Читаем без скачивания Керенский. Вождь революции (СИ) - Птица Алексей

Алекс собрался, напружинился, словно кобра, готовая резко нанести удар, и начал.

— Как я уже говорил, нами будет реформирована жандармерия, в том числе и железнодорожная. А охранное отделение расформировано. Для борьбы с бандитизмом начнут создаваться специальные отряды милиции, но пока их не из кого формировать. Уже объявлена всеобщая амнистия всех осуждённых до Февральской революции и…

— А что вы будете делать с преступниками, когда они разгуляются? — перебил его Шингарёв.

Алекс замолчал, внимательно глядя на министра земледелия. Сейчас ему предстояло принять мгновенное решение: либо показать себя наглым и наивным простачком, либо наглым и решительным циником. Но нет, время умного и решительного Керенского ещё не пришло.

Он небрежно прошелестел сложенными перед собой бумагами и вытащил из тонкой стопки листок с машинописным текстом. Положив его сверху и обведя всех торжествующе-наивным взглядом, начал читать текст, напечатанный на этой бумаге.

— Господа! Передо мной лежит статья, перепечатанная с газеты «Одесские новости». Надеюсь, её текст сможет вам объяснить моё решение о всеобщей амнистии.

«Поразительные новости!» В Одессе, в кофейне «Саратов» собралось свыше сорока человек представителей разных уголовных профессий. На это собрание были делегированы тюремным комитетом лидеры уголовной среды Григорий Котовский и Арон Кицис. Во вступительной речи перед уголовным собранием Котовский сказал:

«Товарищи, мы посланы из тюремного замка с той целью, чтобы призвать вас, наших товарищей, находящихся на свободе, объединиться с нами в стремлении всемирно содействовать новому строю. Мы наблюдаем переворот не только в государственной жизни, но и в умах. Бывшие наверху — полетели вниз, бывшие в загоне, в подполье — взошли наверх».

Вслед за Котовским выступили и другие уголовные ораторы. Оратор из Петрограда подтвердил, что 75 процентов уголовных действительно хотят бросить своё ремесло, если при новом строе общество пожелает навсегда вычеркнуть их темное прошлое. И в конце статьи резолюция, прошу внимание! Принятая уголовным собранием, в котором они постановляют.

«Низвержение отжившего строя, приведшего нас к положению отщепенцев и пасынков жизни, наполняет нас надеждой на возвращение в ряды полноправных честных граждан, ещё способных принести пользу обновлённой России. Поэтому первый наш земной поклон правительству, вышедшему из народного представительства».

— Вот так вот, господа! И это не Петроград, это Одесса. Одесса-мама, как говорят уголовные. А вы спрашиваете, зачем?

Все потрясённо молчали. Алексу расхотелось рассказывать дальше о своих успехах и неудачах, потому он сразу перешёл к проблемному вопросу.

— Господа, моему министерству нужны деньги, и чем больше, тем лучше.

— Всем нужны деньги, — философски заметил Годнев, который был главой Счётной палаты, то есть государственным контролёром.

— Это несомненно. Но нам нужно защитить жизни наших граждан. Полиция практически уничтожена разгневанным народом, милиция в её нынешнем виде не в состоянии справиться со всеми возникшими проблемами. Нам необходимо формировать новые кадры, увеличивать их количество, а на это нужны деньги, иначе мы рискуем снова свалиться в анархию.

— Слышал бы вас князь Кропоткин, да матросы-кронштадтцы! — поддел Керенского министр просвещения Мануйлов, который сидел до этого всё время молча.

— А я собираюсь с ними встретиться и подискутировать, но всё никак не могу выбраться в Кронштадт, — в тон ответил ему Керенский.

— Да, туда не так просто добраться. Их Совет даже игнорирует Петросовет, — заметил Родичев, министр по делам Финляндии.

— Разберёмся! — бросил в ответ Алекс.

— Я полагаю, что Александр Фёдорович прав. Прошу вас, Михаил Иванович, выделить его министерству деньги в полном объёме, — постановил князь Львов.

— Да, — вдруг вспомнил Терещенко, — Александр Фёдорович предлагает отменить сухой закон, и я склонен поддержать его в этом. Нам не хватает денег, а также необходимо вводить новые налоги. Это чревато ещё большими и худшими потрясениями. Печатный станок мы вынуждены запустить в полной мере, но если мы введём опять государственную монополию на производство и продажу спиртного, то получим в бюджет до тридцати процентов от общего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Но это невозможно! — ответствовал обер-прокурор.

— Действительно, это уже чересчур, мы спаиваем народ! — добавил Мануйлов.

— А я считаю, что это меньшее зло из всех возможных, — вступился за своё предложение Алекс, — Где брать деньги на оружие и ведение войны? Насколько я знаю, французы уменьшили нам кредиты и требуют всё больше. В то же время, как сказал господин Милюков, от нас требуют идти в наступление. Каким образом вы собираетесь найти деньги на пулемёты и снаряды? А на портянки солдатам? Они и так устали от войны, не хотят больше воевать, отдавая свои жизни за чуждые им интересы. А вы, господин Гучков, должны знать не понаслышке, что когда солдат одет, обут и накормлен, он воюет гораздо лучше голодного и раздетого.

— Согласен, — нехотя подтвердил Гучков, после чего добавил, — я согласен отменить сухой закон.

— А как остальные? — задал вопрос князь Львов.

Начали голосовать. Восемью голосами против четырёх сухой закон был отменён. Совещание подошло к концу. Председатель Временного правительства встал и объявил, что совещание закончено.

Министры начали подниматься со своих мест, но не спешили расходиться, попутно решая мелкие вопросы, друг с другом. Алекс терпеливо ждал. Выбрав момент, он подошёл к военному министру и спросил:

— Александр Иванович, я хотел бы обратиться к вам с просьбой, — и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Мне нужна Петропавловская крепость в качестве арсенала и базы милиции.

Гучков удивился.

— Зачем она вам? Милиции будет от силы тысяча человек на весь город, это мизер для Петропавловки, там в подвалах сосредоточены обширные арсеналы. Это весьма дурная идея, и я не смогу убедить военных в правильности такого решения.

— В Трубецком бастионе находится тюрьма, в ней содержатся арестованные, а за них отвечаю я, а не военное ведомство.

— А вам никто и не запрещает её посещать и содержать там арестованных, но сама крепость — слишком жирный кусок для вашей милиции и для вас лично, господин Керенский, — Гучков насмешливо улыбнулся и отошёл от него.

«Ну, ладно, нет так нет. Я подожду, когда тебя попросят уйти с поста министра. Но неприятно», — глядя вслед Гучкову, досадливо подумал Керенский.

Глава 18. Княжна

"Рискуя показаться смешным, я бы сказал, что великое чувство любви сопровождает истинного революционера. Невозможно представить себе революционера, у которого нет этого чувства.

Страсть нужна для каждого великого дела, а революция требует большой страсти и смелости." Че Геварра

После совещания ничего не хотелось делать. Вот совсем. Захотелось пива, непременно крафтового. Чтобы было тёмное, как вода в стоялом омуте, и горькое, как жизнь пенсионера. В общем, идите вы все на… на Моблан, что в Швейцарии.

В крыле Мариинского дворца, где размещалось министерство юстиции и куда переместилось министерство внутренних дел, царила жёсткая движуха. Носились присяжные поверенные, сидели многочисленные посетители. Те, что поскромнее, сидели с постными и жалобными лицами, что понаглее — возмущённо скандалили. Присяжные поверенные и секретари быстро записывали жалобы, разговаривали со скромными и слушали наглых, обещая скорейшее рассмотрение их дел и претензий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Алекс быстро прошёл мимо кодлы посетителей, клубящейся вокруг столов юридической консультации, не собираясь ни с кем из них общаться. Совершая обходной манёвр, он не смог учесть подводных камней, а они были. Уже возле стола его личного секретаря и ревизионного порученца Сомова он и натолкнулся на один из этих камней.

— Господин Керенский?! — прозвучал внезапный возглас. Керенский уже взялся за ручку двери, и оказался застигнут врасплох этим обращением. Отвечать не хотелось. Хотелось послать и закрыть дверь с обратной стороны. Мозг требовал отдыха, а не выслушивания жалобы очередного посетителя на мародёрство или насилие.