Читаем без скачивания Год Иова - Хансен Джозеф

Джуит был уверен, что если положение дел Билла не изменится, Билл покинет его. Как-то раз — а было это в субботу — Джуит сам повёз Билла на поиски. Они стали объезжать магазины, торгующие подержанной мебелью. Билл искал предмет мебели, который мог бы отреставрировать за свой счёт, чтобы показать специалистам по интерьеру, на что он способен. Джуиту выше головы хватило тех двух или трёх часов, в течение которых он вдыхал пыль и смахивал паутину с лица руками, пропахшими плесенью. Билл был неутомим. Всякий раз, когда они возвращались к машине, Билл вновь и вновь листал телефонную книгу в поисках других магазинов.

На закате, на улице, где рядами мрачных оконец выстроились склады, в какой-то тёмной подсобной комнате он нашёл то, что искал. Эта вещь стыдливо таилась в углу за рядами дешёвых стульев двадцатых годов, подборкой скатанных в рулоны бамбуковых занавесок и тремя газонокосилками, покрытыми ржавчиной. Эта вещь была наполовину прикрыта мотком побитых молью испанских шалей. Джуит решительно ничего не понял, а Билл обрадовался и загорелся. Он принялся снимать разбирать стулья.

— Откати куда-нибудь эти чёртовы газонокосилки, прошу тебя.

Джуит попытался. Колёса не вращались. Он перенёс на руках сперва одну, потом вторую, а потом третью, загородив проход, который остался позади них. Билл всучил ему моток липких шалей. Джуит положил их на гору грязных скатанных ковров. Никто не пришёл, чтобы помешать им. Есть ли вообще в этом магазине хозяин, подумал Джуит. Билл стирал пыль и грязь со своей находки рукавом пиджака. Бережно, что-то напевая себе под нос. Джуит испугался. — Ты не сможешь ничего с этим сделать.

— Вишнёвое дерево, — сказал Бил. — Чиппендейл. Американский, начала девятнадцатого века. Изящно.

Он встал на колени, пытаясь открыть выдвижные ящики. Когда он взглянул на Джуита, глаза его сияли.

— Это шедевр.

— Это развалина, — сказал Джуит.

Он смотрел на царапины, перекосы, склеенные трещины, вмятины от зубила, белые кольца, оставленные днищем ведра с краской. На коросту столетней грязи. — Какой-то сорвиголова использовал её вместо стремянки. — Оно целое, — поднялся Билл с коленей. — Вот что важно. Давай, помоги мне его сдвинуть.

— Билл, оно безнадёжно, — сказал Джуит.

— И ты?

Билл протиснулся за дубовым столом, таким же как стол из далёких воспоминаний о Деодар-стрит, и схватился за бюро. Он поднатужился, и бюро сдвинулось с места, проскрежетав по цементному полу.

— Я думал, ты в меня веришь.

— Понадобится чудо, — сказал Джуит.

— Я сотворю тебе чудо, — сказал Билл. — Но сперва нам надо его отсюда вытащить.

И они его вытащили. Джуиту это обошлось в двадцать долларов. Биллу это обошлось в несколько недель напряжённой работы, иногда по ночам. Он буквально погряз в ней, но радость не покидала его. Он обрабатывал старую развалину бережно и аккуратно. Он вымачивал и медленно выравнивал покоробленную древесину, постепенно прикладывая всё большую и большую силу. Грязь на поверхностях, растрескавшийся клей на штифтах, выступы и неровности постепенно исчезли. Своим благоговейным усердием Билл превзошёл бы любого археолога. Чтобы избавиться от вмятин и выступов, он отслоил старый лак и отшлифовал дерево песком. Гостиная превратилась в столярную мастерскую. Квартира пропахла выводителем краски, горячим клеем и льняным маслом. Бывали минуты, когда Джуит уже и думать не мог об этом проекте. Он сомневался, что это когда-нибудь кончится. Но вот наступил тот день, когда антикварное бюро наконец-то было готово. Оно стояло на грязных истёртых стопках газетной бумаги, сияющее, гладкое, совершенное — точь-в-точь, как в тот самый день, когда его привезли в запряжённой лошадьми повозке из мебельного магазина Томаса Сеймура в восемьсот одиннадцатом году — Билл даже проследил происхождение вещи.

Билл сфотографировал бюро до начала, во время и по окончании работы. Теперь фотографии служили доказательством его мастерства. Так он нашёл себе работу. Джуит смирился. Он вовсе не был уверен в том, что слова этого цыганского паренька, двадцати двух лет от роду, не были дешёвой бравадой. И всё же, он сотворил Джуиту это чудо. Ему предложили за бюро бешеные деньги. Однако он ни за что не расстался бы с ним. Для него это бюро всегда означало и означает что-то особенное. Теперь оно стоит у них гостиной. В элегантных выдвижных ящиках лежат театральные программы, альбомы с вырезками из газет и журналов, контрамарки и фотографии, журналы о кино — всё, что когда-либо было напечатано об Оливере Джуите, и не только с того времени, как они стали вместе жить, но и от более ранних лет. Билл неустанно обчищал книжные магазины, большие и малые. Он мог провести целый час, сидя в позе лотоса и листая жёлтые страницы. Он освоил все премудрости системы микрофильмов в отделах периодики. Будь у него образование, он стал бы замечательным исследователем. Однако он был сорокой-воровкой, мышкой-норушкой, не коллекционером, а накопителем. Даже если фильм или серию фильма с Джуитом показывали уже несколько раз, даже если канал не берёт антенна, даже если показывали в недоступное для просмотра время, телепрограмма, в которой об этом написано, кладётся в выдвижной ящик.

— Но пишут всегда одинаково, — говорит Джуит.

— Зато даты разные, — отвечает Билл.

Было время, когда Джуит не возражал, чтобы Билл смотрел эти бесконечные повторы, было время, когда Джуиту казалось, что и самому ему смотреть нравится. На самом же деле это портило ему настроение на несколько дней вперёд. В конце концов, он стал под любым предлогом уходить из дому, когда по телевизору должны были показать то, что пополнило бы злосчастные залежи в старом бюро. Билл огорчался.

— Но сегодня покажут твоих «Старски и Хатча».

— Ты уже смотрел это, Билл. Раз пять или десять, наверное. — Четыре раза, — говорил Билл.

— Но этого вполне хватит. Ты же не думаешь, что сегодня я сыграю там лучше.

— А лучше сыграть и нельзя. Поэтому, я не перестаю смотреть. Мне хочется ещё раз увидеть твоё лицо, когда ты пробуешь на вкус героин, а это оказывается сахар.

Джуит надевает пиджак.

— Я схожу на Фестиваль Богарта. На выставку ню. Он берёт ключи и направляется к двери.

— Смотри сам своих «Старски и Хатча».

— Я терпеть не могу смотреть в одиночку. Если б я хотел смотреть телевизор один, я бы и жил один. Когда тебя нет, я его просто выключаю.

— Ну ладно. Я пошёл.

— Джуит тянет за руку двери.

— Чёрт. Ну ладно. Я иду с тобой.

Эта сцена повторялась из года в год. И повторяется до сих пор, время от времени. Джуит опасается, что грядёт нечто худшее. Долгое время он с досадой наблюдает за тем, как дешевеют видеомагнитофоны. В один прекрасный день Билл проснётся и поймёт, что теперь он может собрать не просто бумагу, где что-то напечатано о старых фрагментах и фильмах, где снялся Джуит, но сами фрагменты и фильмы. Именно поэтому Джуит ни словом не обмолвился про видеомагнитофон в доме Хэйкоков — о том жарком полдне, когда Лэрри танцевал перед экраном один в пустом доме в Вэлли. Он с ужасом думал о том, как наступит день, когда в семье Хэйкоков произойдёт какая-нибудь ужасная трагедия, и Билл, не в силах закрыть на неё глаза, поедет туда. Если магазин не востребовал его обратно и если Долан не продал или не заложил видеомагнитофон, Билл увидит его и поймёт, что не надо быть очень богатым, чтобы иметь такой же. Он, конечно же, будет просматривать вновь и вновь все эти бессмысленные кадры, где Джуит произносит бессмысленные слова. Он будет хранить эти плёнки в темноте и тишине ящиков старого бюро, и сможет достать их оттуда в любую минуту, когда захочет, даже когда сам Джуит будет лежать в темноте и тишине, от которых его никто и ничто не спасёт — даже Билл, который желает смотреть телевизор только в его компании.

Джуит кладёт тонкие ломтики спаржи на сковороду, где налито с полдюйма воды, бросает туда мелкие обрезки масла, закрывает сковороду и ставит на слабый огонь. У обеденного стола стоит Билл, в белой облегающей майке и чистых голубых с годами выцветших джинсах, которые сидят на нём точно вторая кожа. Он ждёт свой мартини. Джуит наливает ему стопку мартини, смазывает краешек стопки лимонной кожурой, бросает кожуру в стопку и протягивает её Биллу. Он наливает мартини себе, ставит лоток со льдом в морозильную камеру, пробует мартини. Вкус мартини уносит его от мыслей о пребывании в вечной темноте и тишине. Он заглядывает под крышку и видит, что голландский соус не кипит. Он следует за Биллом в гостиную.