Читаем без скачивания Власть женщин. От Клеопатры до принцессы Дианы - Серафима Чеботарь

Вернувшись в родительский дом, Голди поступила в педагогический колледж. Вскоре Моррис приехал к ней: несмотря на противодействие семьи, они все же обвенчались 24 декабря 1917 года. Как вспоминают, одним из условий, на которых Голди соглашалась выйти замуж, было согласие Морриса уехать вместе с ней в Палестину. «Я знаю, что ты не так стремишься туда, как я, – сказала я ему, – но я прошу тебя поехать туда со мной», – писала она. Голди мечтала жить в палестинском кибуце, уверенная, что только там она по-настоящему сможет послужить делу сионизма. На вопрос, что было бы, если бы Моррис не согласился последовать за ней, она через много лет призналась: «Я бы поехала одна, но с разбитым сердцем».

Еще с семидесятых годов девятнадцатого века евреи стали приезжать в Палестину в надежде основать там свое государство: землю для их поселений покупали на деньги, собранные еврейскими общинами по всему миру, причем нередко цены были невообразимо завышены, а доставалась им бесплодная пустыня или гнилые болота. Переселенцы основывали кибуцы – сельскохозяйственные коммуны, основанные на принципах коллективного владения имуществом, равенства в работе и потреблении и на отказе от наемного труда. Один из таких кибуцев – Мерхавию, расположенную в Израильской долине, – Голди выбрала для своего будущего проживания.

Однако сразу уехать не удалось: шла Первая мировая война, и передвижение пассажирского транспорта было ограничено. Вместо отъезда в Палестину Голди, спустя всего две недели после свадьбы, отправилась в путешествие по стране – из оставшихся двух лет, которые они с мужем прожили в США до отъезда, половину времени она провела в разъездах по партийным делам: Голди то распространяла подписку на газету, то выступала на митингах, то как делегат от Милуоки присутствовала на Американском еврейском конгрессе. «Причина такой моей популярности, – писала Голда Меир, – была, думаю, в том, что я была молода, одинаково свободно говорила по-английски и на идиш и готова была ехать куда угодно и выступать без особой предварительной подготовки».

Лишь в мае 1921 года на пароходе «Покахонтас» Голда с семьей – муж, сестра с детьми, подруги и еще две дюжины олим – то есть репатриантов – отплыли в Палестину. Плавание само по себе было тяжелым испытанием: вода была плохая, еда – испорченной, корабль – неотремонтированным, из-за чего команда постоянно бунтовала, а капитан незадолго до прибытия то ли покончил с собой, то ли был убит кем-то из команды. В середине июля, после нескольких пересадок, бывшие американцы добрались до Тель-Авива.

В то время Тель-Авив, основанный в 1909 году как еврейский пригород Яффы, был еще весьма небольшим городом: в нем даже не было своей тюрьмы; зато имелись театр, гимназия, небольшой отряд полиции и водокачка. Большинство прибывших было разочаровано – жара, мухи, отсутствие зелени и воды вовсе не были похожи на обещанную «землю обетованную». Лишь Голди была счастлива – ее мечта начала сбываться. Она даже официально сменила имя с Голделе на Голду, чтобы отметить начало своей новой жизни.

Меерсоны подали заявление в кибуц Мерхавии, однако поначалу им отказали: жители кибуца справедливо полагали, что изнеженные американцы не выдержат тяжелого труда, тем более что первое время в Тель-Авиве Голда зарабатывала тем, что преподавала английский язык – для кибуцников это было явным подтверждением того, что она избалована и сторонится работы. Кроме того, в кибуц не хотели принимать супружеские пары: условий для детей там не было никаких. Но настойчивая Голда добилась того, что их приняли на испытательный срок: она собирала миндаль, ухаживала за птицей, работала на кухне и сажала деревья на окрестных скалах. Через несколько месяцев супругов Меерсон приняли в члены кибуца.

Пока Голда наслаждалась тем, что находится на земле свой мечты и трудится во славу будущего еврейского государства, Моррис проявлял все больше недовольства: ему казалось, что он интеллектуально деградирует, к тому же очень жесткие условия кибуцной жизни, где невозможно было уединиться и даже выпить стакан воды в одиночку, были для него слишком тяжелыми. Голду выбрали в члены правления, а затем делегатом на съезд кибуцного движения, а Моррис даже отказывался заводить в кибуце детей. Наконец, через два с половиной года кибуцной жизни он заболел – причем так серьезно, что Меерсонам пришлось покинуть кибуц и переехать в Тель-Авив, а оттуда – в Иерусалим, где Голде предложили работу в комитете гражданского строительства. Именно там у Голды наконец появились дети: в 1923 году она родила сына Менахема, а через три года дочь Сару. Моррис был счастлив и надеялся, что Голда наконец угомонится и займется детьми, но та никак не могла успокоиться: она даже пыталась вернуться с сыном в кибуц, но потом все же предпочла семью тому образу жизни, о котором так долго мечтала. Жизнь молодой семьи была как никогда тяжелой: «Несмотря на все надежды и добрые намерения, – писала Голда Меир, – четыре года, которые мы прожили в Иерусалиме, не только не обеспечили мне тихой пристани, которую, уверяла я себя, я готова была принять, а стали самыми несчастными годами моей жизни. Но не беспросветная бедность и даже не вечный страх, что дети останутся голодными, были причиной того, что я чувствовала себя несчастной. Главным тут было одиночество, непривычное чувство изоляции и вечное сознание, что я лишена как раз того, ради чего и приехала в Палестину». Голда боролась с нищетой, как могла: служила в комитете, держала прачечную, чтобы содержать семью, но этого было мало. В то время в Палестине в подобном положении находились многие: эмигрантов было гораздо больше, чем рабочих мест, и к тому же многие приезжали, не имея ни профессии, ни какого-нибудь образования. Чтобы помочь вновь прибывшим, были созданы различные комитеты – и в один из них, Женский трудовой совет, занимавшийся образованием и трудоустройством эмигранток, в 1928 году поступила на работу Голда, переехав для этого с детьми в Тель-Авив. Моррис остался в Иерусалиме. С одной стороны, это означало крах супружеской жизни Меерсонов: их брак и так трещал по швам, и теперь, поступив на работу на полный рабочий день, она признавала, что больше ничего не сможет сделать для его спасения. «Я горько жалею о том, – писала она в воспоминаниях, – что, хотя мы с Моррисом и остались супругами и любили друг друга до самой его смерти в моем доме в 1951 году (символично то, что я в это время была в отъезде), мне все-таки не удалось сделать наш брак удачным. Мое решение в 1928 году означало, что мы расстаемся, хотя окончательно мы расстались только десять лет спустя». С другой стороны, именно работа в Женском трудовом совете стала самой, наверное, важной ступенькой лестницы, по которой Голда поднялась к вершинам своей жизни. Она участвовала в международных конференциях, много разъезжала по стране и постепенно стала одной из самых известных женщин палестинской еврейской общины. Ничего удивительного, что она не раз представляла еврейские женские организации на различных съездах и конгрессах, проходивших в США или Англии: надо отметить, что Голда никогда не была сторонницей феминизма, как его представляют теперь: «Я не поклонница того феминизма, – писала она, – который выражает себя в сожжении лифчиков, ненависти к мужчинам или кампаниях против материнства». Она лишь считала, что женщины достойны идти по жизни рядом с мужчинами, получить равные политические права и право на достойную их работу и заработок. Голда Меир оставалась любящей матерью, а позже – заботливой бабушкой обожаемых внуков. Ее всю жизнь мучила вина за то, что она так мало внимания уделяла детям, тратя время на политику. «Вечное внутреннее раздвоение, вечная спешка, вечное чувство невыполненного долга – сегодня по отношению к семье, завтра по отношению к работе – вот такое бремя ложится на плечи работающей матери, – писала она. – Я знаю, что мои дети, когда были маленькими, много страдали по моей вине».