Читаем без скачивания Князь оборотней - Илона Волынская

— Из-за моих решений, значит, «точно нападет», — рыкнул отец и вдруг ухмыльнулся. — А ты небось сидишь и думаешь — не о племени сейчас отец заботится, а чтобы власть его никто не оспорил! А того ты не думал, чурбан лохматый, пенек с ушами, как мы с матерью жить будем, если Золотая тебя на коготь возьмет? — загремел отец.

— Тогда я ее сожгу, — очень холодно и очень веско, как каменный мяч на голову, сказала Аякчан. Обвела всех надменным взглядом истинной храмовницы — другая девушка с таким выражением лица, может, и глупо выглядела бы, а у Аякчан уместно смотрелось. Никаких сомнений — такая стерва… простите, достославная госпожа жрица — сожжет и не поморщится. — Надеюсь, она не вовсе разум потеряла — подставляться под Огонь?

— Да у этих кошек хвост долог, ум короток, — пробормотал отец и удивленно выпалил: — Госпожа жрица с моим оболтусом пойдет?

— Про оболтусов ничего не знаю, а с Хадамахой — пойду, — жестко отрезала Аякчан. — Если, конечно, мне дадут позавтракать. — И все дружно уставились на отодвинутый мамой котелок. Мама смутилась и торопливо повесила котелок над Огнем.

— Я не один, — тихо сказал Хадамаха.

— Ай-ой, главный дяденька медведь, он не один, его много! — заверил Донгар. — Нас с ним — много. — И вдруг очень серьезно добавил: — Даже больше, чем кажется.

— И жрица с ним, и шаман, — ошеломленно согласился отец. — И… ты кто? — уставился он на Хакмара.

— Горный мастер.

— Мальчишка безбородый — а уже мастер? — насмешливо приподнял брови отец.

— Горные мастера вообще бороды не заводят — неудобно голову в горн совать, — очень серьезно сообщил Хакмар.

— Издеваешься, — кивнул отец. — Явились в племя трое мальчишек… и одна достославная госпожа жрица того же возраста и издеваются над вожаком, как хотят.

— Я не издеваюсь, — деликатно прочавкала Аякчан. — Я, наоборот, снисхожу к добрым сивирским обывателям с высоты жреческого полета.

— Думаете, что правы — делайте, как решили, — глянув исподлобья на Хадамаху, рявкнул отец. — Только запомни, сынок… Ты за племя решил, за вожака решил, даже за тигров, хотя они об этом еще не знают. — Он усмехнулся — ожидающий Золотую тигрицу сюрприз его веселил.

«За всех решил, — мысленно повторил Хадамаха. — Как бабушка хотела, да не вышло. Как Советник хотел — и у него вышло». Хадамахе стало тоскливо.

— Не вздумай теперь в кусты чесануть, как нашкодивший медвежонок. Начал решать за других — придется решать и дальше. — Отец повернулся и не оглядываясь пошел прочь.

— Хадамаха, ты чего потек, как олово в горне? — окликнул Хакмар. — Тебе уже приходилось не за одно племя, а за весь Сивир решать.

— Вот знала, что нельзя тебя отпускать в город! — вскинулась мама. — Ты во что вляпался, Хадамаха?

— Не скажу, — буркнул он. Вот надо было Хакмару при маме трепаться?

— Как это — не скажешь? — опешила мама.

Хадамаха развел руками — не нужно маме такое знать, да и как расскажешь?

— Отец обиделся? — спросил он.

Мама поглядела на него выжидающе, но, поняв, что рассказа не будет, фыркнула, как медведица, наткнувшаяся на перегородивший тропу муравейник:

— А ты как думал? Хотя… Глядишь, потом и гордиться тобой будет. Как справишься…

Хадамаха вытер руки о штаны и закопался в свой вещевой мешок.

— Ты уж сама гляди, когда отцу отдать, чтобы он вовсе на меня не обозлился, — пробормотал он, всовывая ей в руки берестяной свиток с распиской шамана Канды.

Мама развернула свиток, пробежала первые строчки… и глаза ее наполнились слезами.

— Ты стал таким взрослым, Хадамаха… Оказывается… — Она улыбнулась сквозь слезы и, мешая смешок со всхлипом, добавила: — Хорошо, что твой большой Брат пока еще остается таким маленьким. — Она кивнула на землянку, где здоровенный лохматый медведь спал, подгребя под мышку маленького тигренка с одной стороны и совсем уж мелкого зайца — с другой. — Хоть кто-то в этой землянке еще маму слушается!

— Женить бы его, — невпопад откликнулся Хадамаха.

— На ком? — возмутилась мама. — Все девчонки Мапа или маленькие еще, или взрослые уже. А другие за него не пойдут, раз он не перекидывается. Больше всего боюсь, что он себе в тайге простую медведицу найдет. Будут у меня внуки вовсе медвежатами. Ну а у тебя-то девушка есть, а, Хадамаха?

— Была… — усмехнулся в ответ он.

— И что — не сладилось? — огорчилась мама. — Значит, колмасам она, если мой сын ее не устраивает. Такие сыновья, как у меня, — это ж подарок Калтащ!

Хадамаха вздрогнул и поглядел на мать с настоящим ужасом:

— Она что, тут была, когда я родился?

— Кто? — изумленно переспросила мама.

— Да так… Никто… Это я… о своем задумался… Ты буди, мам, тигренка…

— Совсем я тебя понимать перестала, — поджала губы мама. Но в землянку все-таки полезла. Оттуда раздалось поскуливанье, а потом хнычущий голосишко — тигренок будиться не хотел.

— Я думал, у меня с девушкой проблемы, — сочувственно протянул Хакмар. — Оказывается, албасы и жрица — это еще ничего. По крайней мере, я не подозреваю, что она как-то участвовала в моем рождении!

Свиток 24,

где герои заняты благородной миссией — возвращением тигрят домой

Стойбище еще спало. Землянки сейчас особенно походили на берлоги — внутри дрыхли увлеченно, с отдачей, точно весь День собирались проспать. Хадамахе было страшно и как-то… гордо, наверное… Мама признала его взрослым. Отец, старый вожак племени, поступил не так, как сам хотел, а как Хадамаха настоял. Наверное, по-настоящему важно, чтобы взрослым тебя признали родители. Не друзья даже, не враги, не девушка красивая. А те, кто был для тебя главным начальником с Дня твоего рождения, сказали: «Ты сам знаешь, как лучше. Ты отлично справляешься».

— Хорошие у тебя родители, — точно подслушав его мысли, задумчиво сказала Аякчан и поддернула отвисающие на попе детские Хадамахины штаны. Широченную парку пришлось обмотать поясом в три оборота, но все едино Аякчан походила на пугало. Чисто отмытое и выспавшееся, но все равно пугало. Хадамахе стало девушку жаль — сам Хадамаха, да и Хакмар, принарядились перед походом к Амба, даже Донгар имел вид вполне солидный, шаманский, а девушка всего-навсего сменила лохмотья на обноски.

— А почему твой Брат человеком не оборачивается? — спросила юная жрица, и видно было, что вопрос этот занимал ее давно.

— Дуэнте его знает! — буркнул Хадамаха. — Иногда я думаю — просто не хочет.

— Он же разговаривает. И соображает совсем по-человечески.

— Соображает мой Брат по-медвежьи, — надменно сообщил Хадамаха. — Медведи, чтобы ты знала, намного умнее людей. А мы, Мапа, умнее всех.

— Вы, Мапа, глупые, — буркнул ковыляющий рядом тигренок. — Я пожалуюсь маме, и она вас всех убьет.

— Разве можно такое говорить, однако? — укоризненно покачал головой Донгар.

Маленький Амба сожалеюще вздохнул:

— Правильно, дядя шаман, нельзя говорить! А то Мапа услышат и приготовиться могут, как тогда их всех убьешь?

— Кошачья наглость! — поднимая глаза к светлеющим небесам, пожаловался Хадамаха.

— Хочешь отомстить за то, что братья Биату тебя обидели? — заинтересовалась Аякчан.

На круглой мордахе тигренка даже в человеческом облике отражалось совершенно кошачье презрение.

— Мы с ребятами на речку собирались — там уже скоро лед вскроется! А вы меня утащили!

— На речку… — мрачно пробурчал Хадамаха. — Чтобы вас там ледоходом уволокло или, упаси Хозяин тайги, Маша встретилась.

— А это кто? — Глаза тигренка засветились, как стражницкие фонари в Ночи.

— Злой дух-юер, — ответил Хадамаха. — Одному медведю при жизни покоя не давала и после смерти не отвязалась. — И коварно добавил: — Вот перебьет твоя мамаша всех Мапа — Маша и до вас, тигров, доберется.

— Тогда я лучше скажу маме, чтобы она Мапа не трогала. А если мы вас бить не будем, можно мне поиграть приходить? — деловито поинтересовался маленький Амба.

— Умгум, должна ж от нас быть хоть какая польза, — согласился Хадамаха. — Ты мне лучше скажи, как ты, Белый тигр, сын Золотой тигрицы, братьям Биату попался?

— Я не попадался! — запротестовал тигренок. — Я просто гулял. Я чуть-чуть зашел, на самый кончик хвоста! А они как выскочат, как заревут! И сеткой накрыли! Брат ваш из кустов тоже как выскочит, как заревет, и на них! Только их было больше, — печально заключил Белый Амба. — Ревели они громче, и сетка у них была еще одна, запасная. Меня они к дереву привязали, сказали — тут и сдохнешь! А Брата уволокли. А потом волна пришла. — Тигренок вздрогнул и вдруг ткнулся головенкой Хадамахе в ногу, точно прячась от недавно пережитого страха.

— Ты ж вроде как Белый, значит, тигр из тигров, разве можно реветь? — Хадамаха потрепал его по белым, как снег, волосам. — Скоро в стойбище твое придем, к мамке. Мамка обра-адуется, обниматься, целоваться будет. Потом всыплет, конечно, по тому месту, откуда хвост растет, чтобы не гулял где не надо.