Читаем без скачивания Красные курганы - Валерий Елманов

Во время второй встречи все случилось именно так, как безошибочно предсказал Константин. Выступив вперед, старый Анно со вздохом произнес:

– Когда наших людей в роще осадили враги, они кричали: «Таареми та!»,[92] но никто не спустился с небес, чтобы помочь своим сынам. Видать, наши боги стары и не могут устоять перед новыми, как мне ни больно это говорить. Однако и ты, княже, должен дать свое крепкое слово, что мы, как в старину, сможем ходить с нашим Пекко[93] по полям во время сева, что ты не будешь травить собаками наших тоорумеесов,[94] будто они дикие звери, что ты не тронешь священные места, где мы приносим жертвы Калевиноэгу.[95]

– Клянусь, – негромко произнес Константин.

– И еще одно. Одни боги не должны мешать другим богам, вот почему нам хотелось бы услышать от тебя обещание не ставить свои святилища на заповедных местах, где живут наши духи.

– И в этом клянусь, – подтвердил Константин.

В остальных вопросах особых проблем тоже не возникло, так что бумаги вскоре были составлены и еще раз зачитаны вслух. Вместо подписи каждый из старейшин должен был приложить к ней свой палец.

Первым к столу, где незаменимый Пимен уже держал наготове тряпицу, обильно смоченную чернилами, подошел кунигас семигаллов Вестгард. Гордый старейшина скептически посмотрел на тряпочку, услужливо протянутую ему монахом, насмешливо хмыкнул и отрицательно покачал головой:

– Сегодня мы себя и весь народ свой тебе передаем, княже. Для такого случая не чернила надобны.

Никто не успел даже опомниться, как он выхватил из-за пояса старый кремневый нож и с маху полоснул себя по подушечке большого пальца.

Глядя на обильно выступившую кровь, он удовлетворенно заметил:

– Вот теперь дело. Отныне и навеки, до тех пор, пока ты будешь верен своему слову, наша кровь принадлежит тебе, князь Константин Володимерович. Бери и владей.

И Вестгард с маху придавил окровавленный палец к желтоватому листу пергамента, оставляя на нем четкий кровавый отпечаток капиллярных линий, посреди которых высветился легкий шрамик, похожий на латинскую букву «V».

«Хорошее предзнаменование, если вспомнить что с нее слово „победа“ начинается», – подумал Константин.

Почин был сделан, и каждый следующий из старейшин без колебаний располосовывал свой палец, украшая договорную грамоту нерушимыми печатями.

– Бери и владей, – повторяли они сурово.

Когда от стола отошел последний участник посольства, бледный Пимен облегченно вздохнул, протянул князю тряпицу, затем, спохватившись, заменил ее на гусиное перо.

Константин задумчиво повертел его в руках и вернул обратно монаху.

– И впрямь такой договор негоже чем-то иным подписывать, – громко заметил он и повернулся к стоящему поодаль Вестгарду.

Глаза старейшины семигаллов одобрительно блеснули, и он тут же вложил нож в руку князя.

«Вот только заражения крови мне не хватает для полного счастья, – усмехнулся Константин – Ну да ладно. Раз уж взялся…»

Он легонько провел пальцем по кремню, желая проверить, хороша ли заточка, и с удивлением обнаружил, что дело уже сделано и из широкого пореза нетерпеливо выглянули первые алые капли.

– Ну ничего себе, – пробормотал под нос и, с силой вдавливая окровавленную подушечку пальца в небольшой пустующий участок пергамента, решительно произнес:

– Беру!

И вновь совершенно неуместная мысль пришла ему в голову: «А ведь в этот момент в дебильной голливудской пародии на исторический фильм раздались бы громкие аплодисменты. Да-а. На самом деле, если бы сейчас кто-нибудь захлопал в ладоши, все остальные посмотрели бы на него, как на… Короче, нехорошо бы посмотрели. И чего это мне всякая ерунда в такие исторические моменты в голову лезет?» – удивился он и широким жестом пригласил всех в соседнюю гридницу, где длинный стол уже ломился от обилия яств и напитков.

Гости пили немного, зато вопросов задавали изрядно. Среди них из уст старого Анно прозвучал и тот самый, который задал еще накануне боярин Коловрат:

– Слыхал я, княже, что у тебя с епископом тоже уговор подписан. Ныне же вот еще и с нами. Оно бы все ничего, да разные они. Дабы один выполнить, надобно другой нарушить.

Старик уставился на Константина своими блекло-голубыми глазами, выгоревшими от долгой жизни, ожидая, что тот ответит.

Понять его тревогу и опасение было можно. Вопрос не в том, какой договор князь будет выполнять. Тут-то как раз все ясно. Плохо то, что один из них он все-таки порвет, и не так важно даже, какой именно. Сегодня он обманет твоего врага, а завтра?

Старики – не молодые. Как ни парадоксально звучит, но чем меньше остается человеку жить, тем больше он стремится заглянуть вперед, увидеть, что там вырисовывается.

А может, и нет в этом никакого парадокса? Человеку в годах и самому в скором времени предстоит дальняя дорога. Очень дальняя. В неведомое. Тут есть смысл подвести итоги, прикинуть, что ты оставишь людям и не помянут ли они тебя худым словом за то, что ты для них сотворил. И как знать, чем та злая речь откликнется на тебе, уже ушедшем.

Константин неторопливо отставил кубок с медом в сторону и почти дословно повторил сказанное Евпатию:

– Я свое слово завсегда держу, кому бы его ни дал. Однако ведомо мне, что рижский епископ сам его первым нарушит и моей вины в том не будет.

Лукавил, конечно, князь, говоря это. Так, самую малость, но грешил против истины. Просто так, ни с того ни с сего, да еще до прибытия подкрепления из Германии, Альберт нипочем не станет атаковать первым. Нужен был толчок, заманчивая сладкая морковка, которую иногда вывешивают на шесте перед мордой упрямого осла. Тот тянется к ней, глупый, и послушно идет вперед, жаждая похрумкать, а она все висит и висит, недосягаемая, игриво повиливая зеленым хвостиком.

Именно эту «морковку» Константин и собрался вывесить перед носом епископа, сделав ее настолько соблазнительной, чтобы тот не удержался от искушения. Но совесть князя была чиста.

Он рассуждал логично: «Вот если бы мне кто сказал, что у тех же волжских булгар, к примеру, выведены все войска из того же Сувара или из Биляра, то я же все равно не пошел бы захватывать этот город, потому как соблюдаю договор. А кто мешает епископу махнуть рукой и не обращать внимания на то, что я почти полностью выведу свои гарнизоны из Кукейноса и Гернике? Значит, сам виноват будет».

Но подробности своей задумки он рассказывать не стал – ни к чему это. Лишние уши – больше шанс провала. Он даже Евпатию собирался сказать обо всем этом только один на один. Не то чтобы он не доверял тысяцким или, к примеру, Пимену. Весь этот народ не раз испытан, так что можно быть твердо уверенным: не продаст. Да что там – каждый голову за него, Константина, готов положить, если надо. Просто незачем в тайное дело посвящать лишних людей. Да и время еще не пришло.

Хотя мешкать тоже не стоило. Окончательный уговор был таков: князю и его войску начинать через полтора месяца, не раньше. Эстам же и прочим местным жителям надлежало пока сидеть тихо-тихо, дабы преждевременно не спугнуть рыцарей. Лишь потом они должны были собрать силы и держать немцев и датчан в осаде, но тоже недолго, от силы две недели. Остальное Константин брал на себя. Главное, что от них требовалось, – это разведка и проводники, которые указали бы тайные тропы по лесам, удобные броды, если реки уже вскроются, проходы через болота.

О том высокие договаривающиеся стороны судили да рядили весь следующий день, а наутро Константин их самолично проводил, дав не только лошадей с санями и продовольствия, но и добротную охрану. Много ратников давать было нельзя, чтобы не привлекать лишнего внимания к санному поезду, да и спокойно на дорогах, однако один десяток – больше для почета – рязанский князь все-таки выделил.

Уже на следующий день он, подумав с досадой, что, когда Вячеслав все же появится, надо будет ему непременно намылить шею, уединился с Коловратом и принялся излагать суть задуманной им провокации. Обсуждение деталей затянулось на весь день и не закончилось даже к вечеру. Лишь ближе к полудню следующего дня молодой боярин отправился в Рязань.

Следом наступил черед Пимена. Ему надлежало приготовить кучу грамоток, чтобы уже наутро быстрые гонцы развезли их по всем городам Руси.

Войска к северо-западной границе надлежало стягивать немедля.

В каждом приказе были четко указаны сроки, напоминалось про запасы продовольствия и особо – про строжайшее соблюдение тайны. Памятуя о том, что рижанин Петер не один и где-нибудь во Владимире, Ростове, Ярославле, Суздале или Муроме запросто могут оказаться и другие шпионы епископа, князь навел тень на плетень, вскользь указав, что предстоит дальний поход вниз по Дону для отражения страшного ворога, называемого монголами.

Вроде бы и не хитрое дело – грамотку надиктовать, однако провозился он с этим допоздна.