, а пальцы, как на фотографии, — смазывались: «…заставить петь реки, ловить ветра — мы можем, нас много: нас ты и я» — были там слова; ну вот, а теперь Макс опять остался один. Мало того, в его замке поселился чужой и насколько чужой опасен, и что против него действенно — серебряные пули, ругательства, молитва или мышьяк — неизвестно.