Читаем без скачивания Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III - Алексей Дживилегов

Мих. Огинский (Рум. М.)

В войне 1809 года участвовали и польские войска. Мыслимо ли было удержать от вступления в ряды их молодежи, которая бежала из литовских и украинских губерний к Наполеону, следуя и жажде подвигов и патриотическому воодушевлению. Бежали и панычи, и простые хлопы, и люди, которые запутались в какое-нибудь тяжелое положение на родине и искали выхода из него в отчаянном шаге. Правительству России приходилось считаться с такими массовыми случаями незаконных переходов через границу, и оно в последние месяцы 1809 года издало ряд постановлений, направленных против них. Однако эти меры, к тому же применяемые русскими полицейскими властями нередко несправедливо, только увеличивали общее неудовольствие. Чарторийский старался убедить императора Александра в необходимости иной, более мягкой, политики, но уклонялся от рассмотрения тех слишком широких и многозначительных проектов, которые выставлял в дружеских беседах с ним Александр. Едва ли Чарторийский уже верил им. Зато явился новый энтузиаст, еще не разуверившийся в искренности Александра, обольщенный его любезностью и либерализмом и к тому же, по-видимому, склонный заменить собой разошедшегося с императором князя Адама Чарторийского. Это был литовский магнат, князь Михаил Огинский, который из Петербурга привез в Вильну самые радужные надежды. Действительно, 6 окт. 1811 года Александр издал указ, удовлетворявший экономические и правовые нужды помещиков Виленской губернии: обещание сравнять Виленскую губернию в податном отношении с другими частями империи, разрешение вывозить хлеб через все сухопутные таможни и т. д. Александр строил планы первостепенной важности: он думал напасть врасплох на Наполеона, занять герцогство Варшавское и объявить себя польским королем. Этот план оказался неудачным, в Варшаве уже не верили обещаниям. Проекты Огинского, которые имели в виду создание полунезависимого Литовского княжества, с наместником во главе, вызывали сочувствие Александра, но были слишком неопределенны, слишком мало считались с действительным положением вещей. Они были хороши разве, как тактический прием на случай войны с Наполеоном, но не более. Огинский сильно суетился, входил в переговоры с выдающимися людьми Литвы, раздавал им будущие министерские портфели и генеральские должности в будущей литовской армии, сообщал о предстоящем назначении на должность наместника того или другого из немецких герцогов, находившихся в родстве с русской династией. Цель, однако, была достигнута. На литовскую знать можно было положиться, а за ней всегда шла и простая шляхта.

Переход через Вилию (Шельминского)

В ноябре 1811 года Огинский имел беседу с Александром, который заявил, что вопрос о будущей организации Вел. Княж. Литовского необходимо отложить на время, пока же следует подумать о том, какую пользу можно извлечь из Литвы на случай войны. 27 янв. 1812 г. Огинский виделся с императором и записал в своих мемуарах, что уже не было и речи об автономии Литвы, а Александр был поглощен иными мыслями. Но всю эту суетню литовских магнатов он думал использовать мастерским образом; рескрипт на имя Огинского, рескрипт с разными обещаниями на имя другого магната, кн. Друцкого-Любецкого, указ в ноябре 1811 г. о разрешении платить часть податей хлебом и т. п. подняли авторитет этих сторонников Александра и позволили им провести чрезвычайно важные меры.

Реквизиция (Фабер дю-Фор)

Однако масса нечиновной и небогатой шляхты не доверяла ни магнатам, ни Александру, но с нетерпением следила за действиями Наполеона. Как отец Мицкевича, большинство помещиков передавало друг другу восторженные слухи о французском императоре, бюллетени великой армии переходили из рук в руки; единомышленники Наполеона среди богатого польского дворянства Литвы вели агитацию в пользу него, более успешную, нежели Любецкий и Огинский. И Александр отлично знал о тревожном настроении Литвы; губернаторы доносили, что с появлением Наполеона все обратится против России; им предписывалось следить особенно внимательно за благонадежностью шляхты. На вид, однако, все было благополучно. 26 апр. 1812 г. император Александр посетил Вильну и был встречен восторженными толпами населения; даже самые большие скептики поддались на этот раз надеждам на крупные реформы, которые произойдут в управлении Литвой, но император на этот счет молчал и ограничивался лишь милостями по отношению к представителям дворянства и необычайной любезностью с аристократией.

На бивуаке 23 июня 1812 г. (Фабер дю-Фор)

Через несколько дней к нему прибыла депутация литовских помещиков, руководимая Любецким. Цель ее была сделать заявление об образовании комитета для доставления средств русской армии, минуя интендантов, и притом совершенно бесплатно. Как полагают польские историки, русская власть, охотно принимая пожертвования литовского края, руководилась не столько соображениями о русской армии, которая была снабжена достаточно хорошо, сколько желанием изъять с пути Наполеона всякую возможность обеспечить свои войска провиантом и фуражом. Это предположение их подтверждается тем фактом, что русские войска, отступая перед Наполеоном, действительно, жгли громадные склады хлеба и фуража, доставленные литовскими помещиками. 24 июня нов. ст. в Вильне был дан роскошный бал, на котором Александр получил известие о переправе Наполеона через Неман. Через два дня он выехал из Вильны, в ночь с 27 на 28 июня последние отряды русского войска вышли из города, а на следующий день Вильна была уже в руках Наполеона.

Марш. Гувион Сен-Сир

Марш. Виктор, герц. Беллунский

Ген. Жюно, герц. Абрантес (Давида)

Марш. Макдональд, герц. Тарентский (Давида)

Ген. Нарбонн

Марш. Груши

Марш. Бертье, кн. Нешательский и Ваграмский

Марш. Мортье, герц. Тревизский

Марш. Лефевр, герц. Данцигский

Марш. Бессьер, герц. Истрийский

Как описывает один очевидец этого события, М. Балинский, в рукописи, «в эту ночь почти никто из жителей города не закрыл глаз. Правда, на улице не было никакого шума, но именно ночью печальный звон оружия, конский топот и глухой стук тяжелых пушек по каменной мостовой, иногда заглушенные голоса командиров заключали в себе что-то поражающее ужасом спокойных жителей, которые, погасив огонь и закрыв окна, прислушивались ко всему происходящему, следя за движениями войск при блеске звезд и месяца. К рассвету это движение несколько уменьшилось, а после семи часов утра наступила даже минута полной тишины. Впереди пешие стрелки шли или, вернее, бежали рысью, чтобы не быть застигнутыми врагом в этих тесных улицах. Потом следовала конная артиллерия из десятка с лишним легких пушек, шествие замыкала кавалерия, гусары и красные гвардейские казаки, из которых каждый держал в руке пистолет с взведенным курком и над ним висящую на темляке обнаженную саблю. Именно этот отряд был первым, который встретился с французами на дороге между Рыконтами и Вильной. Весь этот поход продолжался с полчаса, а потом на улицах сделалось совершенно глухо и пусто. Нигде не было видно ни души, все чувствовали, что в такую решительную минуту было бы опасно вмешиваться среди тех, которые каждую минуту могли вступить в бой. Часть населения не смела высунуться из дома, а более смелые и молодые были уже на Погулянке, чтобы увидеть Наполеона, а около него — своих земляков. Но вскоре за городом, около 9 часов утра, показалось зрелище, ужаснувшее жителей Снипишек: казаки зажгли огромные хлебные магазины, приготовленные для русского войска, и Зеленый мост, уже за день до того обвязанный соломой и облитый смолой». В 12 часов дня Наполеон вступил в Вильну, встреченный громадной толпой, которая приветствовала его, как своего освободителя, как воскресителя прежней Польши. В тот же самый день и час в Варшаве читали манифест о восстановлении Польского королевства и воссоединении двух частей польского народа. Первым полком великой армии, вступившим в столицу Литвы, был восьмой полк польской кавалерии под начальством Доминика Радзивила. Несомненно, это была одна из торжественнейших минут в жизни Вильны и вместе с тем чрезвычайно тонкий тактический прием со стороны Наполеона, который не связывал себя никакими заявлениями и обещаниями по отношению Литвы, но как бы делом свидетельствовал о том, посылая освобождать город от русского владычества потомка литовских князей. В Понарах Наполеона встретила депутация местных граждан, — депутация, которой так тщетно он ждал в Москве.