Читаем без скачивания Фаворитка императора - Жюльетта Бенцони

– Трудно? Я считал, что тебе никогда не придется столкнуться с трудностями.

– Пожалуйста, не прерывайте меня. Вы сейчас поймете, что я хочу сказать. Крестный… особняк д'Ассельна принадлежит мне. Его подарил мне Император. Я… та самая певица из Оперы, о которой вы недавно упоминали.

– Как?

Пораженный неожиданностью, кардинал встал. С его некрасивого лица внезапно исчезли следы оживления, даже жизни. Оно превратилось в серую каменную маску без всякого выражения. Но, несмотря на нанесенный ему удар, Марианна почувствовала облегчение. Самое трудное сказано.

Кардинал молча направился к углу комнаты, где на обитой красным бархатом подставке покоилось распятие из слоновой кости, и постоял некоторое время перед ним, не преклоняя колени и, видимо, не обращаясь с молитвой к Всевышнему, но, когда он повернулся и снова подошел к Марианне, лицо его приобрело естественный цвет. Он занял свое место в кресле и, возможно, чтобы не видеть крестницу, придвинулся к огню, протянул к нему бледные руки.

– Рассказывай, – сказал он тихо. – Я буду слушать до конца, не прерывая.

Тогда Марианна начала долгое повествование…

Появление бесстрастного слуги с кофе в сопровождении явно сгорающего от любопытства аббата Бишета точно совпало с последними словами Марианны. Верный своему обещанию, кардинал за все время не проронил ни слова, хотя и неоднократно привставал в кресле. Теперь он с признательностью смотрел на поднос с кофе, видя в нем желанную развязку после долгого напряжения.

– Оставьте это, Бишет, – сказал он аббату, который хотел наполнить чашки, безусловно, чтобы дольше задержаться. – Мы сами поухаживаем за собой.

Разочарованный аббат покорно исчез. Теперь Готье де Шазей обратился к Марианне:

– Как давно ты не готовила мне ни чаю, ни кофе. Надеюсь, ты не разучилась?

С глазами, внезапно наполнившимися слезами при этом замечании, которое сразу вернуло ей детство и ее место в лоне семьи, она направилась к маленькому столику, сняла и бросила в угол перчатки и стала готовить ароматный напиток. Уделив все внимание тому, что она делала, она не смотрела на крестного. Оба хранили молчание. Только подавая ему чашку, она осмелилась спросить:

– Вы… не очень строго осуждаете меня?

– Я не считаю себя вправе сделать это. Мне не нравились ни та свадьба, ни лорд Кранмер… и я уехал. Теперь я вижу, что мне следовало остаться и позаботиться о тебе, вместо того чтобы покинуть тебя. Но… Бог, видимо, не хотел этого, раз всего нескольких минут не хватило нам, чтобы встретиться на набережной в Плимуте и все изменить. У тебя не было выбора. Ты должна была следовать велению судьбы, и в том, что произошло, есть доля и моей вины… Нет, в самом деле, я не имею права на малейший упрек в в твой адрес, ибо это значило бы упрекнуть тебя за то, что ты уцелела!

– Тогда помогите мне, крестный, избавьте меня от Франсиса Кранмера!

– Избавить? Каким же образом я сделаю это?

– Лорд Кранмер никогда не прикасался ко мне. Мое супружество фиктивное, а супруг – недостойный. Добейтесь у Святого Отца, чтобы он расторг мой брак, чтобы этот человек не имел больше никаких прав на меня… Пусть я снова стану сама собой и забуду о существовании лорда Кранмера.

– А он сможет так легко забыть о тебе?

– Это не будет иметь никакого значения с момента, когда разорвутся узы, еще связывающие меня с ним. Освободите меня, крестный! Я хочу снова стать Марианной д'Ассельна!

Отзвук последних слов еще долго витал в комнате. Кардинал молча допил кофе, поставил чашку, затем погрузился в созерцание своих переплетенных пальцев. Обеспокоенная Марианна не прерывала его размышления, с большим трудом сдерживая терзавшее ее сердце нетерпение. Почему он колеблется дать ей ответ? Что взвешивает он в глубине этого молчания? Наконец она снова увидела его голубые глаза, закрытые все эти долгие мгновения веками, но в них было столько печали, что Марианна вздрогнула.

– Ты просишь меня помочь тебе вновь обрести свободу, Марианна, но не для того, чтобы стать собой. Впрочем, это теперь невозможно, потому что происшедшие в тебе перемены гораздо значительней, чем просто смена имени. Ты хочешь свободы, чтоб быть незапятнанной в глазах человека, которого ты любишь, и с чистым сердцем принадлежать ему. С этим я не могу согласиться, ибо ты сможешь открыто жить во грехе.

– Но ведь это ничего не изменит. Всем известно, что я возлюбленная Наполеона! – вскричала Марианна с некоторым вызовом.

– Нет. Возлюбленная Наполеона – некая Мария-Стэлла, но не дочь маркиза д'Ассельна… Не заблуждайся, дитя мое, в нашей семье место королевской фаворитки никогда не считалось почетным. Тем более что тут речь идет о фаворитке Узурпатора. Я никогда не позволю соединить имя твоего отца с именем Бонапарта!

Горечь разочарования стала сменяться в душе молодой женщины позывами гнева. Она знала, она всегда знала, каким непримиримым роялистом был Готье де Шазей, но она не могла себе представить, что верность королю распространится на взаимоотношения с нею, его крестницей, которую он с детства так любил.

– Я рассказала вам, как этот человек поступил и как он обращается со мною сейчас, крестный, – сказала она с грустью, – и вы хотите, уж не знаю во имя какой политической морали, заставить меня оставаться прикованной к подобному отверженному!

– Ни в коем случае. Просто я хочу, спасая от Кранмера, спасти тебя от тебя самой. Ты не создана для того, хочешь ты этого или нет, чтобы связать свою судьбу с судьбой Наполеона прежде всего потому, что ни Бог, ни мораль, простая человеческая мораль, а не то, что ты называешь политической моралью, не допустят этого. Узурпатор идет к своей гибели. Я не позволю тебе погибнуть вместе с ним. Пообещай мне навсегда отказаться от него, и я обязуюсь через две недели расторгнуть твой брак.

– Но это же чистейший шантаж! – вышла из себя Марианна, тем более уязвленная, что кардинал повторил ей, правда другими словами, то, что Талейран уже сказал раньше.

– Может быть, – спокойно признал прелат, – но если ты хочешь обесчестить свое подлинное имя, пусть это будет имя англичанина. Когда-нибудь ты поблагодаришь меня…

– Не думаю! Даже если бы я хотела дать вам такое обещание и даже если бы я согласилась собственноручно уничтожить дающую мне жизнь любовь, я не смогла бы сделать это! Вы еще не все знаете, ваше преосвященство! Итак, узнайте же всю правду: я ношу под сердцем ребенка, и этот ребенок – его, вы слышите, это ребенок Бонапарта.

– Несчастная!.. Безумная!.. Более безумная, чем несчастная! И ты смела говорить, что снова хочешь стать маленькой Марианной из Селтона? Но между тобой и твоими предками встало непоправимое!